Неточные совпадения
— Долли! — проговорил он, уже всхлипывая. — Ради Бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить
свою вину. Чем я могу, я всё готов! Я виноват, нет
слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!
— И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти
слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю
свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
— Мне очень лестно, графиня, что вы так помните мои
слова, — отвечал Левин, успевший оправиться и сейчас же по привычке входя в
свое шуточно-враждебное отношение к графине Нордстон. — Верно, они на вас очень сильно действуют.
Слова кондуктора разбудили его и заставили вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он в душе
своей не уважал матери и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию
своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее.
И странно то, что хотя они действительно говорили о том, как смешон Иван Иванович
своим французским языком, и о том, что для Елецкой можно было бы найти лучше партию, а между тем эти
слова имели для них значение, и они чувствовали это так же, как и Кити.
Анна ответила несколько
слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из
своей сумочки разрезной ножик и английский роман.
Не вспоминая ни
своих, ни его
слов, она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.
Вернувшись в
свой вагон, он не переставая перебирал все положения, в которых ее видел, все ея
слова, и в его воображении, заставляя замирать сердце, носились, картины возможного будущего.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым
словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене
своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими
словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить
свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Кити ни
слова не сказала об этом; она говорила только о
своем душевном состоянии.
Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя,
своей способности лжи. Как просты, естественны были ее
слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякие
свои радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не хотела замечать его состояние, что не хотела ни
слова сказать о себе, означало многое.
Вронский не мог понять, как она, со
своею сильною, честною натурой, могла переносить это положение обмана и не желать выйти из него; но он не догадывался, что главная причина этого было то
слово сын, которого она не могла выговорить.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка, в которой он скакал. К
своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому, то он только так приедет, и приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому
слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не жалеть тройки.
Когда они подъехали к дому, он высадил ее из кареты и, сделав усилие над собой, с привычною учтивостью простился с ней и произнес те
слова, которые ни к чему не обязывали его; он сказал, что завтра сообщит ей
свое решение.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению
своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого
слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив в конверт с деньгами, он с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в нем обращением со
своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те
слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в
своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Нo он не мог отречься от сказанного великодушного
слова, хотя и чувствовал теперь, смутно предвидя некоторые случайности
своей связи с Карениной, что великодушное
слово это было сказано легкомысленно и что ему, неженатому, могут понадобиться все сто тысяч дохода.
Она была порядочная женщина, подарившая ему
свою любовь, и он любил ее, и потому она была для него женщина, достойная такого же и еще большего уважения, чем законная жена. Он дал бы отрубить себе руку прежде, чем позволить себе
словом, намеком не только оскорбить ее, но не выказать ей того уважения, на какое только может рассчитывать женщина.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание
слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего в этом
свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской
своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи,
своим умом и даром
слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Оставшись в отведенной комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и ноги, Левин долго не спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его
слова и поправлял в
своем воображении то, что он отвечал ему.
― Да я тебе говорю, что это не имеет ничего общего. Они отвергают справедливость собственности, капитала, наследственности, а я, не отрицая этого главного стимула (Левину было противно самому, что он употреблял такие
слова, но с тех пор, как он увлекся
своею работой, он невольно стал чаще и чаще употреблять нерусские
слова), хочу только регулировать труд.
― Нет! ― закричал он
своим пискливым голосом, который поднялся теперь еще нотой выше обыкновенного, и, схватив
своими большими пальцами ее за руку так сильно, что красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. ― Подлость? Если вы хотите употребить это
слово, то подлость ― это. бросить мужа, сына для любовника и есть хлеб мужа!
Алексей Александрович вздохнул, собираясь с духом. Но, раз решившись, он уже продолжал
своим пискливым голосом, не робея, не запинаясь и подчеркивая некоторые
слова.
— Я сообщу вам
свое решение письменно, — сказал Алексей Александрович вставая и взялся за стол. Постояв немного молча, он сказал: — Из
слов ваших я могу заключить, следовательно, что совершение развода возможно. Я просил бы вас сообщить мне также, какие ваши условия.
Добродушный Туровцын, очевидно, чувствовал себя не в
своей сфере, и улыбка толстых губ, с которою он встретил Степана Аркадьича, как
словами говорила: «Ну, брат, засадил ты меня с умными!
