Троянская война

Оливия Кулидж

В этой книге впервые воссоздана десятилетняя история легендарной Троянской войны. Основываясь на греческой мифологии, на творениях бессмертного Гомера, автор выстраивает увлекательное и яркое повествование, где одной сюжетной нитью связаны все эпизоды падения легендарного города. Уцелевшим героям предстоит пройти через множество испытаний, прежде чем им удастся вернуться в родную Грецию…

Пролог

Золотое яблоко

У порога в жилище Зевса, властелина всех богов и людей, стояли три огромных сосуда. Один был наполнен благами, которые Зевс изливал на смертных, а два других вмещали печали — ведь жизни героев были трагичны, несмотря на их величие в войне. Война, как и судьбы людей, посылалась им по воле богов. Самая известная и затяжная из всех войн — между греками и троянцами — тоже была послана бессмертными с вершин горы Олимп. Повод к войне можно проследить с того момента, когда всемогущий Зевс, властелин всех богов и людей, заметил Фетиду, морскую нимфу, мчавшуюся по искрящимся волнам, гонимым ветром.

Зевс добивался среброногой Фетиды и сделал бы ее своей супругой, несмотря на то, что овладеть ею было столь же трудно, как поймать танцующее на воде солнце. Однако ходили слухи о некоем настораживающем пророчестве: мол, если у Фетиды родится сын, то он станет величественней своего отца. Когда Зевс услышал об этом, то перестал добиваться богини, понимая, что его правлению наступит конец, если появится бог могущественнее его. И чтобы обезопасить свое владычество, он решил выдать Фетиду за смертного, тогда ее сын обретет величие лишь среди людей.

Женихом был выбран Пелей, царь мирмидонян. Зевс научил его, как быстро схватить и удержать богиню, пока та играла на мелководье у берега. Хотя разгневанная нимфа превращалась то в огонь, то в воду, то в ветер, то в морскую чайку, то в тигрицу, то в львицу, то в змею и, наконец, даже в каракатицу, чтобы ускользнуть от него, Пелей не отпускал ее до тех пор, пока Фетида не согласилась стать его невестой. Тогда Зевс, исполняя задуманное, устроил грандиозную свадьбу для Фетиды и Пелея, пригласив всех богов. Немногим смертным выпадала такая честь, как Пелею, когда боги и богини сидели и пировали с ним за одним столом. Они пили нектар и закусывали странной и приятно пахнущей пищей. Божественные гости были ослепительны в своем очаровании, непринужденны в смехе. Не склонная к веселью невеста молча сидела рядом с Пелеем, но все остальные были веселы, и музыка, о которой люди могли только мечтать, звучала в их душах. Гости прекрасно ладили друг с другом, поскольку злой Дискордии — богини раздора — не было среди них. Только ее одну не пригласили, и она сидела в пустынных залах на Олимпе, замышляя план мести. И вот, когда веселье было в самом разгаре, огненной вспышкой явилась Дискордия и хмуро осмотрела собравшихся. Она бросила что-то на стол и исчезла, не сказав ни слова удивленным богам. Это оказалось золотое яблоко, редкое сокровище, на котором сияла краткая надпись: «Прекраснейшей». На мгновение все смешалось, поскольку каждая из богинь протянула руку к сказочному подарку. Среди них была и величественная Гера — царица богов, сероглазая Афина, златокудрая Афродита и благородная Деметра, чьи волосы были цвета спелой пшеницы. А еще прелестная, розовая Геба, освещенная Луной охотница Артемида, стройные грации — каждая красива по-своему, вне сравнения, тоже претендовали на яблоко. И боги заспорили, поддерживая то одну, то другую претендентку.

Скоро столы опустели, про невесту с женихом забыли, поскольку в божественных залах Олимпа продолжались бесконечные споры. Даже Зевс не в силах был положить им конец, потому что его жена, Гера, тоже была среди главных претенденток. Шли годы, кандидатуры многих богинь были отклонены, но боги так и не могли сделать выбор между Герой, Афиной и Афродитой. Не легко выбирать между величием, мудростью и женским очарованием — ведь каждая красива по-своему. В конце концов, когда все утомились, было решено, что уладить этот спор должен беспристрастный судья. Они выберут мужчину, юного и неопытного, который не знает ни одну из богинь, и пусть решение принимает он. С этой целью они отправились к Идским горам, где Парис, юный пастух, пас стадо овец на склоне, обращенном на высокую каменную стену, окружающую город Трою.

