Неточные совпадения
—
Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в доме и держится, что последнего
слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее
слово, стало быть, и все скажется.
Он открыл, что решился уже не останавливаться ни пред какими средствами, чтобы получить
свою свободу; что он не успокоился бы, если бы Настасья Филипповна даже сама объявила ему, что впредь оставит его в полном покое; что ему мало
слов, что ему нужны самые полные гарантии.
Оба приехали к Настасье Филипповне, и Тоцкий прямехонько начал с того, что объявил ей о невыносимом ужасе
своего положения; обвинил он себя во всем; откровенно сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке с нею, потому что он сластолюбец закоренелый и в себе не властен, но что теперь он хочет жениться, и что вся судьба этого в высшей степени приличного и светского брака в ее руках; одним
словом, что он ждет всего от ее благородного сердца.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить
свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование
своею тоской, одним
словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Он прибавил в пояснение, что эта сумма все равно назначена уже ей в его завещании; одним
словом, что тут вовсе не вознаграждение какое-нибудь… и что, наконец, почему же не допустить и не извинить в нем человеческого желания хоть чем-нибудь облегчить
свою совесть и т. д., и т. д., все, что говорится в подобных случаях на эту тему.
Тоцкий до того было уже струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать о
своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он, как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала, наконец,
слово обоим друзьям, что вечером, в день
своего рождения, скажет последнее
слово.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не сказала ни
слова. Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к
своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
В эти два месяца он успел надуматься и решиться и дал себе
слово во что бы то ни стало сократить как-нибудь
своего родителя, хоть на время, и стушевать его, если возможно, даже из Петербурга, согласна или не согласна будет на то мать.
Одним
словом, Фердыщенко совершенно не выдержал и вдруг озлобился, даже до забвения себя, перешел чрез мерку; даже всё лицо его покривилось. Как ни странно, но очень могло быть, что он ожидал совершенно другого успеха от
своего рассказа. Эти «промахи» дурного тона и «хвастовство особого рода», как выразился об этом Тоцкий, случались весьма часто с Фердыщенком и были совершенно в его характере.
Кулачный господин при
слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с
своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько станет.
Затем стал, ни
слова не говоря и опустив руки, как бы ожидая
своего приговора.
— Знаете, Афанасий Иванович, это, как говорят, у японцев в этом роде бывает, — говорил Иван Петрович Птицын, — обиженный там будто бы идет к обидчику и говорит ему: «Ты меня обидел, за это я пришел распороть в твоих глазах
свой живот», и с этими
словами действительно распарывает в глазах обидчика
свой живот и чувствует, должно быть, чрезвычайное удовлетворение, точно и в самом деле отмстил. Странные бывают на свете характеры, Афанасий Иванович!
Но всегда обидчивый «мальчишка» не обратил на этот раз ни малейшего внимания на пренебрежение: весьма коротко и довольно сухо объяснил он Аглае, что хотя он и сообщил князю на всякий случай
свой постоянный адрес пред самым выездом князя из Петербурга и при этом предложил
свои услуги, но что это первая комиссия, которую он получил от него, и первая его записка к нему, а в доказательство
слов своих представил и письмо, полученное собственно им самим.
Это мне баба сказала, почти этими же
словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на
свое родное дитя, — главнейшая мысль Христова!
За несколько горячих и сердечных
слов в Москве Рогожин уже называет его
своим братом, а он…
Все наконец расселись в ряд на стульях напротив князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из одной руки в другую
свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая с вызывающим видом, в котором так и читалось: «Нет, брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что стоит только кому-нибудь для началу произнести одно только первое
слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
Она торопливо протянула ему одну еженедельную газету из юмористических и указала пальцем статью. Лебедев, когда еще входили гости, подскочил сбоку к Лизавете Прокофьевне, за милостями которой ухаживал, и ни
слова не говоря, вынув из бокового
своего кармана эту газету, подставил ей прямо на глаза, указывая отчеркнутый столбец. То, что уже успела прочесть Лизавета Прокофьевна, поразило и взволновало ее ужасно.
