Неточные совпадения
Если б они оба знали один про другого,
чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы,
что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда.
— Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и заметьте, это еще оттепель.
Что ж,
если бы мороз? Я даже не думал,
что у нас так холодно. Отвык.
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно,
что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них,
что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться,
что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о
чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но…
если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае,
если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности…
что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм… генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому,
что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с,
если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому
что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
Да
если и пошел, так потому,
что думал: «Всё равно, живой не вернусь!» А обиднее всего мне то показалось,
что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил.
— С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за то,
что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду,
если успею. Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанное мне платье и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет.
А между тем,
если бы только ведали эти судьи,
что происходило иногда на душе у Ивана Федоровича, так хорошо знавшего свое место!
—
Если позволите, — сказал князь, — я бы подождал лучше здесь с вами, а там
что ж мне одному?
— Гм. Я опасаюсь не того, видите ли. Доложить я обязан, и к вам выйдет секретарь, окромя
если вы… Вот то-то вот и есть,
что окромя. Вы не по бедности просить к генералу, осмелюсь,
если можно узнать?
Впрочем,
если натягивать, конечно, родственники, но до того отдаленные,
что, по-настоящему, и считаться даже нельзя.
А мне тогда же пришла в голову одна мысль: а
что,
если это даже и хуже?
Подумайте:
если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает, так
что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.
Потому
что,
если я князь Мышкин и ваша супруга из нашего рода, то это, разумеется, не причина.
— Вот
что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, —
если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит,
что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден,
что вы превосходно воспитаны,
что… А сколько вам лет, князь?
— Да
что дома? Дома всё состоит в моей воле, только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право,
если бы не мать, так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец,
что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в доме и держится,
что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет.
Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
— Не знаю, как вам сказать, — ответил князь, — только мне показалось,
что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем как будто больной. Очень может быть,
что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно
если закутит.
И потому,
если я теперь желаю
чего, так это единственно твоей пользы.
Росчерк требует необыкновенного вкуса; но
если только он удался,
если только найдена пропорция, то этакой шрифт ни с
чем не сравним, так даже,
что можно влюбиться в него.
Правда, человеку необходимы и карманные деньги, хотя бы некоторые, но вы не рассердитесь, князь,
если я вам замечу,
что вам лучше бы избегать карманных денег, да и вообще денег в кармане.
Эта новая женщина объявляла,
что ей в полном смысле все равно будет,
если он сейчас же и на ком угодно женится, но
что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому,
что ей так хочется, и
что, следственно, так и быть должно, — «ну хоть для того, чтобы мне только посмеяться над тобой вволю, потому
что теперь и я наконец смеяться хочу».
Если б он знал, например,
что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того,
что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр., а того,
что это произойдет с ним в такой неестественной и непринятой форме.
Он открыл,
что решился уже не останавливаться ни пред какими средствами, чтобы получить свою свободу;
что он не успокоился бы,
если бы Настасья Филипповна даже сама объявила ему,
что впредь оставит его в полном покое;
что ему мало слов,
что ему нужны самые полные гарантии.
Он тотчас же прибавил,
что просьба эта была бы, конечно, с его стороны нелепа,
если б он не имел насчет ее некоторых оснований.
Наконец,
если только он, Афанасий Иванович, не ошибается, любовь молодого человека давно уже известна самой Настасье Филипповне, и ему показалось даже,
что она смотрит на эту любовь снисходительно.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но
если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы,
что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество:
что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель;
что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Повторив еще раз,
что ему труднее других говорить, он заключил,
что не может отказаться от надежды,
что Настасья Филипповна не ответит ему презрением,
если он выразит свое искреннее желание обеспечить ее участь в будущем и предложит ей сумму в семьдесят пять тысяч рублей.
Кажется, правда,
что он ее любит; она чувствует,
что могла бы и сама его полюбить,
если бы могла поверить в твердость его привязанности; но он очень молод,
если даже и искренен; тут решение трудно.
Она допускала, однако ж, и дозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила,
что ничем не хочет стеснять себя;
что она до самой свадьбы (
если свадьба состоится) оставляет за собой право сказать «нет», хотя бы в самый последний час; совершенно такое же право предоставляет и Гане.
