Неточные совпадения
Князь шел, задумавшись; его неприятно поразило поручение, неприятно поразила и мысль о записке Гани
к Аглае. Но не доходя двух комнат до гостиной, он вдруг остановился, как будто вспомнил о чем, осмотрелся кругом, подошел
к окну, ближе
к свету, и стал глядеть на портрет Настасьи Филипповны.
—
Князь, мамаша вас
к себе просит, — крикнул заглянувший в дверь Коля.
Князь привстал было
идти, но генерал положил правую ладонь на его плечо и дружески пригнул опять
к дивану.
— Мне всё кажется, — осторожно заметил
князь, — что Настасья Филипповна умна.
К чему ей, предчувствуя такую муку, в западню
идти? Ведь могла бы и за другого выйти. Вот что мне удивительно.
Был уже двенадцатый час.
Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать
к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра,
князь решился
идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
Князь немедленно хотел поворотить назад
к себе, в гостиницу; даже повернулся и
пошел; но чрез минуту остановился, обдумал и воротился опять по прежней дороге.
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу, то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно
пойдет туда,
к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его,
князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
Была минута, в конце этого длинного и мучительного пути с Петербургской стороны, когда вдруг неотразимое желание захватило
князя —
пойти сейчас
к Рогожину, дождаться его, обнять его со стыдом, со слезами, сказать ему всё и кончить всё разом.
Но те же самые предосторожности, как относительно
князя, Лебедев стал соблюдать и относительно своего семейства с самого переезда на дачу: под предлогом, чтобы не беспокоить
князя, он не пускал
к нему никого, топал ногами, бросался и гонялся за своими дочерьми, не исключая и Веры с ребенком, при первом подозрении, что они
идут на террасу, где находился
князь, несмотря на все просьбы
князя не отгонять никого.
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал
князь, — сам я до сего дня был болен, а дело ваше (обратился он
к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда же вас и уведомил. Впрочем, я не удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой час… я предлагаю
пойти со мной в другую комнату, если ненадолго… Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
— Я виноват! — сказал
князь, подходя
к Бурдовскому, — я очень виноват перед вами, Бурдовский, но я не как подаяние
послал, поверьте.
Эти сто пятьдесят рублей
пошли в расход Чебарову на его поездку
к князю.
Так
пойдешь,
князь Лев Николаевич,
к ним завтра,
пойдешь? — спросила она опять
князя, почти задыхаясь.
Вы,
князь, я знаю,
послали потихоньку денег, с Ганечкой, матери Бурдовского, и вот об заклад же побьюсь (хи-хи-хи, истерически хохотал он), об заклад побьюсь, что Бурдовский же и обвинит вас теперь в неделикатности форм и в неуважении
к его матери, ей-богу так, ха-ха-ха!
— Евгений Павлыч! Это ты? — крикнул вдруг звонкий, прекрасный голос, от которого вздрогнул
князь и, может быть, еще кто-нибудь. — Ну, как я рада, что наконец разыскала! Я
послала к тебе в город нарочного; двух! Целый день тебя ищут!
— Вчерашний эксцентрический случай, — промолвился Ганя, — конечно, преднамеренный и, конечно, не должен
идти в счет. Чтобы придраться
к ней в чем-нибудь, надо подыскаться нарочно или оклеветать, что, впрочем, не замедлит, — заключил Ганя, ожидавший, что
князь непременно тут спросит: «Почему он называет вчерашний случай случаем преднамеренным? И почему не замедлит?» Но
князь не спросил этого.
Было семь часов пополудни;
князь собирался
идти в парк. Вдруг Лизавета Прокофьевна одна вошла
к нему на террасу.
— Ищу вас,
князь. Поджидал вас у дачи Епанчиных, разумеется, не мог войти.
Шел за вами, пока вы
шли с генералом.
К вашим услугам,
князь, располагайте Келлером. Готов жертвовать и даже умереть, если понадобится.