За много лет до этого, когда золотое яблоко еще зрело в саду богов, проснувшись однажды ветреным утром, царица Гекуба послала гонцов по улицам Трои позвать предсказателей. Ей приснилось, что сын, которого она надеялась родить, не ребенок вовсе, а пылающий факел. Огонь, исходящий от него, распространялся через дверные проемы дворца на широкие улицы, к храмам, пока городские стены не окунулись в море пламени. Когда царица в испуге открыла глаза, грохот падающих зданий и женские вопли все еще стояли у нее в ушах.

Предсказатели выслушали рассказ царицы с серьезным видом и в один голос объявили, что этот сон — предупреждение свыше. Мальчик, который родится, станет причиной гибели города.

— Этому не бывать! — мрачно изрек царь Приам. — Разве у меня нет других детей, разве мне не пророчили иметь пятьдесят сыновей? Что значит жизнь одного ребенка, если речь идет о всеобщем благополучии? Отнесите его в дикие чащобы Идских гор и оставьте там умирать.

Приговор царя был беспрекословно исполнен, но какие-то бедные пастухи, бродившие в чащах, нашли ребенка и пожалели его, потому что он был красив, как звездочка. Парис, или Александр, не подозревая о своем происхождении, вырос у стен города, в котором правил его отец.

Парис пас овец на Идских горах и был счастлив там в своем неведении, поскольку по натуре был покладистым и спокойным. Да и жизнь его не изобиловала трудностями, потому что нимфа Энона влюбилась в его золотые кудри и румяные щеки, посмуглевшие от свежего воздуха. Парис был изящен в своих движениях, голос его был тихим и низким, да и сам он сиял такой красотой, что, казалось, годится в женихи даже богине. Поэтому-то Энона и добивалась Париса, он ответил ей взаимностью, и они жили вместе счастливо, вдалеке от богов и людей.

И вот богини выбрали именно Париса разрешить свой спор из-за его непредвзятости. Они послали ему яблоко, и все втроем предстали перед ним на поляне во всем своем величии, повелев ему решить, которая из них самая красивая.

Простой пастух с Идских гор был поражен неземной красотой прекрасных богинь. Солнечный луч освещал их белые плечи и играл в их золотых волосах. Трава превращалась в цветы там, куда ступали их ноги. Парис позабыл обо всем на свете — о ветре, шумящем в деревьях вокруг, о крике своих ягнят и даже о золотом яблоке, которое холодило его руку. Появление богинь вызвало в воображении Париса видения далеких дворцов, где в роскошных залах раздавалось пение божественных песен, сияли лица принцесс небесной красоты. Его мысли были далеко, в той жизни, которой он не знал, и едва ли слышал о ней, и судить о которой вряд ли мог.

Тогда вперед выступила величественная Гера — царица цариц. Парис с открытым от изумления ртом разглядывал ее — от сверкающей короны до алых крокусов, которые густо выросли у нее под ногами.

— Я сделаю тебя властелином мира, — гордо сказала она ему и замолчала, выжидая, пока в воображении простака-пастуха пронесутся золотые троны, великолепные процессии и сражения, ужасающие и далекие.

Парис, растерявшись, ничего не ответил Гере, стоял в благоговейном молчании и смотрел на нее во все глаза до тех пор, пока гордой богине не надоело ждать. Она отступила назад в надменном гневе от его отказа.

Затем перед ним предстала сероглазая Афина в своем непритязательном наряде. На голове ее не было шлема, и она отложила свои воинские доспехи. Воздух благоухал маленькими фиалками вокруг нее, когда она смотрела на Париса сверху вниз с улыбкой, но все же с оттенком презрения.

— Я передам тебе всю мудрость человечества, — пообещала она, пронзая его своим спокойным взглядом насквозь. Она поняла, насколько он прост, и догадалась, что он не польстится на ее обещание.

Парис покраснел и опустил взор под пристальным взглядом богини. Он ничего не понял из того, что она предложила, но почувствовал ее презрение и чуть отодвинулся в сторону. Богиня отступила назад, не удивившись, но с трудом скрывая разочарование и гнев.

Последней подошла, улыбаясь, Афродита, под белыми ногами которой вырастали белые и желто-золотые нарциссы с тяжелым запахом. Ее голос был уверенным и веселым, когда она предложила Парису свою взятку.

— Ты получишь в жены самую красивую женщину в мире, — сказала она ласково, а ее глаза, синие, как море, смеялись, заглядывая в его глаза, — взгляд, который Парис так часто ловил у Эноны.

