Неточные совпадения
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что
и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), —
и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами
и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то
и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница,
и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень
и очень свойственно человеку,
ну хоть… от излишка воображения.
—
Ну чего ему, скажите пожалуйста! — раздражительно
и злобно кивнул на него опять Рогожин, — ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи.
— Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн!
И какая ты наглая, я тебе скажу, тварь!
Ну, вот так
и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас же
и повиснет! — продолжал он князю.
«
Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей
и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя, да думаю: «Ведь уж все равно»,
и как окаянный воротился домой.
Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине
и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице
и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
—
Ну, коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь юродивый,
и таких, как ты, бог любит!
—
Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь
и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость,
и с меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
—
Ну, стало быть,
и кстати, что я вас не пригласил
и не приглашаю. Позвольте еще, князь, чтоб уж разом все разъяснить: так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами
и слова не может быть, — хотя мне, разумеется, весьма было бы лестно, — то, стало быть…
— То, стало быть, вставать
и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. —
И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но так я
и думал, что у нас непременно именно это
и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может быть, оно так
и надо… Да
и тогда мне тоже на письмо не ответили…
Ну, прощайте
и извините, что обеспокоил.
—
Ну нет, — с убеждением перебил генерал, —
и какой, право, у тебя склад мыслей! Станет она намекать… да
и не интересанка совсем.
И притом, чем ты станешь дарить: ведь тут надо тысячи! Разве портретом? А что, кстати, не просила еще она у тебя портрета?
Ну, вот, это простой, обыкновенный
и чистейший английский шрифт: дальше уж изящество не может идти, тут все прелесть, бисер, жемчуг; это законченно; но вот
и вариация,
и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал: тот же английский шрифт, но черная; линия капельку почернее
и потолще, чем в английском, ан — пропорция света
и нарушена;
и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее
и вдобавок позволен росчерк, а росчерк — это наиопаснейшая вещь!
—
Ну да; не нравится мне этот ваш Фердыщенко: сальный шут какой-то.
И не понимаю, почему его так поощряет Настасья Филипповна? Да он взаправду, что ли, ей родственник?
— Рогожин?
Ну нет; я бы вам посоветовал отечески, или, если больше любите, дружески,
и забыть о господине Рогожине. Да
и вообще, советовал бы вам придерживаться семейства, в которое вы поступите.
—
Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем
и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Эта новая женщина объявляла, что ей в полном смысле все равно будет, если он сейчас же
и на ком угодно женится, но что она приехала не позволить ему этот брак,
и не позволить по злости, единственно потому, что ей так хочется,
и что, следственно, так
и быть должно, — «
ну хоть для того, чтобы мне только посмеяться над тобой вволю, потому что теперь
и я наконец смеяться хочу».
— Знаю я, к какому он графу! — резко проговорила Лизавета Прокофьевна
и раздражительно перевела глаза на князя. — Что бишь! — начала она брезгливо
и досадливо припоминая, —
ну, что там? Ах да:
ну, какой там игумен?
Ну вот,
и пришли; садитесь, князь, сюда, к камину,
и рассказывайте.
— Почему? Что тут странного? Отчего ему не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить.
Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет,
и прекрасно начнет.
Поди сюда, Аглая, поцелуй меня,
ну…
и довольно нежностей, — заметила она, когда Аглая с чувством поцеловала ее в губы
и в руку.
— А князь найдется, потому что князь чрезвычайно умен
и умнее тебя по крайней мере в десять раз, а может,
и в двенадцать. Надеюсь, ты почувствуешь после этого. Докажите им это, князь; продолжайте. Осла
и в самом деле можно наконец мимо.
Ну, что вы, кроме осла за границей видели?
— Не правда ли? Не правда ли? — вскинулась генеральша. — Я вижу, что
и ты иногда бываешь умна;
ну, довольно смеяться! Вы остановились, кажется, на швейцарской природе, князь,
ну!
—
Ну нет, я бы очень хотела посмотреть, — сказала Аделаида. —
И не понимаю, когда мы за границу соберемся. Я вот сюжета для картины два года найти не могу...
— Вы очень обрывисты, — заметила Александра, — вы, князь, верно, хотели вывести, что ни одного мгновения на копейки ценить нельзя,
и иногда пять минут дороже сокровища. Все это похвально, но позвольте, однако же, как же этот приятель, который вам такие страсти рассказывал… ведь ему переменили же наказание, стало быть, подарили же эту «бесконечную жизнь».
Ну, что же он с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то минуту «счетом»?
—
Ну, стало быть, вот вам
и опыт, стало быть,
и нельзя жить взаправду, «отсчитывая счетом». Почему-нибудь да нельзя же.
Тут часа три-четыре проходят на известные вещи: на священника, на завтрак, к которому ему вино, кофей
и говядину дают (
ну, не насмешка ли это?
—
Ну, хорошо, — заторопилась опять Аделаида, — но если уж вы такой знаток лиц, то наверно были
и влюблены; я, стало быть, угадала. Рассказывайте же.
Ну, вот
и про ваше лицо; хорош я угадчик?
— Князь, — начал он опять, — там на меня теперь… по одному совершенно странному обстоятельству…
и смешному…
и в котором я не виноват…
ну, одним словом, это лишнее, — там на меня, кажется, немножко сердятся, так что я некоторое время не хочу входить туда без зова.
