Неточные совпадения
— Да, господин Павлищев, который меня
там содержал, два года назад помер; я писал потом сюда генеральше Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не получил. Так с
тем и приехал.
— Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими
то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не
то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры
там мало ли что промеж себя говорят, а и
те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть
та самая Настасья Филипповна», да и только, а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего.
Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня
там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а
тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
— Я посетителя такого, как вы, без секретаря доложить не могу, а к
тому же и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, пока
там полковник, а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.
— Если уж так вам желательно, — промолвил он, — покурить,
то оно, пожалуй, и можно, коли только поскорее. Потому вдруг спросит, а вас и нет. Вот тут под лесенкой, видите, дверь. В дверь войдете, направо каморка;
там можно, только форточку растворите, потому оно не порядок…
Давеча ваш слуга, когда я у вас
там дожидался, подозревал, что я на бедность пришел к вам просить; я это заметил, а у вас, должно быть, на этот счет строгие инструкции; но я, право, не за этим, а, право, для
того только, чтобы с людьми сойтись.
Присядьте-ка на минутку; я вам уже изъяснил, что принимать вас очень часто не в состоянии; но помочь вам капельку искренно желаю, капельку, разумеется,
то есть в виде необходимейшего, а
там как уж вам самим будет угодно.
Впрочем, известно, что человек, слишком увлекшийся страстью, особенно если он в летах, совершенно слепнет и готов подозревать надежду
там, где вовсе ее и нет; мало
того, теряет рассудок и действует как глупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу.
Я не
то чтоб учил их; о нет,
там для этого был школьный учитель, Жюль Тибо; я, пожалуй, и учил их, но я больше так был с ними, и все мои четыре года так и прошли.
Когда старуха слегла совсем,
то за ней пришли ухаживать деревенские старухи, по очереди, так
там устроено.
Она садилась в стороне;
там у одной, почти прямой, отвесной скалы был выступ; она садилась в самый угол, от всех закрытый, на камень и сидела почти без движения весь день, с самого утра до
того часа, когда стадо уходило.
Мне казалось, что я всё буду
там, но я увидал наконец, что Шнейдеру нельзя же было содержать меня, а тут подвернулось дело до
того, кажется, важное, что Шнейдер сам заторопил меня ехать и за меня отвечал сюда.
— Да; по одному поводу… потом я им рассказывал о
том, как прожил
там три года, и одну историю с одною бедною поселянкой…
— Два слова, князь, я и забыл вам сказать за этими… делами. Некоторая просьба: сделайте одолжение, — если только вам это не в большую натугу будет, — не болтайте ни здесь, о
том, что у меня с Аглаей сейчас было, ни
там, о
том, что вы здесь найдете; потому что и здесь тоже безобразия довольно. К черту, впрочем… Хоть сегодня-то по крайней мере удержитесь.
Но тут сам сатана и подвертел: светло-голубая оказалась англичанка, гувернантка, или даже какой-то
там друг дома у княгини Белоконской, а которая в черном платье,
та была старшая из княжон Белоконских, старая дева лет тридцати пяти.
— Ну, еще бы! Вам-то после… А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе как кровью, или чтоб у него
там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана, и — глупо, по-моему.
То есть, я хочу сказать, ненатурально. Но ведь он ее почти в детстве писал.
— Ну, по какому именно, это пусть будет как вам угодно, а мне главное
то, что вы
там не просто напрашиваетесь на вечер, в очаровательное общество камелий, генералов и ростовщиков.
Я отдаю ему в полную собственность, в вознаграждение… ну,
там, чего бы
то ни было!
— На улицу пойду, Катя, ты слышала,
там мне и место, а не
то в прачки! Довольно с Афанасием Ивановичем! Кланяйтесь ему от меня, а меня не поминайте лихом…
Это была тоже довольно гордая женщина, в своем только роде, несмотря на
то что завела дружбу
там, откуда ее брата почти выгнали.
И верите ли: каждое утро он нам здесь эту же речь пересказывает, точь-в-точь, как
там ее говорил; пятый раз сегодня; вот пред самым вашим приходом читал, до
того понравилось.
Да и
то соврал, если уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных», а уж это совсем другое; ибо много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые
там теперь мятутся и стонут, и ждут; да я и за тебя, и за таких же, как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился, если уж взялся подслушивать, как я молюсь…
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу,
то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к
тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить
там его, князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
И вот князь судорожно устремляется к
тому дому, и что же в
том, что действительно он
там встречает Рогожина?
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем, а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя, а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь
там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с, а теперь уже считается прямо за право, что если очень чего-нибудь захочется,
то уж ни пред какими преградами не останавливаться, хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
— Я должен заметить, — с лихорадочным нетерпением и каким-то ползучим голосом перебил его Лебедев, при распространявшемся всё более и более смехе, — что я поправлял одну только первую половину статьи, но так как в средине мы не сошлись и за одну мысль поссорились,
то я вторую половину уж и не поправлял-с, так что всё, что
там безграмотно (а
там безграмотно!), так уж это мне не приписывать-с…
— Трудно объяснить, только не
тех, про какие вы теперь, может быть, думаете, — надежд… ну, одним словом, надежд будущего и радости о
том, что, может быть, я
там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо; почему к ней — не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне, видно, друга захотелось… — помолчав, прибавил князь.
Там, рассказывают, многие тысячи пудов товару гниют на одном месте по два и по три месяца, в ожидании отправки, а
там, говорят (впрочем, даже и не верится), один администратор,
то есть какой-то смотритель, какого-то купеческого приказчика, пристававшего к нему с отправкой своих товаров, вместо отправки администрировал по зубам, да еще объяснил свой административный поступок
тем, что он «погорячился».