Вот наконец-то появилась богиня, чье непреодолимое обаяние он понимал. Афродита протянула руку за яблоком таким жестом, словно оно уже принадлежало ей. Парис почувствовал, как ее теплые пальцы прикоснулись на секунду к его руке, когда он вложил приз в ее ладонь. Счастливая победительница тотчас исчезла, и, хотя Парис часто видел ее потом, богиня больше никогда не представала перед ним в полной своей красе.

Афродита торжествовала, но две другие богини задумали месть. Однако богиня, признанная самой прекрасной, многое успела сделать для своего любимца. Она поведала ему о его рождении, привела его в Трою, заставила Приама и Гекубу забыть свои опасения и принять его как сына. Париса встретили как принца, и он забыл Энону, потому что Афродита нашептывала ему на ухо, что вот-вот он получит красавицу жену.

Елена

Дворец Менелая, самого могущественного царя Греции, располагался на краю Спартанской равнины. Здесь и готовился ужин для всех членов огромного хозяйства, которые собирались во внутреннем дворе по возвращении с виноградников или с полей. Мычание скотины повисло в воздухе — дойка уже закончилась, и большие царские стада сгонялись в загоны на ночь.

Слуга быстро вошел в тускло освещенный зал, где только что зажгли факелы.

— У ворот какая-то колесница, царь Менелай, — объявил он. — Молодой человек назвался Парисом, принцем из азиатской Трои, путешествующим, чтобы увидеть мир.

— Приведи его ко мне, — отвечал царь. — А пока женщины приготовят купель и одежды на смену, можешь уведомить царицу, что с нами будет пировать чужеземец, она ведь любит рассказы о дальних странах.

Менелай поднялся со своего кресла перед очагом, но, когда гость вошел в свет факелов, царь изумился и на мгновение заколебался при виде исключительной красоты молодого человека.

Парис казался загорелым и волшебно-солнечным. Его блестящий шлем был сдвинут назад, золотые волосы выбивались из-под него и обрамляли загорелое лицо, пышущее здоровьем. Желтовато-коричневая леопардовая шкура небрежно накинута на его плечи. Пояс и сандалии были из чистого золота. Короткая белоснежная туника оттеняла руки и ноги, покрытые легким загаром.

«Если он встанет рядом с Еленой, моей женой, — подумал Менелай, — то они составят самую прекрасную пару, которую когда-либо видели на земле».

Когда Парис вышел из купели с заблестевшими после расчесывания золотыми кудрями, слуги поставили для него кресло рядом с Менелаем и пододвинули небольшой столик. Девушка принесла кувшин с водой и наполнила серебряную чашу для омовения рук. Резчик положил перед путешественником куски мяса, а старый слуга ржаной хлеб, сыр, рис и тому подобные припасы из кладовых. Другой принес золотые кубки и чашу с вином, разбавленным водой. Царь вкушал со своим гостем и вскоре был очарован изяществом молодого человека и низкими нотами его музыкального голоса.

— Ты должен спеть для нас после трапезы, — сказал он. — Если твое умение играть на кифаре соответствует твоему голосу, мы сочтем, что нам и в самом деле улыбнулась удача. Наш певец стар, и царице наскучили его песни, поэтому она не выходит из своих покоев. А без нее тоска опускается на пиршественный зал.

— Я имею некоторый навык в музыке, — признался молодой человек. — Более того, Гектор, мой брат, заявляет, что я трачу слишком много времени на кифару и пренебрегаю оружием войны. Я — очень даже неплохой стрелок из лука, но дело в том, что я вырос в горах и действительно не обучен владению копьем или мечом.

— У каждого свой дар, — заметил царь-воин с умеренным презрением.

— Так оно и есть, — ответил Парис искренне. — Дар Гектора — мастерство в войне. Мой — лишь любезность и красота, и все же не стоит презирать того, что не достигается практикой, а исходит непосредственно от благословения богов. Никто не может завоевать то, чего ему не дано.

— Дары богов — самые лучшие достоинства, — автоматически отозвался царь, но его взгляд был устремлен на дверной проем, где слабая суматоха слуг отметила появление его жены.

