Неточные совпадения
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо, хотя речь его по-прежнему
была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может
быть, тоже
был человек с воображением и попыткой на
мысль.
Генерал
был удовлетворен. Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная
мысль, что ведь князь
был тут и все-таки слышал. Но он мгновенно успокоился, при одном взгляде на князя можно
была вполне успокоиться.
Одна
мысль о том, что она могла бы
быть для них хоть чем-нибудь полезною,
была бы, кажется, для нее счастьем и гордостью.
Это
было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение
мысли как бы обрывалось.
— Последнюю похвальную
мысль я еще в моей «Хрестоматии», когда мне двенадцать лет
было, читала, — сказала Аглая.
— Вы, может, и правы, — улыбнулся князь, — я действительно, пожалуй, философ, и кто знает, может, и в самом деле
мысль имею поучать… Это может
быть; право, может
быть.
Неизвестность и отвращение от этого нового, которое
будет и сейчас наступит,
были ужасны; но он говорит, что ничего не
было для него в это время тяжеле, как беспрерывная
мысль: «Что, если бы не умирать!
— Коли говорите, что
были счастливы, стало
быть, жили не меньше, а больше; зачем же вы кривите и извиняетесь? — строго и привязчиво начала Аглая, — и не беспокойтесь, пожалуйста, что вы нас поучаете, тут никакого нет торжества с вашей стороны. С вашим квиетизмом можно и сто лет жизни счастьем наполнить. Вам покажи смертную казнь и покажи вам пальчик, вы из того и из другого одинаково похвальную
мысль выведете, да еще довольны останетесь. Этак можно прожить.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно
быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные
мысли, всё неконченные и, может
быть, и смешные, посторонние такие
мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка
есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Наконец, Шнейдер мне высказал одну очень странную свою
мысль, — это уж
было пред самым моим отъездом, — он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то
есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может
быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил.
Может
быть, и я свою
мысль имел.
— Далась же вам Настасья Филипповна… — пробормотал он, но, не докончив, задумался. Он
был в видимой тревоге. Князь напомнил о портрете. — Послушайте, князь, — сказал вдруг Ганя, как будто внезапная
мысль осенила его, — у меня до вас
есть огромная просьба… Но я, право, не знаю…
— Да за что же, черт возьми! Что вы там такое сделали? Чем понравились? Послушайте, — суетился он изо всех сил (все в нем в эту минуту
было как-то разбросано и кипело в беспорядке, так что он и с
мыслями собраться не мог), — послушайте, не можете ли вы хоть как-нибудь припомнить и сообразить в порядке, о чем вы именно там говорили, все слова, с самого начала? Не заметили ли вы чего, не упомните ли?
— Гениальная
мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же
быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу, князь
будет вынимать. Задача самая простая, самый дурной поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
— Положим. Но ведь возможности не
было, чтобы вы так рассказали, что стало похоже на правду и вам поверили? А Гаврила Ардалионович совершенно справедливо заметил, что чуть-чуть послышится фальшь, и вся
мысль игры пропадает. Правда возможна тут только случайно, при особого рода хвастливом настроении слишком дурного тона, здесь немыслимом и совершенно неприличном.
Нам трудно бы
было передать течение ее
мыслей.
— Как бы всё ищет чего-то, как бы потеряла что-то. О предстоящем же браке даже
мысль омерзела и за обидное принимает. О нем же самом как об апельсинной корке помышляет, не более, то
есть и более, со страхом и ужасом, даже говорить запрещает, а видятся разве только что по необходимости… и он это слишком чувствует! А не миновать-с!.. Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…
— Я тебе все-таки мешать не
буду, — тихо проговорил он, почти задумчиво, как бы отвечая какой-то своей внутренней, затаенной
мысли.
А мне на
мысль пришло, что если бы не
было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени.
Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную
мысль, такую
мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то
есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя, — главнейшая
мысль Христова!
Убеждение в чем? (О, как мучила князя чудовищность, «унизительность» этого убеждения, «этого низкого предчувствия», и как обвинял он себя самого!) Скажи же, если смеешь, в чем? — говорил он беспрерывно себе, с упреком и с вызовом. — Формулируй, осмелься выразить всю свою
мысль, ясно, точно, без колебания! О, я бесчестен! — повторял он с негодованием и с краской в лице, — какими же глазами
буду я смотреть теперь всю жизнь на этого человека! О, что за день! О боже, какой кошмар!
Он умер бы, кажется, если бы кто-нибудь узнал, что у него такая
мысль на уме, и в ту минуту, как вошли его новые гости, он искренно готов
был считать себя, из всех, которые
были кругом его, последним из последних в нравственном отношении.
Наконец, я могу похвалиться точнейшими изысканиями о том главном факте, как эта чрезвычайная привязанность к вам Павлищева (стараниями которого вы поступили в гимназию и учились под особым надзором) породила, наконец, мало-помалу, между родственниками и домашними Павлищева
мысль, что вы сын его, и что ваш отец
был только обманутый муж.
Но главное в том, что
мысль эта укрепилась до точного и всеобщего убеждения только в последние годы жизни Павлищева, когда все испугались за завещание и когда первоначальные факты
были забыты, а справки невозможны.
Мне даже случалось иногда думать, — продолжал князь очень серьезно, истинно и глубоко заинтересованный, — что и все люди так, так что я начал
было и одобрять себя, потому что с этими двойными
мыслями ужасно трудно бороться; я испытал.
