Неточные совпадения
Он прочел письма.
Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И
мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта
мысль оскорбляла его.
Все эти дни Долли была
одна с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет всё, и то ее радовала
мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
И ему в первый раз пришла в голову ясная
мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. «Бросить всё ей и мне и скрыться куда-нибудь
одним с своею любовью», сказал он себе.
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что это было
одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и
мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там лежали.
Если бы не было этого, она бы оставалась
одна со своими
мыслями о муже, который не любил ее.
— Я
одно говорю, — ответила Агафья Михайловна, очевидно не случайно, но со строгою последовательностью
мысли, — жениться вам надо, вот что!
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его.
Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех
мыслей был
один: смерть.
Он сидел на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения
мысли, думал. Но чем более он напрягал
мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни
одно маленькое обстоятельство ― то, что придет смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Сначала, когда говорилось о влиянии, которое имеет
один народ на другой, Левину невольно приходило в голову то, что он имел сказать по этому предмету; но
мысли эти, прежде для него очень важные, как бы во сне мелькали в его голове и не имели для него теперь ни малейшего интереса.
Левин вернулся в гостиницу и испугался
мысли о том, как он
один теперь с своим нетерпением проведет остающиеся ему еще десять часов.
Она тоже не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась
одна встретить его, и радовалась этой
мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и положив на них голову. Голова его была тяжела. Представления, воспоминания и
мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись
одна другою: то это было лекарство, которое он наливал больной и перелил через ложку, то белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
«
Один раз увидать ее и потом зарыться, умереть», думал он и, делая прощальные визиты, высказал эту
мысль Бетси. С этим посольством Бетси ездила к Анне и привезла ему отрицательный ответ.
Оставшись
один и вспоминая разговоры этих холостяков, Левин еще раз спросил себя: есть ли у него в душе это чувство сожаления о своей свободе, о котором они говорили? Он улыбнулся при этом вопросе. «Свобода? Зачем свобода? Счастие только в том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее
мыслями, то есть никакой свободы, — вот это счастье!»
Никто не расслышал того, что он сказал,
одна Кити поняла. Она понимала, потому что не переставая следила
мыслью за тем, что ему нужно было.
Он знал тоже, что многие мужские большие умы,
мысли которых об этом он читал, думали об этом и не знали
одной сотой того, что знала об этом его жена и Агафья Михайловна.
Оставшись
один, Алексей Александрович опустил голову, собирая
мысли, потом рассеянно оглянулся и пошел к двери, у которой надеялся встретить графиню Лидию Ивановну.
И, перебирая события последних дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной
мысли: и то, что он вчера обедал не дома, и то, что он настоял на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь шел к ней не
один, как бы избегая свиданья с глазу на глаз.
—
Одно…. это прежняя пассия Вареньки, — сказала она, по естественной связи
мысли вспомнив об этом. — Я хотела сказать как-нибудь Сергею Ивановичу, приготовить его. Они, все мужчины. — прибавила она, — ужасно ревнивы к нашему прошедшему.
— Да, славный, — ответил Левин, продолжая думать о предмете только что бывшего разговора. Ему казалось, что он, насколько умел, ясно высказал свои
мысли и чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние, в
один голос сказали, что он утешается софизмами. Это смущало его.
Ей даже неприятно было думать, что Анна сейчас придет к ней. Ей хотелось побыть
одной с своими
мыслями.
Открытие это, вдруг объяснившее для нее все те непонятные для нее прежде семьи, в которых было только по
одному и по два ребенка, вызвало в ней столько
мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и только широко раскрытыми глазами удивленно смотрела на Анну. Это было то самое, о чем она мечтала еще нынче дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась. Она чувствовала, что это было слишком простое решение слишком сложного вопроса.
Самолюбие его было польщено тем, что такой ученый человек так охотно, с таким вниманием и доверием к знанию предмета Левиным, иногда
одним намеком указывая на целую сторону дела, высказывал ему свои
мысли.
Никогда еще ни
одна умная вещь, сказанная Левиным, не доставляла ему такого удовольствия, как эта. Лицо Анны вдруг всё просияло, когда она вдруг оценила эту
мысль. Она засмеялась.
Для нее весь он, со всеми его привычками,
мыслями, желаниями, со всем его душевным и физическим складом, был
одно — любовь к женщинам, и эта любовь, которая, по ее чувству, должна была быть вся сосредоточена на ней
одной, любовь эта уменьшилась; следовательно, по ее рассуждению, он должен был часть любви перенести на других или на другую женщину, — и она ревновала.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто
одна за границу, и о том, что он делает теперь
один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других
мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим
мыслям.
В душе ее была какая-то неясная
мысль, которая
одна интересовала ее, но она не могла ее сознать.
Да, это была та
мысль, которая
одна разрешала всё.
Мысли казались ему плодотворны, когда он или читал или сам придумывал опровержения против других учений, в особенности против материалистического; но как только он читал или сам придумывал разрешение вопросов, так всегда повторялось
одно и то же.
Дела эти занимали его не потому, чтоб он оправдывал их для себя какими-нибудь общими взглядами, как он это делывал прежде; напротив, теперь, с
одной стороны, разочаровавшись неудачей прежних предприятий для общей пользы, с другой стороны, слишком занятый своими
мыслями и самым количеством дел, которые со всех сторон наваливались на него, он совершенно оставил всякие соображения об общей пользе, и дела эти занимали его только потому, что ему казалось, что он должен был делать то, что он делал, — что он не мог иначе.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные
мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к
одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Слова, сказанные мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в
одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных
мыслей, никогда не перестававших занимать его.
Мысли эти незаметно для него самого занимали его и в то время, когда он говорил об отдаче земли.
«Ну-ка, пустить
одних детей, чтоб они сами приобрели, сделали посуду, подоили молоко и т. д. Стали бы они шалить? Они бы с голоду померли. Ну-ка, пустите нас с нашими страстями,
мыслями, без понятия о едином Боге и Творце! Или без понятия того, что есть добро, без объяснения зла нравственного».
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди
мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как
один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток силы.
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих
мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих
мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как
одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это были
мысли, которые ничего не могли решить.
Одно несомненно можно было видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
Несмотря на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе с Россией начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался
один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние
мысли.
Выйдя из детской и оставшись
один, Левин тотчас же опять вспомнил ту
мысль, в которой было что-то неясно.