— О, мне
и не нужно таких больших извинений, — поспешил ответить князь. — Я ведь понимаю, что вам очень неприятно,
и потому-то вы
и бранитесь.
Ну, пойдемте к вам. Я с удовольствием…
— Фу, какая скверная комната, — заметил Ганя, презрительно осматриваясь, — темно
и окна на двор. Во всех отношениях вы к нам не вовремя…
Ну, да это не мое дело; не я квартиры содержу.
—
Ну, так увидите
и услышите; да к тому же он даже у меня просит денег взаймы! Avis au lecteur. [Предуведомление (фр.).] Прощайте. Разве можно жить с фамилией Фердыщенко? А?
Ну, тут, натурально, объятия
и взаимная борьба великодушия.
Курить не запрещается, но
и не позволяется; так, полупозволяется, по обыкновению;
ну,
и смотря по лицу.
— Она?
Ну, вот тут-то вся неприятность
и сидит, — продолжал, нахмурившись, генерал, — ни слова не говоря,
и без малейшего как есть предупреждения, она хвать меня по щеке! Дикая женщина; совершенно из дикого состояния!
— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не в исступление от радости, — так нет же?! А мне сказали они… Ах!
Ну!.. Настасья Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве это можно? (Я им всем говорю!) Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу,
ну три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне оставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С тем
и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять; сказал: куплю, —
и куплю!
—
Ну, это пусть мне… а ее… все-таки не дам!.. — тихо проговорил он наконец, но вдруг не выдержал, бросил Ганю, закрыл руками лицо, отошел в угол, стал лицом к стене
и прерывающимся голосом проговорил: — О, как вы будете стыдиться своего поступка!
—
Ну, еще бы! Вам-то после… А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину,
и вот уж человек на всю жизнь обесчещен,
и смыть не может иначе как кровью, или чтоб у него там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо
и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана,
и — глупо, по-моему. То есть, я хочу сказать, ненатурально. Но ведь он ее почти в детстве писал.
—
Ну, старшая, пошла! Вот это-то в ней
и скверно. А кстати, я ведь думал, что отец наверно с Рогожиным уедет. Кается, должно быть, теперь. Посмотреть, что с ним в самом деле, — прибавил Коля, выходя.
— Князь, я сделал подло, простите меня, голубчик, — сказал он вдруг с сильным чувством. Черты лица его выражали сильную боль. Князь смотрел с изумлением
и не тотчас ответил. —
Ну, простите,
ну, простите же! — нетерпеливо настаивал Ганя, —
ну, хотите, я вашу руку сейчас поцелую!
—
Ну, уж известно.
И жениться так стыдно?
—
Ну так знайте ж, что я женюсь,
и теперь уж непременно. Еще давеча колебался, а теперь уж нет! Не говорите! Я знаю, что вы хотите сказать…
Ей хотелось показать себя
и всё свое пренебрежение к ним…
ну,
и ко мне; это правда, я не отрицаю…
— Любил вначале.
Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся только в любовницы
и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей. Если захочет жить смирно,
и я буду жить смирно; если же взбунтуется, тотчас же брошу, а деньги с собой захвачу. Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным.
— А весь покраснел
и страдает.
Ну, да ничего, ничего, не буду смеяться; до свиданья. А знаете, ведь она женщина добродетельная, — можете вы этому верить? Вы думаете, она живет с тем, с Тоцким? Ни-ни!
И давно уже. А заметили вы, что она сама ужасно неловка
и давеча в иные секунды конфузилась? Право. Вот этакие-то
и любят властвовать.
Ну, прощайте!
— О нет, — отвечал Коля, как раз столкнувшийся вместе с ними в воротах дома, — я здесь давным-давно, с Ипполитом, ему хуже, сегодня утром лежал. Я теперь за картами в лавочку спускался. Марфа Борисовна вас ждет. Только, папаша, ух как вы!.. — заключил Коля, пристально вглядываясь в походку
и в стойку генерала. —
Ну уж, пойдемте!
—
Ну, по какому именно, это пусть будет как вам угодно, а мне главное то, что вы там не просто напрашиваетесь на вечер, в очаровательное общество камелий, генералов
и ростовщиков.
— Варька из самолюбия делает, из хвастовства, чтоб от матери не отстать;
ну, а мамаша действительно… я уважаю. Да, я это уважаю
и оправдываю. Даже Ипполит чувствует, а он почти совсем ожесточился. Сначала было смеялся
и называл это со стороны мамаши низостью; но теперь начинает иногда чувствовать. Гм! Так вы это называете силой? Я это замечу. Ганя не знает, а то бы назвал потворством.
— Я с величайшим удовольствием. Но мы, впрочем, увидим. Я теперь очень… очень расстроен. Что? Уж пришли? В этом доме… какой великолепный подъезд!
И швейцар.
Ну, Коля, не знаю, что из этого выйдет.
—
Ну, князь Мышкин не Фердыщенко все-таки-с, — не утерпел генерал, до сих пор не могший помириться с мыслью находиться с Фердыщенком в одном обществе
и на равной ноге.
Ну, вот это мы оба с вами
и есть, про нас
и написано.