Сказав это, Коля вскочил и расхохотался так, как, может
быть, никогда ему не удавалось смеяться. Увидав, что князь весь покраснел, Коля еще пуще захохотал; ему ужасно понравилась
мысль, что князь ревнует к Аглае, но он умолк тотчас же, заметив, что тот искренно огорчился. Затем они очень серьезно и озабоченно проговорили еще час или полтора.
Теперь скажу тебе самую интимную
мысль: я упорно убежден, что она это из личного мщения ко мне, помнишь, за прежнее, хотя я никогда и ни в чем пред нею виноват не
был.
— Я всех либералов не видала и судить не берусь, — сказала Александра Ивановна, — но с негодованием вашу
мысль выслушала: вы взяли частный случай и возвели в общее правило, а стало
быть, клеветали.
По моему личному мнению, защитник, заявляя такую странную
мысль,
был в полнейшем убеждении, что он говорит самую либеральную, самую гуманную и прогрессивную вещь, какую только можно сказать в наше время.
От этой
мысли он вдруг и не объясняя причины расхохотался наконец чрезвычайно и совершенно искренно (таков уже
был характер!).
Она, казалось,
была совсем с разбитыми
мыслями, отвечала невпопад и не отвечала иной раз совсем.
Иногда ему хотелось уйти куда-нибудь, совсем исчезнуть отсюда, и даже ему бы нравилось мрачное, пустынное место, только чтобы
быть одному с своими
мыслями и чтобы никто не знал, где он находится.
Князь что-то пробормотал, сконфузясь, и вскочил со стула; но Аглая тотчас же села подле него, уселся опять и он. Она вдруг, но внимательно его осмотрела, потом посмотрела в окно, как бы безо всякой
мысли, потом опять на него. «Может
быть, ей хочется засмеяться, — подумалось князю. — Но нет, ведь она бы тогда засмеялась».
Он уловил себя, впрочем, на одной
мысли, от которой покатился вдруг со смеху; хотя смеяться
было и нечему, но ему всё хотелось смеяться.
Если бы кто сказал ему в эту минуту, что он влюбился, влюблен страстною любовью, то он с удивлением отверг бы эту
мысль и, может
быть, даже с негодованием.
Всё это
было вполне искренно, и он ни разу не усомнился и не допустил ни малейшей «двойной»
мысли о возможности любви к нему этой девушки или даже о возможности своей любви к этой девушке.
— Знаете, я ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты, то
есть не в том смысле, про что они там рассуждают (я, знаете, не политик), а в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий
мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением», то
есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа — вот что для нашего брата заманчиво!
— Да ведь всеобщая необходимость жить,
пить и
есть, а полнейшее, научное, наконец, убеждение в том, что вы не удовлетворите этой необходимости без всеобщей ассоциации и солидарности интересов,
есть, кажется, достаточно крепкая
мысль, чтобы послужить опорною точкой и «источником жизни» для будущих веков человечества, — заметил уже серьезно разгорячившийся Ганя.
Неверие в дьявола
есть французская
мысль,
есть легкая
мысль.
— Этого
быть не может! — крикнул сам председатель, генерал, чуть даже не обиженным голосом. — Я часто с ним, господа, рассуждаю и спорю, и все о подобных
мыслях; но всего чаще он выставляет такие нелепости, что уши даже вянут, ни на грош правдоподобия!
Стало
быть,
была же
мысль сильнейшая всех несчастий, неурожаев, истязаний, чумы, проказы и всего того ада, которого бы и не вынесло то человечество без той связующей, направляющей сердце и оплодотворяющей источники жизни
мысли!
— Мы никто этого и не думаем, — ответил князь за всех, — и почему вы думаете, что у кого-нибудь
есть такая
мысль, и что… что у вас за странная идея читать? Что у вас тут такое, Ипполит?
— Господа, это… это вы увидите сейчас что такое, — прибавил для чего-то Ипполит и вдруг начал чтение: «Необходимое объяснение». Эпиграф: «Après moi le déluge» [«После меня хоть потоп» (фр.).]… Фу, черт возьми! — вскрикнул он, точно обжегшись, — неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, господа!.. уверяю вас, что всё это в конце концов, может
быть, ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои
мысли… Если вы думаете, что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное… одним словом…
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех: всякого тронула краешком какая-то одна, общая
мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул
было руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил...
С другой стороны, все ваши
мысли, все брошенные вами семена, может
быть, уже забытые вами, воплотятся и вырастут; получивший от вас передаст другому.
Если же знание и целая жизнь этой работы вознесут вас наконец до того, что вы в состоянии
будете бросить громадное семя, оставить миру в наследство громадную
мысль, то…
— Неужто броситься в воду? — вскричал Бахмутов чуть не в испуге. Может
быть, он прочел мою
мысль в моем лице.
Но он слишком заинтересовал меня, и весь этот день я
был под влиянием странных
мыслей, так что решился пойти к нему на другой день сам, отдать визит.
Между нами
был такой контраст, который не мог не сказаться нам обоим, особенно мне: я
был человек, уже сосчитавший дни свои, а он — живущий самою полною, непосредственною жизнью, настоящею минутой, без всякой заботы о «последних» выводах, цифрах или о чем бы то ни
было, не касающемся того, на чем… на чем… ну хоть на чем он помешан; пусть простит мне это выражение господин Рогожин, пожалуй, хоть как плохому литератору, не умевшему выразить свою
мысль.
Они должны
были разойтись в ужаснейшем страхе, хотя и уносили каждый в себе громадную
мысль, которая уже никогда не могла
быть из них исторгнута.