Песцов любил рассуждать до конца и не удовлетворился
словами Сергея Ивановича, тем более что он почувствовал несправедливость
своего мнения.
Сергей Иванович хотел что-то сказать, но Песцов
своим густым басом перебил его. Он горячо начал доказывать несправедливость этого мнения. Сергей Иванович спокойно дожидался
слова, очевидно с готовым победительным возражением.
Но Левину неприятны были эти
слова Дарьи Александровны. Она не могла понять, как всё это было высоко и недоступно ей, и она не должна была сметь упоминать об этом. Левин простился с ними, но, чтобы не оставаться одному, прицепился к
своему брату.
— Пойдемте к мама! — сказала она, взяв его зa руку. Он долго не мог ничего сказать, не столько потому, чтоб он боялся
словом испортить высоту
своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел сказать что-нибудь, вместо
слов, он чувствовал, что у него вырвутся слезы счастья. Он взял ее руку и поцеловал.
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он
слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он видел
свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
И он, связав это
слово с
своим прощением, с
своею привязанностью к детям, теперь по-своему понимал его.
Несмотря на эти
слова и улыбку, которые так испугали Варю, когда прошло воспаление и он стал оправляться, он почувствовал, что совершенно освободился от одной части
своего горя.
По мере чтения, в особенности при частом и быстром повторении тех же
слов: «Господи помилуй», которые звучали как «помилос, помилос», Левин чувствовал, что мысль его заперта и запечатана и что трогать и шевелить ее теперь не следует, а то выйдет путаница, и потому он, стоя позади дьякона, продолжал, не слушая и не вникая, думать о
своем.
Левин слушал
слова, и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он, вспоминая все
свои недавние страхи и сомнения. Что я знаю? что я могу в этом страшном деле, — думал он, — без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
Несмотря на то, что в этих
словах было то умиление пред
своими высокими чувствами и было то, казавшееся Алексею Александровичу излишним, новое, восторженное, недавно распространившееся в Петербурге мистическое настроение, Алексею Александровичу приятно было это слышать теперь.
— Благодарю вас, — отвечал Алексей Александрович. — Какой нынче прекрасный день, — прибавил он, по
своей привычке особенно налегая на
слове «прекрасный».
И точно такое же чувство стыда и раскаяния он испытывал теперь, перебирая всё
свое прошедшее с нею и вспоминая неловкие
слова, которыми он после долгих колебаний сделал ей предложение.
Ему жалко было ее и все-таки досадно. Он уверял ее в
своей любви, потому что видел, что только одно это может теперь успокоить ее, и не упрекал ее
словами, но в душе
своей он упрекал ее.
Левин уже привык теперь смело говорить
свою мысль, не давая себе труда облекать ее в точные
слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь, поймет, что он хочет сказать, с намека, и она поняла его.
Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чем и замирала от волнения радости и страха. Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он всё еще не начинал говорить. Вареньке лучше было молчать. После молчания можно было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после
слов о грибах; но против
своей воли, как будто нечаянно, Варенька сказала...
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему было досадно, что она заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым
словам, которые она сказала о
своем детстве; но, как бы против воли
своей, помолчав несколько времени, сделал замечание на ее последние
слова.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и жалел ее. Он чувствовал даже то, что ничего не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в уме
своем повторял себе все доводы в пользу
своего решения. Он повторял себе и
слова, которыми он хотел выразить
свое предложение; но вместо этих
слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил...
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь
своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком
слова: «Ты
своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
Обратный путь был так же весел, как и путь туда. Весловский то пел, то вспоминал с наслаждением
свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то
свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «А ты на чужих жен не зарься, а пуще всего домогайся, как бы
свою завести». Эти
слова особенно смешили Весловского.
— Вы не поверите, как мы рады вашему приезду, — сказал он, придавая особенное значение произносимым
словам и улыбкой открывая
свои крепкие белые зубы.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и верили на
слово тому, что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать
своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
— С его сиятельством работать хорошо, — сказал с улыбкой архитектор (он был с сознанием
своего достоинства, почтительный и спокойный человек). — Не то что иметь дело с губернскими властями. Где бы стопу бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем, и в трех
словах.