Неточные совпадения
Особенно приметна была в этом лице его мертвая бледность, придававшая всей физиономии молодого человека изможденный
вид, несмотря на довольно крепкое сложение, и вместе
с тем что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее
с нахальною и грубою улыбкой и
с резким, самодовольным его взглядом.
— Об заклад готов биться, что так, — подхватил
с чрезвычайно довольным
видом красноносый чиновник, — и что дальнейшей поклажи в багажных вагонах не имеется, хотя бедность и не порок, чего опять-таки нельзя не заметить.
— Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня не будете. А что я в таком
виде и
с узелком, то тут удивляться нечего: в настоящее время мои обстоятельства неказисты.
— У вас же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев, какая плотная, славная бумага… И какой славный у вас кабинет! Вот этот пейзаж я знаю; это
вид швейцарский. Я уверен, что живописец
с натуры писал, и я уверен, что это место я видел; это в кантоне Ури…
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком
виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча
с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Маменька их, генеральша Лизавета Прокофьевна, иногда косилась на откровенность их аппетита, но так как иные мнения ее, несмотря на всю наружную почтительность,
с которою принимались дочерьми, в сущности, давно уже потеряли первоначальный и бесспорный авторитет между ними, и до такой даже степени, что установившийся согласный конклав трех девиц сплошь да рядом начинал пересиливать, то и генеральша, в
видах собственного достоинства, нашла удобнее не спорить и уступать.
Сначала
с грустною улыбкой, а потом, весело и резво рассмеявшись, она призналась, что прежней бури во всяком случае и быть не могло; что она давно уже изменила отчасти свой взгляд на вещи, и что хотя и не изменилась в сердце, но все-таки принуждена была очень многое допустить в
виде совершившихся фактов; что сделано, то сделано, что прошло, то прошло, так что ей даже странно, что Афанасий Иванович все еще продолжает быть так напуганным.
Вид ее был болезненный и несколько скорбный, но лицо и взгляд ее были довольно приятны;
с первых слов заявлялся характер серьезный и полный истинного достоинства.
В эту самую минуту происходило то, что снилось ему в эти два месяца только по ночам, в
виде кошмара, и леденило его ужасом, сжигало стыдом: произошла наконец семейная встреча его родителя
с Настасьей Филипповной.
— Стало быть, правда! — проговорил он тихо и как бы про себя,
с совершенно потерянным
видом, — конец!..
— Ни-ни-ни! — зашептал ему снова Лебедев,
с страшно испуганным
видом; можно было угадать, что он испугался громадности суммы и предлагал попробовать
с несравненно меньшего.
Князя встретила девушка (прислуга у Настасьи Филипповны постоянно была женская) и, к удивлению его, выслушала его просьбу доложить о нем безо всякого недоумения. Ни грязные сапоги его, ни широкополая шляпа, ни плащ без рукавов, ни сконфуженный
вид не произвели в ней ни малейшего колебания. Она сняла
с него плащ, пригласила подождать в приемной и тотчас же отправилась о нем докладывать.
— И уже по одному
виду его превосходительства можно заключить,
с каким особенным литературным удовольствием он обработал свой анекдотик, — осмелился заметить все еще несколько смущенный Фердыщенко, ядовито улыбаясь.
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и,
с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на
вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько станет.
Поездка, впрочем, могла бы и к средине и к концу лета состояться, хотя бы только в
виде прогулки на месяц или на два Лизаветы Прокофьевны
с двумя оставшимися при ней дочерьми, чтобы рассеять грусть по оставившей их Аделаиде.
К удивлению его, этот домик оказался красивым на
вид, чистеньким, содержащимся в большом порядке,
с палисадником, в котором росли цветы.
Князь обратился было к голосу
с дивана, но заговорила девушка и
с самым откровенным
видом на своем миловидном лице сказала...
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на руках дочери ребенку, несколько раз
с испуганным
видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
Рогожин едко усмехнулся; проговорив свой вопрос, он вдруг отворил дверь и, держась за ручку замка, ждал, пока князь выйдет. Князь удивился, но вышел. Тот вышел за ним на площадку лестницы и притворил дверь за собой. Оба стояли друг пред другом
с таким
видом, что, казалось, оба забыли, куда пришли и что теперь надо делать.