Она спрашивала быстро, говорила скоро, но как будто иногда сбивалась и часто не договаривала; поминутно торопилась о чем-то предупреждать; вообще она была в необыкновенной тревоге и хоть смотрела очень храбро и с каким-то вызовом, но, может быть, немного и трусила. На ней было самое буднишнее, простое платье, которое очень
к ней
шло. Она часто вздрагивала, краснела и сидела на краю скамейки. Подтверждение
князя, что Ипполит застрелился для того, чтоб она прочла его исповедь, очень ее удивило.
— В семь часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал, что
идет доночевывать
к Вилкину, — пьяница такой есть один, Вилкин. Ну,
иду! А вот и Лукьян Тимофеич…
Князь хочет спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!
Вот что,
князь, и я теперь сообщу: давеча генерал, когда мы с ним
шли к этому Вилкину, после того, как уже он мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне намекать то же самое про господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно, что я поневоле сделал ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился вполне, что всё это известие единственно одно вдохновение его превосходительства…
Под конец
князь почти испугался и назначил генералу свидание на завтра в этот же час. Тот вышел с бодростью, чрезвычайно утешенный и почти успокоенный. Вечером, в седьмом часу,
князь послал попросить
к себе на минутку Лебедева.
Выходило, стало быть, что Аглая прощает и
князю опять можно
идти к ней сегодня же вечером, а для него это было не только главное, а даже и всё.
Александра уж хотела
пойти к нему и осторожно, через всю комнату, присоединиться
к их компании, то есть
к компании
князя N., подле Белоконской.
Князь решил вечером же
идти к ним непременно «по-прежнему» и лихорадочно взглянул на часы.
Рассказывали, что Лизавета Прокофьевна, дочери и даже
князь Щ. обошлись тогда с
князем чрезвычайно жестко, неприязненно, и что тогда же и отказали ему в горячих выражениях, и в знакомстве, и в дружбе, особенно когда Варвара Ардалионовна вдруг явилась
к Лизавете Прокофьевне и объявила, что Аглая Ивановна уже с час как у ней в доме в положении ужасном, и домой, кажется,
идти не хочет.
Рассталась она с
князем вся занятая этими мыслями, часов в одиннадцать вечера; но еще не пробило и полуночи, как прибежали
к князю от Дарьи Алексеевны, чтобы «
шел скорее, что очень худо».
Наутро, еще до пробуждения ее, являлись еще два посланные
к Дарье Алексеевне от
князя, и уже третьему посланному поручено было передать, что «около Настасьи Филипповны теперь целый рой модисток и парикмахеров из Петербурга, что вчерашнего и следу нет, что она занята, как только может быть занята своим нарядом такая красавица пред венцом, и что теперь, именно в сию минуту,
идет чрезвычайный конгресс о том, что именно надеть из бриллиантов и как надеть?»
Князь успокоился совершенно.
Князь удивился ответу, но он удивился спустя уже по крайней мере две минуты, когда сообразил. Сообразив ответ, он испугался и стал приглядываться
к Рогожину. Тот уже
шел почти на полшага впереди, смотря прямо пред собой и не взглядывая ни на кого из встречных, с машинальною осторожностию давая всем дорогу.
Сказав это, он перешел через улицу, ступил на противоположный тротуар, поглядел,
идет ли
князь, и, видя, что он стоит и смотрит на него во все глаза, махнул ему рукой
к стороне Гороховой, и
пошел, поминутно поворачиваясь взглянуть на
князя и приглашая его за собой.
Когда наконец они повернули с двух разных тротуаров в Гороховую и стали подходить
к дому Рогожина, у
князя стали опять подсекаться ноги, так что почти трудно было уж и
идти. Было уже около десяти часов вечера. Окна на половине старушки стояли, как и давеча, отпертые, у Рогожина запертые, и в сумерках как бы еще заметнее становились на них белые спущенные сторы.
Князь подошел
к дому с противоположного тротуара; Рогожин же с своего тротуара ступил на крыльцо и махал ему рукой.
Князь перешел
к нему на крыльцо.
Между прочим, отчасти по его старанию, устроилась и дальнейшая судьба
князя: давно уже отличил он, между всеми лицами, которых узнал в последнее время, Евгения Павловича Радомского; он первый
пошел к нему и передал ему все подробности совершившегося события, какие знал, и о настоящем положении
князя.