Неточные совпадения
Он заглянул и в городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся,
с подпорками внизу, в
виде треугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляною краскою.
Попадались вытянутые по снурку деревни, постройкою похожие на старые складенные дрова, покрытые серыми крышами
с резными деревянными под ними украшениями в
виде висячих шитых узорами утиральников.
— Умница, душенька! — сказал на это Чичиков. — Скажите, однако ж… — продолжал он, обратившись тут же
с некоторым
видом изумления к Маниловым, — в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности.
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг гость объявил
с весьма значительным
видом, что он намерен
с ним поговорить об одном очень нужном деле.
— Лизанька, — сказал Манилов
с несколько жалостливым
видом, — Павел Иванович оставляет нас!
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить
с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом
с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный
вид; здесь: башня на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
Это заставило его задернуться кожаными занавесками
с двумя круглыми окошечками, определенными на рассматривание дорожных
видов, и приказать Селифану ехать скорее.
Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими полосатыми обоями; картины
с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала
с темными рамками в
виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы
с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более заметить.
Он заглянул в щелочку двери, из которой она было высунула голову, и, увидев ее, сидящую за чайным столиком, вошел к ней
с веселым и ласковым
видом.
Читатель, я думаю, уже заметил, что Чичиков, несмотря на ласковый
вид, говорил, однако же,
с большею свободою, нежели
с Маниловым, и вовсе не церемонился.
Везде поперек каким бы ни было печалям, из которых плетется жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж
с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стекол вдруг неожиданно пронесется мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушки, не видавшей ничего, кроме сельской телеги, и долго мужики стоят, зевая,
с открытыми ртами, не надевая шапок, хотя давно уже унесся и пропал из
виду дивный экипаж.
«Вишь, куды метит, подлец!» — подумал Чичиков и тут же произнес
с самым хладнокровным
видом...
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою;
с каждым годом уходили из
вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Небывалый проезжий остановится
с изумлением при
виде его жилища, недоумевая, какой владетельный принц очутился внезапно среди маленьких, темных владельцев: дворцами глядят его белые каменные домы
с бесчисленным множеством труб, бельведеров, флюгеров, окруженные стадом флигелей и всякими помещеньями для приезжих гостей.
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего велел ворота тот же час запереть, потом обошел кладовые,
с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, колотя деревянными лопатками в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того заглянул в кухню, где под
видом того чтобы попробовать, хорошо ли едят люди, наелся препорядочно щей
с кашею и, выбранивши всех до последнего за воровство и дурное поведение, возвратился в свою комнату.
Фонари еще не зажигались, кое-где только начинались освещаться окна домов, а в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные
с этим временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ, в
виде дам в красных шалях и башмаках без чулок, которые, как летучие мыши, шныряют по перекресткам.
Если и случалось ему проходить их даже в блистательном и облагороженном
виде,
с лакированными полами и столами, он старался пробежать как можно скорее, смиренно опустив и потупив глаза в землю, а потому совершенно не знает, как там все благоденствует и процветает.
Если же между ими и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне, так что не было подаваемо никакого
вида, что происходило; сохранялось все достоинство, и самый муж так был приготовлен, что если и видел другое-третье или слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумно пословицею: «Кому какое дело, что кума
с кумом сидела».
Посеменивши
с довольно ловкими поворотами направо и налево, он подшаркнул тут же ножкой в
виде коротенького хвостика или наподобие запятой.
Одна очень любезная дама, — которая приехала вовсе не
с тем чтобы танцевать, по причине приключившегося, как сама выразилась, небольшого инкомодите [Инкомодитé (от фр. l’incommоdité) — здесь: нездоровье.] в
виде горошинки на правой ноге, вследствие чего должна была даже надеть плисовые сапоги, — не вытерпела, однако же, и сделала несколько кругов в плисовых сапогах, для того именно, чтобы почтмейстерша не забрала в самом деле слишком много себе в голову.
Арбуз был наполнен ситцевыми подушками в
виде кисетов, валиков и просто подушек, напичкан мешками
с хлебами, калачами, кокурками, [Кокурка — булка
с начинкой.] скородумками и кренделями из заварного теста.
— Такой приказ, так уж, видно, следует, — сказал швейцар и прибавил к тому слово: «да». После чего стал перед ним совершенно непринужденно, не сохраняя того ласкового
вида,
с каким прежде торопился снимать
с него шинель. Казалось, он думал, глядя на него: «Эге! уж коли тебя бары гоняют
с крыльца, так ты, видно, так себе, шушера какой-нибудь!»
Точно как бы исполинский вал какой-то бесконечной крепости, возвышались они над равнинами то желтоватым отломом, в
виде стены,
с промоинами и рытвинами, то зеленой кругловидной выпуклиной, покрытой, как мерлушками, молодым кустарником, подымавшимся от срубленных дерев, то наконец темным лесом, еще уцелевшим от топора.
Вид был очень недурен, но
вид сверху вниз,
с надстройки дома на равнины и отдаленья, был еще лучше.
Малоспособных выпускал он на службу из первого курса, утверждая, что их не нужно много мучить: довольно
с них, если приучились быть терпеливыми, работящими исполнителями, не приобретая заносчивости и всяких
видов вдаль.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку
с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в
виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности
с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя,
с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в
виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как
с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе
с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
В полчаса
с небольшим кони пронесли Чичикова чрез десятиверстное пространство — сначала дубровою, потом хлебами, начинавшими зеленеть посреди свежей орани, потом горной окраиной,
с которой поминутно открывались
виды на отдаленья, — и широкою аллеею раскидистых лип внесли его в генеральскую деревню.
— Я придумал вот что. Теперь, покуда новые ревижские сказки не поданы, у помещиков больших имений наберется немало, наряду
с душами живыми, отбывших и умерших… Так, если, например, ваше превосходительство передадите мне их в таком
виде, как бы они были живые,
с совершением купчей крепости, я бы тогда эту крепость представил старику, и он, как ни вертись, а наследство бы мне отдал.
Окончивши рассматриванье этой книги, Чичиков вытащил уже было и другую в том же роде, как вдруг появился полковник Кошкарев,
с сияющим
видом и бумагою.
Но его превосходительство, не отвечая на вопрос, сказал
с озабоченным
видом...
— Подите, говорю вам! — говорил он
с тем неизъяснимым чувством отвращенья, какое чувствует человек при
виде безобразнейшего насекомого, которого нет духу раздавить ногой.
Самосвистов явился в качестве распорядителя: выбранил поставленных часовых за то, что небдительно смотрели, приказал приставить еще лишних солдат для усиленья присмотра, взял не только шкатулку, но отобрал даже все такие бумаги, которые могли бы чем-нибудь компрометировать Чичикова; связал все это вместе, запечатал и повелел самому солдату отнести немедленно к самому Чичикову, в
виде необходимых ночных и спальных вещей, так что Чичиков, вместе
с бумагами, получил даже и все теплое, что нужно было для покрытия бренного его тела.