Филисова приняла эту настойчивость
с усиленным вниманием и
с необыкновенно секретным
видом, которым, видимо, желала заявить, что: «не беспокойтесь, я поняла-с».
Но он вышел не
с тем уже
видом,
с каким звонил к Филисовой.
На террасе, довольно поместительной, при входе
с улицы в комнаты, было наставлено несколько померанцевых, лимонных и жасминных деревьев, в больших зеленых деревянных кадках, что и составляло, по расчету Лебедева, самый обольщающий
вид.
Она тотчас же встала, все по-прежнему серьезно и важно,
с таким
видом, как будто заранее к тому готовилась и только ждала приглашения, вышла на средину террасы и стала напротив князя, продолжавшего сидеть в своих креслах.
А между тем, как ни припоминал потом князь, выходило, что Аглая произнесла эти буквы не только без всякого
вида шутки, или какой-нибудь усмешки, или даже какого-нибудь напирания на эти буквы, чтобы рельефнее выдать их затаенный смысл, но, напротив,
с такою неизменною серьезностью,
с такою невинною и наивною простотой, что можно было подумать, что эти самые буквы и были в балладе, и что так было в книге напечатано.
Из поднявшихся разговоров оказалось, что Евгений Павлович возвещал об этой отставке уже давным-давно; но каждый раз говорил так несерьезно, что и поверить ему было нельзя. Да он и о серьезных-то вещах говорил всегда
с таким шутливым
видом, что никак его разобрать нельзя, особенно если сам захочет, чтобы не разобрали.
Все наконец расселись в ряд на стульях напротив князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из одной руки в другую свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая
с вызывающим
видом, в котором так и читалось: «Нет, брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что стоит только кому-нибудь для началу произнести одно только первое слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
Случился странный анекдот
с одним из отпрысков миновавшего помещичьего нашего барства (de profundis!), из тех, впрочем, отпрысков, которых еще деды проигрались окончательно на рулетках, отцы принуждены были служить в юнкерах и поручиках и, по обыкновению, умирали под судом за какой-нибудь невинный прочет в казенной сумме, а дети которых, подобно герою нашего рассказа, или растут идиотами, или попадаются даже в уголовных делах, за что, впрочем, в
видах назидания и исправления, оправдываются присяжными; или, наконец, кончают тем, что отпускают один из тех анекдотов, которые дивят публику и позорят и без того уже довольно зазорное время наше.
Между тем его сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери, тем не менее в свое время умершим, остался совершенно при одних своих средствах и
с болезненною, страдающею, без ног, матерью в одной из отдаленных губерний; сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков и тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея в
виду дальнейшую цель.
С величественным
видом и упоением от полученной возможности безнаказанно давить людей своими миллионами, наш отпрыск вынимает пятидесятирублевую бумажку и посылает благородному молодому человеку в
виде наглого подаяния.
После слов племянника Лебедева последовало некоторое всеобщее движение, и поднялся даже ропот, хотя во всем обществе все видимо избегали вмешиваться в дело, кроме разве одного только Лебедева, бывшего точно в лихорадке. (Странное дело: Лебедев, очевидно, стоявший за князя, как будто ощущал теперь некоторое удовольствие фамильной гордости после речи своего племянника; по крайней мере
с некоторым особенным
видом довольства оглядел всю публику.)
Они пробормотали,
с натянутым
видом, что подождут Ипполита, и тотчас же удалились в самый дальний угол террасы, где и уселись опять все рядом.
Он говорил одно, но так, как будто бы этими самыми словами хотел сказать совсем другое. Говорил
с оттенком насмешки и в то же время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и терялся на каждом слове, так что всё это, вместе
с его чахоточным
видом и
с странным, сверкающим и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.
— Я, впрочем, на вас не сержусь, — совершенно неожиданно заключил вдруг Ипполит и, едва ли вполне сознавая, протянул руку, даже
с улыбкой. Евгений Павлович удивился сначала, но
с самым серьезным
видом прикоснулся к протянутой ему руке, точно как бы принимая прощение.
