Неточные совпадения
— О, как
вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент, тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить
не могу, потому что всего
не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал, да два почти года там на свой счет содержал.
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем
не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае, если генеральша Епанчина
вам действительно родственница, и
вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
— О,
вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, — ведь действительно почти ошибаюсь, то есть почти что
не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и
не удивился тогда, что мне туда
не ответили. Я так и ждал.
— Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я, вот как и
вы, — обратился он к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти
не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу!
Не убеги я тогда, как раз бы убил.
Я то есть тогда
не сказался, что это я самый и есть; а «от Парфена, дескать, Рогожина», говорит Залёжев, «
вам в память встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять».
— Я, н-н-нет! Я ведь…
Вы, может быть,
не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин
не знаю.
— В передней
вам не стать, потому
вы посетитель, иначе гость.
Вам к самому генералу?
— Я
вас не спрашиваю, какое именно дело, — мое дело только об
вас доложить. А без секретаря, я сказал, докладывать о
вас не пойду.
— Да, сейчас только из вагона. Мне кажется,
вы хотели спросить: точно ли я князь Мышкин? да
не спросили из вежливости.
— Уверяю
вас, что я
не солгал
вам, и
вы отвечать за меня
не будете. А что я в таком виде и с узелком, то тут удивляться нечего: в настоящее время мои обстоятельства неказисты.
— Гм. Я опасаюсь
не того, видите ли. Доложить я обязан, и к
вам выйдет секретарь, окромя если
вы… Вот то-то вот и есть, что окромя.
Вы не по бедности просить к генералу, осмелюсь, если можно узнать?
— По-ку-рить? — с презрительным недоумением вскинул на него глаза камердинер, как бы все еще
не веря ушам, — покурить? Нет, здесь
вам нельзя покурить, а к тому же
вам стыдно и в мыслях это содержать. Хе… чудно-с!
— О, я ведь
не в этой комнате просил; я ведь знаю; а я бы вышел куда-нибудь, где бы
вы указали, потому я привык, а вот уж часа три
не курил. Впрочем, как
вам угодно и, знаете, есть пословица: в чужой монастырь…
— Ну как я об
вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что
вам здесь и находиться
не следует, а в приемной сидеть, потому
вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да
вы что же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно
не дававший ему покоя.
Вам же все это теперь объясняю, чтобы
вы не сомневались, потому вижу,
вы все еще беспокоитесь: доложите, что князь Мышкин, и уж в самом докладе причина моего посещения видна будет.
— Да вот сидел бы там, так
вам бы всего и
не объяснил, — весело засмеялся князь, — а, стало быть,
вы все еще беспокоились бы, глядя на мой плащ и узелок. А теперь
вам, может, и секретаря ждать нечего, а пойти бы и доложить самим.
— Я посетителя такого, как
вы, без секретаря доложить
не могу, а к тому же и сами, особливо давеча, заказали их
не тревожить ни для кого, пока там полковник, а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.
— И это правда. Верите ли, дивлюсь на себя, как говорить по-русски
не забыл. Вот с
вами говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо говорю». Я, может, потому так много и говорю. Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется.
Ну вот, я
вам говорю, верьте
не верьте, на эшафот всходил — плакал, белый как бумага.
— Если уж так
вам желательно, — промолвил он, — покурить, то оно, пожалуй, и можно, коли только поскорее. Потому вдруг спросит, а
вас и нет. Вот тут под лесенкой, видите, дверь. В дверь войдете, направо каморка; там можно, только форточку растворите, потому оно
не порядок…
— Дела неотлагательного я никакого
не имею; цель моя была просто познакомиться с
вами.
Не желал бы беспокоить, так как я
не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— Ну, стало быть, и кстати, что я
вас не пригласил и
не приглашаю. Позвольте еще, князь, чтоб уж разом все разъяснить: так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова
не может быть, — хотя мне, разумеется, весьма было бы лестно, — то, стало быть…
— А знаете, князь, — сказал он совсем почти другим голосом, — ведь я
вас все-таки
не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть, захочет посмотреть на однофамильца… Подождите, если хотите, коли у
вас время терпит.
Давеча ваш слуга, когда я у
вас там дожидался, подозревал, что я на бедность пришел к
вам просить; я это заметил, а у
вас, должно быть, на этот счет строгие инструкции; но я, право,
не за этим, а, право, для того только, чтобы с людьми сойтись.
