Неточные совпадения
—
Коли говорите, что были счастливы, стало быть, жили не меньше, а больше; зачем же вы кривите и извиняетесь? — строго и привязчиво
начала Аглая, — и не беспокойтесь, пожалуйста, что вы нас поучаете, тут никакого нет торжества с вашей стороны. С вашим квиетизмом можно и сто лет жизни счастьем наполнить. Вам покажи смертную казнь и покажи вам пальчик, вы из того и из другого одинаково похвальную мысль выведете, да еще довольны останетесь. Этак можно прожить.
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и в самом деле с «Indеpendance Belge» в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и
начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уж почти что готов.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера к отцу. — Ведь они,
коли так, сами войдут: шуметь
начали. Лев Николаевич, — обратилась она к князю, который взял уже свою шляпу, — там к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.
Лизавета Прокофьевна была дама горячая и увлекающаяся, так что вдруг и разом, долго не думая, подымала иногда все якоря и пускалась в открытое море, не справляясь с погодой. Иван Федорович с беспокойством пошевелился. Но покамест все в первую минуту поневоле остановились и ждали в недоумении,
Коля развернул газету и
начал вслух, с показанного ему подскочившим Лебедевым места...
— Вы ужасный скептик, князь, — минуты чрез две прибавил
Коля, — я замечаю, что с некоторого времени вы становитесь чрезвычайный скептик; вы
начинаете ничему не верить и всё предполагать… а правильно я употребил в этом случае слово «скептик»?
— Эх! Да ты, Лев Николаич, знать, немного этой дорожки еще прошел, сколько вижу, а только еще
начинаешь. Пожди мало: будешь свою собственную полицию содержать, сам день и ночь дежурить, и каждый шаг оттуда знать,
коли только…
— Почему же… но,
Коля, я устал… Притом же об этом слишком грустно опять
начинать… Что он, однако?
Даже
Коля, несмотря на свою грусть, тоже
начинал раза два о чем-то неясно заговаривать с князем.
Коля вырвался, схватил сам генерала за плечи и как помешанный смотрел на него. Старик побагровел, губы его посинели, мелкие судороги пробегали еще по лицу. Вдруг он склонился и
начал тихо падать на руку
Коли.
Тут вдруг Аглая
начала ужасно приставать к
Коле, чтоб он ей сейчас же продал ежа, из себя выходила, даже «милым» назвала
Колю.
Даже Вера Лебедева некоторое время негодовала на него; даже
Коля негодовал; негодовал даже Келлер, до того времени как выбран был в шафера, не говоря уже о самом Лебедеве, который даже
начал интриговать против князя, и тоже от негодования, и даже весьма искреннего.
Так он простоял с минуту. Его
начало колоть горькое и стыдливое чувство за себя, становилось совестно, точно он производит над собою опыты или пришел сюда как в театр, требуя, чтобы его привели в такое именно настроение, какое ему желательно.
Неточные совпадения
— Эк ведь комиссия! Ну, уж комиссия же с вами, — вскричал Порфирий с совершенно веселым, лукавым и нисколько не встревоженным видом. — Да и к чему вам знать, к чему вам так много знать,
коли вас еще и не
начинали беспокоить нисколько! Ведь вы как ребенок: дай да подай огонь в руки! И зачем вы так беспокоитесь? Зачем сами-то вы так к нам напрашиваетесь, из каких причин? А? хе-хе-хе!
— Кто? Вы? Вам поймать? Упрыгаетесь! Вот ведь что у вас главное: тратит ли человек деньги или нет? То денег не было, а тут вдруг тратить
начнет, — ну как же не он? Так вас вот этакий ребенок надует на этом,
коли захочет!
Ну,
Коля,
начинай поскорей, поскорей, поскорей, — ох, какой это несносный ребенок!..
Оно даже и лучше,
коли драть
начнет, а я не того боюсь… я… глаз ее боюсь… да… глаз…
Сковороды, про которую говорил Лебезятников, не было; по крайней мере Раскольников не видал; но вместо стука в сковороду Катерина Ивановна
начинала хлопать в такт своими сухими ладонями, когда заставляла Полечку петь, а Леню и
Колю плясать; причем даже и сама пускалась подпевать, но каждый раз обрывалась на второй ноте от мучительного кашля, отчего снова приходила в отчаяние, проклинала свой кашель и даже плакала.