— Б-ба! Да ведь вот он! — воскликнула она, вдруг останавливаясь. —
То ни с какими курьерами не отыщешь,
то как нарочно
там сидит, где и не вообразишь… Я ведь думала, что ты
там… у дяди!
Согласен тоже, что будущность чревата событиями и что много неразъясненного; тут есть и интрига; но если здесь ничего не знают,
там опять ничего объяснить не умеют; если я не слыхал, ты не слыхал,
тот не слыхал, пятый тоже ничего не слыхал,
то кто же, наконец, и слышал, спрошу тебя?
— Знаете, я ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты,
то есть не в
том смысле, про что они
там рассуждают (я, знаете, не политик), а в
том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением»,
то есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа — вот что для нашего брата заманчиво!
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они
там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“,
то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо,
то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в
ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Правда, вспоминали его не
то что горячо или как-нибудь
там очень серьезно.
Я еще понимаю, что если б я в цвете здоровья и сил посягнул на мою жизнь, которая «могла бы быть полезна моему ближнему», и т. д.,
то нравственность могла бы еще упрекнуть меня, по старой рутине, за
то, что я распорядился моею жизнию без спросу, или
там в чем сама знает.
Неужели
там и в самом деле кто-нибудь обидится
тем, что я не хочу подождать двух недель?
— Нет, князь, нет; я поражен «Исповедью». Главное,
тем местом, где он говорит о провидении и о будущей жизни.
Там есть одна ги-гант-ская мысль!
Видите, какой это человек-с: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой без денег ему являться нельзя и у которой я сегодня намерен накрыть его, для его же счастия-с; но, положим, что не одна капитанша, а соверши он даже настоящее преступление, ну,
там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя он и вполне неспособен к
тому),
то и тогда, говорю я, одною благородною, так сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человек-с!
— В экипаж посадил, — сказал он, —
там на углу с десяти часов коляска ждала. Она так и знала, что ты у
той весь вечер пробудешь. Давешнее, что ты мне написал, в точности передал. Писать она к
той больше не станет; обещалась; и отсюда, по желанию твоему, завтра уедет. Захотела тебя видеть напоследях, хоть ты и отказался; тут на этом месте тебя и поджидали, как обратно пойдешь, вот
там, на
той скамье.
— Я не про
то; жених невозможный и немыслимый, это ясно. Я про теперешнее спрашиваю, теперь-то
там как? Формальное дала согласие?
— Если так, ангел мой,
то ведь, как хочешь, воля твоя, он
там ждет один; не намекнуть ли ему, деликатно, чтоб он уходил?
— Вы не поверите, — заключил он, — до какой степени они все
там раздражительны, мелочны, эгоистичны, тщеславны, ординарны; верите ли, что они взяли меня не иначе как с
тем условием, чтоб я как можно скорее помер, и вот, все в бешенстве, что я не помираю, и что мне, напротив, легче. Комедия! Бьюсь об заклад, что вы мне не верите?
— Но мне жаль, что вы отказываетесь от этой тетрадки, Ипполит, она искренна, и знаете, что даже самые смешные стороны ее, а их много (Ипполит сильно поморщился), искуплены страданием, потому что признаваться в них было тоже страдание и… может быть, большое мужество. Мысль, вас подвигшая, имела непременно благородное основание, что бы
там ни казалось. Чем далее,
тем яснее я это вижу, клянусь вам. Я вас не сужу, я говорю, чтобы высказаться, и мне жаль, что я тогда молчал…
— А
там уж известно-с, чуть не прибила-с;
то есть чуть-чуть-с, так что даже, можно считать, почти что и прибила-с. А письмо мне шваркнула. Правда, хотела было у себя удержать, — видел, заметил, — но раздумала и шваркнула: «Коли тебе, такому, доверили передать, так и передай…» Обиделась даже. Уж коли предо мной не постыдилась сказать,
то, значит, обиделась. Характером вспыльчивы!
У нас не веруют еще только сословия исключительные, как великолепно выразился намедни Евгений Павлович, корень потерявшие; а
там уже страшные массы самого народа начинают не веровать, — прежде от
тьмы и от лжи, а теперь уже из фанатизма, из ненависти к церкви и ко христианству!
— Вот что, — обернулась вдруг Лизавета Прокофьевна, — мы теперь мимо него проходим. Как бы
там ни думала Аглая и что бы
там ни случилось потом, а он нам не чужой, а теперь еще вдобавок и в несчастии и болен; я по крайней мере зайду навестить. Кто хочет со мной,
тот иди, кто не хочет — проходи мимо; путь не загорожен.
А впрочем, и пред вами не виноват ни в чём; если
там и упоминал насчет этих «объедков» и всё в этом смысле,
то зато теперь вам и день, и час, и адрес свидания сообщаю, и всю эту игру открываю… с досады, разумеется, а не из великодушия.
— А не про
то, так ей стоит только сойти с крыльца и пойти прямо, а
там хоть и не возвращаться домой.
Нам известно также, что час спустя после
того, как Аглая Ивановна выбежала от Настасьи Филипповны, а может, даже и раньше часу, князь уже был у Епанчиных, конечно, в уверенности найти
там Аглаю, и что появление его у Епанчиных произвело тогда чрезвычайное смущение и страх в доме, потому что Аглая домой еще не возвратилась и от него только в первый раз и услышали, что она уходила с ним к Настасье Филипповне.
Сама же учительша вызвалась между
тем съездить до вечера в Павловск к Дарье Алексеевне: не знают ли
там чего?