А
не мешать
вам я научусь и скоро пойму, потому что сам очень
не люблю мешать…
— По крайней мере, — перебил генерал,
не расслышав о письме, —
вы чему-нибудь обучались, и ваша болезнь
не помешает
вам занять какое-нибудь, например, нетрудное место, в какой-нибудь службе?
— Нет, еще
не просила; да, может быть, и никогда
не попросит.
Вы, Иван Федорович, помните, конечно, про сегодняшний вечер?
Вы ведь из нарочито приглашенных.
«
Вы, говорит,
не пустите ее к вашим дочерям?» Ну!
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает;
вы на нее
не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела
не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в доме и держится, что последнего слова еще
не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
—
Не знаю, как
вам сказать, — ответил князь, — только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем как будто больной. Очень может быть, что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
Никто
вас, Гаврила Ардалионыч,
не удерживает, никто насильно в капкан
не тащит, если
вы только видите тут капкан.
— Ого! да в какие
вы тонкости заходите, — смеялся генерал, — да
вы, батюшка,
не просто каллиграф,
вы артист, а? Ганя?
Однако уж половина первого, — заключил он, взглянув на часы, — к делу, князь, потому мне надо поспешить, а сегодня, может, мы с
вами не встретимся!
Присядьте-ка на минутку; я
вам уже изъяснил, что принимать
вас очень часто
не в состоянии; но помочь
вам капельку искренно желаю, капельку, разумеется, то есть в виде необходимейшего, а там как уж
вам самим будет угодно.
Местечко в канцелярии я
вам приищу,
не тугое, но потребует аккуратности.
Для
вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что
вы будете
не один, а, так сказать, в недрах семейства, а по моему взгляду,
вам нельзя с первого шагу очутиться одним в такой столице, как Петербург.
Правда, человеку необходимы и карманные деньги, хотя бы некоторые, но
вы не рассердитесь, князь, если я
вам замечу, что
вам лучше бы избегать карманных денег, да и вообще денег в кармане.
Мы, конечно, сочтемся, и если
вы такой искренний и задушевный человек, каким кажетесь на словах, то затруднений и тут между нами выйти
не может.
Видите, я с
вами совершенно просто; надеюсь, Ганя, ты ничего
не имеешь против помещения князя в вашей квартире?
— Благодарю
вас, генерал,
вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек, тем более что я даже и
не просил; я
не из гордости это говорю; я и действительно
не знал, куда голову приклонить. Меня, правда, давеча позвал Рогожин.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более
не имею. Сейчас я скажу о
вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять
вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь
вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может
вам пригодиться;
вы же однофамилец. Если
не пожелает, то
не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы
не забыть включить…
— А женились бы
вы на такой женщине? — продолжал Ганя,
не спуская с него своего воспаленного взгляда.
— О, они
не повторяются так часто, и притом он почти как ребенок, впрочем образованный. Я было
вас, mesdames, — обратился он опять к дочерям, — хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы узнать, к чему он способен.
— Пафнутий? Игумен? Да постойте, постойте, куда
вы, и какой там Пафнутий? — с настойчивою досадой и чуть
не в тревоге прокричала генеральша убегавшему супругу.
— Это очень хорошо, что
вы вежливы, и я замечаю, что
вы вовсе
не такой… чудак, каким
вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь вот здесь, напротив меня, — хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую, — я хочу на
вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя.
Не правда ли, что он вовсе
не такой… больной? Может, и салфетку
не надо…
Вам, князь, подвязывали салфетку за кушаньем?
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, — я даже
не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где
вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать;
вы чрезвычайно меня интересуете.
— Почему? Что тут странного? Отчего ему
не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как
вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот
вы увидите, вот он сейчас начнет, и прекрасно начнет.
—
Не правда ли?
Не правда ли? — вскинулась генеральша. — Я вижу, что и ты иногда бываешь умна; ну, довольно смеяться!
Вы остановились, кажется, на швейцарской природе, князь, ну!
— Да что
вы загадки-то говорите? Ничего
не понимаю! — перебила генеральша. — Как это взглянуть
не умею? Есть глаза, и гляди.
Не умеешь здесь взглянуть, так и за границей
не выучишься. Лучше расскажите-ка, как
вы сами-то глядели, князь.
— Счастлив!
Вы умеете быть счастливым? — вскричала Аглая. — Так как же
вы говорите, что
не научились глядеть? Еще нас поучите.