Неточные совпадения
Генерал был удовлетворен. Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная
мысль, что ведь князь был тут и все-таки слышал. Но он мгновенно успокоился, при
одном взгляде на князя можно была вполне успокоиться.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные
мысли, всё неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие
мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача
одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь;
одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Наконец, Шнейдер мне высказал
одну очень странную свою
мысль, — это уж было пред самым моим отъездом, — он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил.
Я еще прежде вашего знала про это; вы именно выразили мою
мысль в
одном слове.
— У меня, Коля, у самого
мысль была; мне вашего папашу видеть надо… по
одному случаю… Пойдемте же…
— Ну, князь Мышкин не Фердыщенко все-таки-с, — не утерпел генерал, до сих пор не могший помириться с
мыслью находиться с Фердыщенком в
одном обществе и на равной ноге.
Это моя
мысль, из чего, впрочем, я вовсе не заключаю, что всё сплошь
одни воры, хотя, ей-богу, ужасно бы хотелось иногда и это заключить.
Но теперь у него вдруг мелькнула
одна, по его расчету, очень плодотворная
мысль, передать дачу князю, пользуясь тем, что прежний наемщик выразился неопределительно.
В
одно прекрасное утро является к нему
один посетитель, с спокойным и строгим лицом, с вежливою, но достойною и справедливою речью, одетый скромно и благородно, с видимым прогрессивным оттенком в
мысли, и в двух словах объясняет причину своего визита: он — известный адвокат; ему поручено
одно дело
одним молодым человеком; он является от его имени.
Верите ли вы теперь благороднейшему лицу: в тот самый момент, как я засыпал, искренно полный внутренних и, так сказать, внешних слез (потому что, наконец, я рыдал, я это помню!), пришла мне
одна адская
мысль: «А что, не занять ли у него в конце концов, после исповеди-то, денег?» Таким образом, я исповедь приготовил, так сказать, как бы какой-нибудь «фенезерф под слезами», с тем, чтоб этими же слезами дорогу смягчить и чтобы вы, разластившись, мне сто пятьдесят рубликов отсчитали.
— Ну, вот вам,
одному только вам, объявлю истину, потому что вы проницаете человека: и слова, и дело, и ложь, и правда — всё у меня вместе и совершенно искренно. Правда и дело состоят у меня в истинном раскаянии, верьте, не верьте, вот поклянусь, а слова и ложь состоят в адской (и всегда присущей)
мысли, как бы и тут уловить человека, как бы и чрез слезы раскаяния выиграть! Ей-богу, так! Другому не сказал бы, — засмеется или плюнет; но вы, князь, вы рассудите по-человечески.
Недостаток оригинальности и везде, во всем мире, спокон веку считался всегда первым качеством и лучшею рекомендацией человека дельного, делового и практического, и по крайней мере девяносто девять сотых людей (это-то уж по крайней мере) всегда состояли в этих
мыслях, и только разве
одна сотая людей постоянно смотрела и смотрит иначе.
Предупреждение во всяком случае напрасное: князь наверно не выговорил бы ни
одного слова во всю дорогу и без приказания. Сердце его застучало ужасно, когда он выслушал о скамейке. Чрез минуту он одумался и со стыдом прогнал свою нелепую
мысль.
Иногда ему хотелось уйти куда-нибудь, совсем исчезнуть отсюда, и даже ему бы нравилось мрачное, пустынное место, только чтобы быть
одному с своими
мыслями и чтобы никто не знал, где он находится.
— Господа, это… это вы увидите сейчас что такое, — прибавил для чего-то Ипполит и вдруг начал чтение: «Необходимое объяснение». Эпиграф: «Après moi le déluge» [«После меня хоть потоп» (фр.).]… Фу, черт возьми! — вскрикнул он, точно обжегшись, — неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, господа!.. уверяю вас, что всё это в конце концов, может быть, ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои
мысли… Если вы думаете, что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное…
одним словом…
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех: всякого тронула краешком какая-то
одна, общая
мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил...
— Аглая Ивановна! как вам не совестно? Как могла такая грязная
мысль зародиться в вашем чистом, невинном сердце? Бьюсь об заклад, что вы сами ни
одному вашему слову не верите и… сами не знаете, что говорите!
— Нет, князь, нет; я поражен «Исповедью». Главное, тем местом, где он говорит о провидении и о будущей жизни. Там есть
одна ги-гант-ская
мысль!
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало,
мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на
одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он вздрогнул и остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
— Что в доме у них не знают, так в этом нет для меня и сомнения; но ты мне
мысль подал: Аглая, может быть, и знает.
Одна она и знает, потому что сестры были тоже удивлены, когда она так серьезно передавала поклон отцу. И с какой стати именно ему? Если знает, так ей князь передал!
Генерал говорил минут десять, горячо, быстро, как бы не успевая выговаривать свои теснившиеся толпой
мысли; даже слезы заблистали под конец в его глазах, но все-таки это были
одни фразы без начала и конца, неожиданные слова и неожиданные
мысли, быстро и неожиданно прорывавшиеся и перескакивавшие
одна чрез другую.
— О, это так! — вскричал князь. — Эта
мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю
одно истинное убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили, генерал! — с жаром закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
Сестрам Аглаи почему-то понравилась
мысль о князе; даже казалась не очень и странною;
одним словом, они вдруг могли очутиться даже совсем на его стороне.
Он проснулся в девятом часу, с головною болью, с беспорядком в
мыслях, с странными впечатлениями. Ему ужасно почему-то захотелось видеть Рогожина; видеть и много говорить с ним, — о чем именно, он и сам не знал; потом он уже совсем решился было пойти зачем-то к Ипполиту. Что-то смутное было в его сердце, до того, что приключения, случившиеся с ним в это утро, произвели на него хотя и чрезвычайно сильное, но все-таки какое-то неполное впечатление.
Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.
Он был большим другом «сановника», развлекал его, и, кроме того, Лизавета Прокофьевна почему-то питала
одну странную
мысль, что этот пожилой господин (человек несколько легкомысленный и отчасти любитель женского пола) вдруг да и вздумает осчастливить Александру своим предложением.
Покажите ему в будущем обновление всего человечества и воскресение его, может быть,
одною только русскою
мыслью, русским богом и Христом, и увидите, какой исполин, могучий и правдивый, мудрый и кроткий, вырастет пред изумленным миром, изумленным и испуганным, потому что они ждут от нас
одного лишь меча, меча и насилия, потому что они представить себе нас не могут, судя по себе, без варварства.
Вся эта горячешная тирада, весь этот наплыв страстных и беспокойных слов и восторженных
мыслей, как бы толкавшихся в какой-то суматохе и перескакивавших
одна через другую, всё это предрекало что-то опасное, что-то особенное в настроении так внезапно вскипевшего, по-видимому ни с того ни с сего, молодого человека.
Вы его, такого простого, не могли полюбить, и даже, может быть, про себя презирали и смеялись над ним, могли полюбить только
один свой позор и беспрерывную
мысль о том, что вы опозорены и что вас оскорбили.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже
одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта
мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».