Неточные совпадения
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама
была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего только раз в моей жизни, мельком
на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может
быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место
будет, потому что в сущности не стоит).
Ступив
на улицу, я готов
был запеть.
Мне встретился маленький мальчик, такой маленький, что странно, как он мог в такой час очутиться один
на улице; он, кажется, потерял дорогу; одна баба остановилась
было на минуту его выслушать, но ничего не поняла, развела руками и пошла дальше, оставив его одного в темноте.
Жить я положил
на улице, и за нужду я готов
был ночевать в ночлежных приютах, где, сверх ночлега, дают кусок хлеба и стакан чаю.
В дом, в котором
была открыта подписка, сыпались деньги со всего Парижа как из мешка; но и дома наконец недостало: публика толпилась
на улице — всех званий, состояний, возрастов; буржуа, дворяне, дети их, графини, маркизы, публичные женщины — все сбилось в одну яростную, полусумасшедшую массу укушенных бешеной собакой; чины, предрассудки породы и гордости, даже честь и доброе имя — все стопталось в одной грязи; всем жертвовали (даже женщины), чтобы добыть несколько акций.
Подписка перешла наконец
на улицу, но негде
было писать.
Выйдя
на улицу, я повернул налево и пошел куда попало. В голове у меня ничего не вязалось. Шел я тихо и, кажется, прошел очень много, шагов пятьсот, как вдруг почувствовал, что меня слегка ударили по плечу. Обернулся и увидел Лизу: она догнала меня и слегка ударила зонтиком. Что-то ужасно веселое, а
на капельку и лукавое,
было в ее сияющем взгляде.
— То
есть это при покойном государе еще вышло-с, — обратился ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением, как бы страдая вперед за успех эффекта, — ведь вы знаете этот камень — глупый камень
на улице, к чему, зачем, только лишь мешает, так ли-с?
Наконец государю не понравилось, и действительно: целая гора, стоит гора
на улице, портит
улицу: «Чтоб не
было камня!» Ну, сказал, чтоб не
было, — понимаете, что значит «чтоб не
было»?
«Он не убьет Бьоринга, а наверно теперь в трактире сидит и слушает „Лючию“! А может, после „Лючии“ пойдет и убьет Бьоринга. Бьоринг толкнул меня, ведь почти ударил; ударил ли? Бьоринг даже и с Версиловым драться брезгает, так разве пойдет со мной? Может
быть, мне надо
будет убить его завтра из револьвера, выждав
на улице…» И вот эту мысль провел я в уме совсем машинально, не останавливаясь
на ней нисколько.
Я думаю,
был первый час в начале, когда я очутился
на улице.
И вдруг он склонил свою хорошенькую головку мне
на плечо и — заплакал. Мне стало очень, очень его жалко. Правда, он
выпил много вина, но он так искренно и так братски со мной говорил и с таким чувством… Вдруг, в это мгновение, с
улицы раздался крик и сильные удары пальцами к нам в окно (тут окна цельные, большие и в первом нижнем этаже, так что можно стучать пальцами с
улицы). Это
был выведенный Андреев.
Все эти последние бессвязные фразы я пролепетал уже
на улице. О, я все это припоминаю до мелочи, чтоб читатель видел, что, при всех восторгах и при всех клятвах и обещаниях возродиться к лучшему и искать благообразия, я мог тогда так легко упасть и в такую грязь! И клянусь, если б я не уверен
был вполне и совершенно, что теперь я уже совсем не тот и что уже выработал себе характер практическою жизнью, то я бы ни за что не признался во всем этом читателю.
Но у Ламберта еще с тех самых пор, как я тогда, третьего дня вечером, встретил его
на улице и, зарисовавшись, объявил ему, что возвращу ей письмо в квартире Татьяны Павловны и при Татьяне Павловне, — у Ламберта, с той самой минуты, над квартирой Татьяны Павловны устроилось нечто вроде шпионства, а именно — подкуплена
была Марья.
Неточные совпадения
Городничий. Ступай
на улицу… или нет, постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Хотя
был всего девятый час в начале, но небо до такой степени закрылось тучами, что
на улицах сделалось совершенно темно.
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись,
на улицу и во множестве разбросал листочки,
на которых
был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Ранним утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро
было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в половине сентября). Солнце играло
на касках и ружьях солдат; крыши домов и
улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Но солдатики в трубы трубили, песни
пели, носками сапогов играли, пыль столбом
на улицах поднимали и всё проходили, всё проходили.