Неточные совпадения
— Да со мной поклажи всего
один маленький узелок с бельем, и больше ничего; я его в
руке обыкновенно несу. Я номер успею и вечером занять.
Оба приехали к Настасье Филипповне, и Тоцкий прямехонько начал с того, что объявил ей о невыносимом ужасе своего положения; обвинил он себя во всем; откровенно сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке с нею, потому что он сластолюбец закоренелый и в себе не властен, но что теперь он хочет жениться, и что вся судьба этого в высшей степени приличного и светского брака в ее
руках;
одним словом, что он ждет всего от ее благородного сердца.
Генерал покраснел ужасно, Коля тоже покраснел и стиснул себе
руками голову; Птицын быстро отвернулся. Хохотал по-прежнему
один только Фердыщенко. Про Ганю и говорить было нечего: он все время стоял, выдерживая немую и нестерпимую муку.
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в
одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и в самом деле с «Indеpendance Belge» в
руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уж почти что готов.
Один только Лебедев был из числа наиболее ободренных и убежденных и выступал почти рядом с Рогожиным, постигая, что в самом деле значит миллион четыреста тысяч чистыми деньгами и сто тысяч теперь, сейчас же, в
руках.
Подойдя к столу, он положил на него
один странный предмет, с которым и вступил в гостиную, держа его пред собой в обеих
руках.
Он от радости задыхался: он ходил вокруг Настасьи Филипповны и кричал на всех: «Не подходи!» Вся компания уже набилась в гостиную.
Одни пили, другие кричали и хохотали, все были в самом возбужденном и непринужденном состоянии духа. Фердыщенко начинал пробовать к ним пристроиться. Генерал и Тоцкий сделали опять движение поскорее скрыться. Ганя тоже был со шляпой в
руке, но он стоял молча и все еще как бы оторваться не мог от развивавшейся пред ним картины.
Слушателями были: мальчик лет пятнадцати, с довольно веселым и неглупым лицом и с книгой в
руках, молодая девушка лет двадцати, вся в трауре и с грудным ребенком на
руках, тринадцатилетняя девочка, тоже в трауре, очень смеявшаяся и ужасно разевавшая при этом рот, и, наконец,
один чрезвычайно странный слушатель, лежавший на диване малый лет двадцати, довольно красивый, черноватый, с длинными, густыми волосами, с черными большими глазами, с маленькими поползновениями на бакенбарды и бородку.
— Матушка, — сказал Рогожин, поцеловав у нее
руку, — вот мой большой друг, князь Лев Николаевич Мышкин; мы с ним крестами поменялись; он мне за родного брата в Москве
одно время был, много для меня сделал. Благослови его, матушка, как бы ты родного сына благословила. Постой, старушка, вот так, дай я сложу тебе
руку…
— Да почему же? — усовещевал князь. — Право, вы меня всеми этими наблюдениями и сторожением только мучаете. Мне
одному скучно, я вам несколько раз говорил, а сами вы вашим беспрерывным маханием
рук и хождением на цыпочках еще больше тоску нагоняете.
— Идут-с, идут-с. И даже генерал вслед за ними. Все двери отворю и дочерей созову всех, всех, сейчас, сейчас, — испуганно шептал Лебедев, махая
руками и кидаясь от
одной двери к другой.
Все наконец расселись в ряд на стульях напротив князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из
одной руки в другую свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая с вызывающим видом, в котором так и читалось: «Нет, брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что стоит только кому-нибудь для началу произнести
одно только первое слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и, ни слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл
руками лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё разом разрушившее, и что чуть ли уж и сам он тому не причиной, уж тем
одним, что вслух прочел это.
Иван Федорович протянул, однако же, князю
руку, но не успел пожать и побежал за Лизаветой Прокофьевной, которая с шумом и гневом сходила с террасы. Аделаида, жених ее и Александра искренно и ласково простились с князем. Евгений Павлович был в том же числе, и
один он был весел.