Впрочем, известно,
что человек, слишком увлекшийся страстью, особенно
если он в летах, совершенно слепнет и готов подозревать надежду там, где вовсе ее и нет; мало того, теряет рассудок и действует как глупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу.
— А я добрая, — неожиданно вставила генеральша, — и,
если хотите, я всегда добрая, и это мой единственный недостаток, потому
что не надо быть всегда доброю.
Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит,
что ничего не было для него в это время тяжеле, как беспрерывная мысль: «
Что,
если бы не умирать!
Что,
если бы воротить жизнь, — какая бесконечность!
—
Если сердитесь, то не сердитесь, — сказал он, — я ведь сам знаю,
что меньше других жил и меньше всех понимаю в жизни. Я, может быть, иногда очень странно говорю…
— Видели? — вскричала Аглая. — Я бы должна была догадаться! Это венчает все дело.
Если видели, как же вы говорите,
что все время счастливо прожили? Ну, не правду ли я вам сказала?
Мне кажется,
если, например, неминуемая гибель, дом на вас валится, то тут вдруг ужасно захочется сесть и закрыть глаза и ждать — будь
что будет!..
А
что,
если пять секунд!..
И
если бы вы знали,
чем стали под конец для него наши дети…
— Я хочу видеть! — вскинулась генеральша. — Где этот портрет?
Если ему подарила, так и должен быть у него, а он, конечно, еще в кабинете. По средам он всегда приходит работать и никогда раньше четырех не уходит. Позвать сейчас Гаврилу Ардалионовича! Нет, я не слишком-то умираю от желания его видеть. Сделайте одолжение, князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите у него портрет и принесите сюда. Скажите,
что посмотреть. Пожалуйста.
— Вам лучше знать, кто передал,
если вам только кажется,
что вам намекали, я ни слова про это не говорил.
Да, еще: когда я спросил, уже взяв записку, какой же ответ? тогда она сказала,
что без ответа будет самый лучший ответ, — кажется, так; извините,
если я забыл ее точное выражение, а передаю, как сам понял.
С некоторого времени он стал раздражаться всякою мелочью безмерно и непропорционально, и
если еще соглашался на время уступать и терпеть, то потому только,
что уж им решено было все это изменить и переделать в самом непродолжительном времени.
— Два слова, князь, я и забыл вам сказать за этими… делами. Некоторая просьба: сделайте одолжение, —
если только вам это не в большую натугу будет, — не болтайте ни здесь, о том,
что у меня с Аглаей сейчас было, ни там, о том,
что вы здесь найдете; потому
что и здесь тоже безобразия довольно. К черту, впрочем… Хоть сегодня-то по крайней мере удержитесь.
Об одном буду очень просить:
если мой муж как-нибудь обратится к вам по поводу уплаты за квартиру, то вы скажите ему,
что отдали мне.
— Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, — заметила Нина Александровна, — вы не должны ошибаться на этот счет.
Если есть что-нибудь, в
чем он не может признаться мне сам, того я и сама не хочу разузнавать мимо него. Я к тому, собственно,
что давеча Ганя при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал мне: «Он всё знает, церемониться нечего!»
Что же это значит? То есть я хотела бы знать, в какой мере…
—
Если все кончено, то Иван Петрович, разумеется, прав, — сказала Нина Александровна, — не хмурься, пожалуйста, и не раздражайся, Ганя, я ни о
чем не стану расспрашивать,
чего сам не хочешь сказать, и уверяю тебя,
что вполне покорилась, сделай одолжение, не беспокойся.
— Нет беды, нет беды! — подхватил Фердыщенко, поспешно подходя и обрадовавшись,
что начали смеяться, — нет беды: se non и vero… [
если и не верно… (ит.).]
В эти два месяца он успел надуматься и решиться и дал себе слово во
что бы то ни стало сократить как-нибудь своего родителя, хоть на время, и стушевать его,
если возможно, даже из Петербурга, согласна или не согласна будет на то мать.
—
Если знаете сами, — спросил князь довольно робко, — как же вы этакую муку выбрали, зная,
что она в самом деле семидесяти пяти тысяч не стоит?
— В том,
что Настасья Филипповна непременно пойдет за вас и
что всё это уже кончено, а во-вторых,
если бы даже и вышла,
что семьдесят пять тысяч вам так и достанутся прямо в карман. Впрочем, я, конечно, тут многого не знаю.