В одно прекрасное утро является к нему один посетитель, с спокойным и строгим лицом, с вежливою, но достойною и справедливою речью, одетый скромно и благородно, с видимым прогрессивным оттенком в мысли, и в двух
словах объясняет причину
своего визита: он — известный адвокат; ему поручено одно дело одним молодым человеком; он является от его имени.
— Во-первых, я вам не «милостивый государь», а во-вторых, я вам никакого объяснения давать не намерен, — резко ответил ужасно разгорячившийся Иван Федорович, встал с места и, не говоря ни
слова, отошел к выходу с террасы и стал на верхней ступеньке, спиной к публике, — в величайшем негодовании на Лизавету Прокофьевну, даже и теперь не думавшую трогаться с
своего места.
После
слов племянника Лебедева последовало некоторое всеобщее движение, и поднялся даже ропот, хотя во всем обществе все видимо избегали вмешиваться в дело, кроме разве одного только Лебедева, бывшего точно в лихорадке. (Странное дело: Лебедев, очевидно, стоявший за князя, как будто ощущал теперь некоторое удовольствие фамильной гордости после речи
своего племянника; по крайней мере с некоторым особенным видом довольства оглядел всю публику.)
В числе присутствующих здесь были и такие, которые готовы были просидеть тут хоть до утра, не вымолвив ни
слова, например Варвара Ардалионовна, сидевшая весь вечер поодаль, молчавшая и всё время слушавшая с необыкновенным любопытством, имевшая, может быть, на то и
свои причины.
Одним
словом, в конце третьего дня приключение с эксцентрическою дамой, разговаривавшею из
своей коляски с Евгением Павловичем, приняло в уме его устрашающие и загадочные размеры.
Но ни о ней, ни об Аглае, ни даже об Иване Федоровиче Аделаида и князь Щ. не вымолвили в
свое посещение ни единого
слова.
«Я, разумеется, не шпионил и допрашивать никого не хотел; впрочем, приняли меня хорошо, так хорошо, что я даже не ожидал, но о вас, князь, ни
слова!» Главнее и занимательнее всего то, что Аглая поссорилась давеча с
своими за Ганю.
— Я вам, господа, скажу факт, — продолжал он прежним тоном, то есть как будто с необыкновенным увлечением и жаром и в то же время чуть не смеясь, может быть, над
своими же собственными
словами, — факт, наблюдение и даже открытие которого я имею честь приписывать себе, и даже одному себе; по крайней мере об этом не было еще нигде сказано или написано.
Предупреждение во всяком случае напрасное: князь наверно не выговорил бы ни одного
слова во всю дорогу и без приказания. Сердце его застучало ужасно, когда он выслушал о скамейке. Чрез минуту он одумался и со стыдом прогнал
свою нелепую мысль.
— Как вы смели так войти? Вон! — кричал он, дрожа и даже едва выговаривая
слова. Но вдруг он увидал в руках моих
свой бумажник.
Тут мой доктор настоял, чтоб я опять присел отдохнуть; он обратился к жене, и та, не оставляя
своего места, проговорила мне несколько благодарных и приветливых
слов.
О, он, конечно, не мог говорить тогда этими
словами и высказать
свой вопрос; он мучился глухо и немо; но теперь ему казалось, что он всё это говорил и тогда; все эти самые
слова, и что про эту «мушку» Ипполит взял у него самого, из его тогдашних
слов и слез.
Стоило иному на
слово принять какую-нибудь мысль или прочитать страничку чего-нибудь без начала и конца, чтобы тотчас поверить, что это «
свои собственные мысли» и в его собственном мозгу зародились.
Но генерал стоял как ошеломленный и только бессмысленно озирался кругом.