На другой день князь по
одному неотлагаемому делу целое утро пробыл в Петербурге. Возвращаясь в Павловск уже в пятом часу пополудни, он сошелся в воксале железной дороги с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за
руку, осмотрелся кругом, как бы в испуге, и потащил князя с собой в вагон первого класса, чтоб ехать вместе. Он сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
Весь почти час пути он говорил
один, задавал вопросы, сам разрешал их, пожимал
руку князя и по крайней мере в том
одном убедил князя, что его он и не думает подозревать в чем-нибудь.
— А теперь идите от меня, я не хочу с вами больше идти под
руку. Или лучше идите под
руку, но не говорите со мной ни слова. Я хочу
одна думать про себя…
Оставшись
один на перекрестке, князь осмотрелся кругом, быстро перешел через улицу, близко подошел к освещенному окну
одной дачи, развернул маленькую бумажку, которую крепко сжимал в правой
руке во всё время разговора с Иваном Федоровичем, и прочел, ловя слабый луч света...
Записка была написана наскоро и сложена кое-как, всего вероятнее, пред самым выходом Аглаи на террасу. В невыразимом волнении, похожем на испуг, князь крепко зажал опять в
руку бумажку и отскочил поскорей от окна, от света, точно испуганный вор; но при этом движении вдруг плотно столкнулся с
одним господином, который очутился прямо у него за плечами.
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех: всякого тронула краешком какая-то
одна, общая мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было
руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил...
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он,
одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Если же не выдаст оружия, то я немедленно, сейчас же беру его за
руки, я за
одну, генерал за другую, и сей же час пошлю известить полицию, и тогда уже дело перейдет на рассмотрение полиции-с.
Он быстро схватил со стола бокал, рванулся с места и в
одно мгновение подошел к сходу с террасы. Князь побежал было за ним, но случилось так, что, как нарочно, в это самое мгновение Евгений Павлович протянул ему
руку прощаясь. Прошла
одна секунда, и вдруг всеобщий крик раздался на террасе. Затем наступила минута чрезвычайного смятения.
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на
одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он вздрогнул и остановился; она схватила его
руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
На столе лежали книги; он взял
одну, продолжая говорить, заглянул в развернутую страницу, тотчас же опять сложил и положил на стол, схватил другую книгу, которую уже не развертывал, а продержал всё остальное время в правой
руке, беспрерывно махая ею по воздуху.
Он застал супругу и дочку в объятиях
одну у другой и обливавших друг друга слезами. Это были слезы счастья, умиления и примирения. Аглая целовала у матери
руки, щеки, губы; обе горячо прижимались друг к дружке.
Я не про Белоконскую
одну говорю: дрянная старушонка и дрянная характером, да умна и их всех в
руках умеет держать, — хоть тем хороша.
Одним из представителей этого среднего рода людей был в этот вечер
один техник, полковник, серьезный человек, весьма близкий приятель князю Щ., и им же введенный к Епанчиным, человек, впрочем, в обществе молчаливый и носивший на большом указательном пальце правой
руки большой и видный перстень, по всей вероятности, пожалованный.
— Да, не физическую. Мне кажется, ни у кого
рука не подымется на такого, как я; даже и женщина теперь не ударит; даже Ганечка не ударит! Хоть
одно время вчера я так и думал, что он на меня наскочит… Бьюсь об заклад, что знаю, о чем вы теперь думаете? Вы думаете: «Положим, его не надо бить, зато задушить его можно подушкой, или мокрою тряпкою во сне, — даже должно…» У вас на лице написано, что вы это думаете, в эту самую секунду.
Рогожин подхватил ее почти на
руки и чуть не поднес к карете. Затем, в
один миг, вынул из портмоне сторублевую и протянул ее к кучеру.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет
рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул
рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Дрожу, гляжу на лекаря: // Рукавчики засучены, // Грудь фартуком завешана, // В
одной руке — широкий нож, // В другой ручник — и кровь на нем, // А на носу очки!