— Это вы совершенно верно, — заметил генерал Иван Федорович и, заложив руки за спину,
с скучнейшим
видом отретировался к выходу
с террасы, где
с досады и зевнул.
Давеча Лизавета Прокофьевна, не найдя князя на смертном одре, действительно сильно преувеличила удовлетворительность состояния его здоровья, судя по наружному
виду, но недавняя болезнь, тяжелые воспоминания, ее сопровождавшие, усталость от хлопотливого вечера, случай
с «сыном Павлищева», теперешний случай
с Ипполитом, — все это раздражило больную впечатлительность князя, действительно, почти до лихорадочного состояния.
Князь
с потерянным
видом улыбнулся ей. Вдруг горячий, скорый шепот как бы ожег его ухо.
Князь Лев Николаевич подумал, но
с самым убежденным
видом, хотя тихо и даже как будто робко выговаривая, ответил...
Можно было предположить, что между ними многие и хмельные, хотя на
вид некоторые были в франтовских и изящных костюмах; но тут же были люди и весьма странного
вида, в странном платье,
с странно воспламененными лицами; между ними было несколько военных; были и не из молодежи; были комфортно одетые, в широко и изящно сшитом платье,
с перстнями и запонками, в великолепных смоляно-черных париках и бакенбардах и
с особенно благородною, хотя несколько брезгливою осанкой в лице, но от которых, впрочем, сторонятся в обществе как от чумы.
Один был довольно скромного
вида человек средних лет,
с порядочною наружностью во всех отношениях, но имевший
вид решительного бобыля, то есть из таких, которые никогда никого не знают и которых никто не знает.
Сверху на террасу сошел наконец сам Иван Федорович; он куда-то отправлялся
с нахмуренным, озабоченным и решительным
видом.
Про то, что она, кажется, отказала Евгению Павлычу
с месяц назад и что было у них объяснение, довольно формальное, сообщили сестры, в
виде догадки… впрочем, твердой догадки.
— Понятия не имею! — ответил генерал Иволгин,
с важным
видом занимая свое недавнее место председателя.
— Что, они расходятся? Кончено? Всё кончено? Взошло солнце? — спрашивал он тревожно, хватая за руку князя. — Который час? Ради бога: час? Я проспал. Долго я спал? — прибавил он чуть не
с отчаянным
видом, точно он проспал что-то такое, от чего по крайней мере зависела вся судьба его.
И он глубоко и жадно перевел дух, как бы сбросив
с себя чрезвычайную тягость. Он догадался наконец, что ничего «не кончено», что еще не рассвело, что гости встали из-за стола только для закуски и что кончилась всего одна только болтовня Лебедева. Он улыбнулся, и чахоточный румянец, в
виде двух ярких пятен, заиграл на щеках его.
— Лучше не читать! — воскликнул вдруг Евгений Павлович, но
с таким нежданным в нем
видом беспокойства, что многим показалось это странным.
Говоря это, Ипполит имел усталый и расслабленный
вид и обтирал пот
с своего лба платком.
Лицо этого господина, которому было лет двадцать восемь на
вид, смуглое и сухое, обрамленное черными бакенбардами,
с выбритым до лоску подбородком, показалось мне довольно приличным и даже приятным; оно было угрюмо,
с угрюмым взглядом, но
с каким-то болезненным оттенком гордости, слишком легко раздражающейся.
Я остался, но
с таким
видом, который каждую секунду показывал, что ужасно боюсь их стеснить (так и следовало).
Я
с жадностью схватился за эту новую мысль,
с жадностью разбирал ее во всех ее излучинах, во всех
видах ее (я не спал всю ночь), и чем более я в нее углублялся, чем более принимал ее в себя, тем более я пугался.
— Я теперь только вижу, что сделал ужасную ошибку, прочтя им эту тетрадь! — проговорил Ипполит,
с таким внезапно доверчивым
видом смотря на Евгения Павловича, как будто просил у друга дружеского совета.