Слова сына поразили его
своею чрезвычайною откровенностью. В первое мгновение он не мог даже и
слов найти. И наконец только, когда Ипполит расхохотался на ответ Гани и прокричал: «Ну, вот, слышали, собственный ваш сын тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было», — старик проболтал, совсем сбившись...
— Напрасно вы так свысока, — прервал Ипполит, — я, с
своей стороны, еще в первый день переезда моего сюда дал себе
слово не отказать себе в удовольствии отчеканить вам всё и совершенно откровеннейшим образом, когда мы будем прощаться. Я намерен это исполнить именно теперь, после вас, разумеется.
Ганя побледнел, дрожал и молчал. Ипполит остановился, пристально и с наслаждением посмотрел на него, перевел
свои глаза на Варю, усмехнулся, поклонился и вышел, не прибавив более ни единого
слова.
Генерал говорил минут десять, горячо, быстро, как бы не успевая выговаривать
свои теснившиеся толпой мысли; даже слезы заблистали под конец в его глазах, но все-таки это были одни фразы без начала и конца, неожиданные
слова и неожиданные мысли, быстро и неожиданно прорывавшиеся и перескакивавшие одна чрез другую.
Но во всяком случае она не могла получить от подруг
своих, Епанчиных, таких точных известий; были только намеки, недосказанные
слова, умолчания, загадки.
Она действительно серьезно проговорила
свою угрозу, так что даже что-то необычайное послышалось в ее
словах и проглянуло в ее взгляде, чего прежде никогда не замечал князь, и что, уж конечно, не походило на шутку.
Впрочем, эту просьбу надо было повторить несколько раз, прежде чем гость решился наконец уйти. Уже совсем отворив дверь, он опять воротился, дошел до средины комнаты на цыпочках и снова начал делать знаки руками, показывая, как вскрывают письмо; проговорить же
свой совет
словами он не осмелился; затем вышел, тихо и ласково улыбаясь.
Он рассказывал плавно и как-то брюзгливо растягивая
слова, с нежными ударениями на гласные буквы, почему он принужден был, и именно теперешними порядками, продать одно великолепное
свое имение в — ской губернии и даже, не нуждаясь особенно в деньгах, за полцены, и в то же время сохранить имение разоренное, убыточное и с процессом, и даже за него приплатить.
Еще несколько
слов объяснения, крайне спокойного со стороны Ивана Петровича и удивительно взволнованного со стороны князя, и оказалось, что две барыни, пожилые девушки, родственницы покойного Павлищева, проживавшие в его имении Златоверховом и которым князь поручен был на воспитание, были в
свою очередь кузинами Ивану Петровичу.
При последних
словах своих он вдруг встал с места, неосторожно махнул рукой, как-то двинул плечом и… раздался всеобщий крик!
Князь стал припоминать Аглаю; правда, она ему удивительно улыбнулась, при входе и при прощанье, но не сказала ни
слова, даже и тогда, когда все заявляли
свои уверения в дружбе, хотя раза два пристально на него посмотрела.
Уйди, Рогожин, тебя не нужно! — кричала она почти без памяти, с усилием выпуская
слова из груди, с исказившимся лицом и с запекшимися губами, очевидно, сама не веря ни на каплю
своей фанфаронаде, но в то же время хоть секунду еще желая продлить мгновение и обмануть себя.
Рогожин пристально посмотрел на них, не сказал ни
слова, взял
свою шляпу и вышел.
Вообще же мы вполне и в высшей степени сочувствуем некоторым, весьма сильным и даже глубоким по
своей психологии
словам Евгения Павловича, которые тот прямо и без церемонии высказал князю, в дружеском разговоре, на шестой или на седьмой день после события у Настасьи Филипповны.
Он не объяснял никому
своих чувств к ней и даже не любил говорить об этом, если и нельзя было миновать разговора; с самою же Настасьей Филипповной они никогда, сидя вместе, не рассуждали «о чувстве», точно оба
слово себе такое дали.