Хорошенькая девушка пододвинула кресло к очагу, а другая наклонилась, чтобы поправить мягкий коврик перед ним. Третья вкатила серебряную корзину, поперек которой лежала ручная прялка с ярко-синей шерстью для прядения. Позади всего этого шествовала госпожа — Елена. Менелай перевел взгляд на своего гостя, ожидая восхищенного вздоха, каким обычно незнакомцы приветствовали ослепительную внешность самой красивой женщины на земле. Губы Париса и впрямь приоткрылись и слегка зашевелились, но он не издал ни звука. Менелай, пораженный обаянием внезапной улыбки Париса, не заметил, что и Елена слегка вздрогнула при виде такого красивого молодого человека. И конечно, он не мог услышать голос Афродиты, который отчетливо звучал в ушах Париса: «Ты получишь в жены самую красивую женщину в мире».

Парис взял кифару, чтобы спеть песню для Елены, а ее муж был доволен, что этим вечером его жена задержалась с ними в зале. В последующие вечера она снова оставалась допоздна, а Парис тем временем очаровывал ее шепотом и взглядами, интонациями своего голоса, когда пел для нее, украдкой касаясь ее руки. У Менелая, довольного веселым обаянием своего гостя, и в мыслях не было, насколько тот восхищен Еленой. Все мужчины столбенели при ее виде, однако, хотя она не сильно любила своего мужа, не проявляла симпатии к другим. И царь считал ее холодной по натуре.

В конце концов в одну безлунную ночь Елена тихо встала с ложа, которое она делила с мужем, чтобы украдкой спуститься вниз по узкой лестнице и пройти через большой зал, где во сне беспокойно ворочались слуги. Во внутреннем дворе Парис катил свою легкую колесницу, а его слуга в это время вывел лошадей за ворота, где не было слышно, как их запрягают. Парис живо вскочил в колесницу и обнял рукой Елену, держа поводья. Слуга шарахнулся в сторону от несущихся коней. В темном сонном зале грохот колес был похож на далекие раскаты грома, разносящиеся все дальше и дальше по холмам.

На морском побережье ранним утром огромный корабль, на котором Приам отправил своего любимого сына, поспешно поднял паруса. Его длинные весла ровно рассекали серую воду, когда Менелай проснулся один в своем дворце в Спарте. Самая красивая женщина в мире оставила своего мужа. Гость, которого приняли с честью, вероломно ограбил своего радушного хозяина.

Безумие Одиссея

Отец Елены был прозорливым человеком. Когда он увидел, что его дочери добивается каждый принц в Греции, то решил заставить ее выбрать себе в мужья самого великого из них всех. Поэтому он принудил каждого претендента присягнуть, что тот в будущем будет считать мужа Елены своим повелителем. Так случилось, что Менелай, тот, на кого в конце концов пал выбор царя, был не слишком инициативным и до настоящего времени не требовал услуг от царей Греции. Однако, когда были направлены послы, чтобы вернуть сбежавшую Елену назад, троянцы, конкуренты Греции в торговле, поддержали Париса. Они отказались вернуть Елену или даже выплатить выкуп. Не оставалось ничего иного, как наказать Трою. Поэтому Менелай, подстрекаемый своим более честолюбивым братом, Агамемноном, разослал всем царям призыв встретиться с ним в Авлиде, где уже в полной боевой готовности стоял флот.

Большая тревога охватила царей Греции, когда эта весть достигла их. Прошли годы с тех пор, как они добивались руки Елены. Те, кому она не досталась, выбросили ее из головы и женились на других. Теперь они были мужьями и отцами, занятыми заботами о своих царствах. Хотя они ревниво относились к могуществу Трои, но понимали, что эта семейная ссора их не касается да и город находится очень далеко. Царства приходилось оставлять на жен, которые будут противиться, на постаревших отцов или на еще не ставших взрослыми сыновей. Морские просторы опасны. А успех сомнителен. Хотя цари Греции публично не осмелились бы нарушить свою присягу, все же было ясно, что они не хотели уезжать.

Чем больше цари колебались, тем решительнее настаивал Агамемнон. Ему выпал шанс повести за собой самый большой из флотов в мире и осадить самый великий из городов. Его послы были настойчивые, тщательно отобранные, а Паламед, самый умный из них всех, был послан в Итаку, где жил царь Одиссей.

Одиссей считался самым мудрым человеком в Греции и самым красноречивым. Он был широким в плечах и плотным, на первый взгляд менее внушительным, чем более высокие люди. Слова сыпались из него, как снежинки зимой, и интонации его сильного, глубокого голоса зачаровывали людей, а он в это время играл их сердцами. Ни один, кто слышал речи Одиссея, не мог не уважать его, вот почему Агамемнон надеялся использовать его, чтобы убедить других царей.

К несчастью, из всех царей Греции Одиссей больше других не желал этой войны. Его земли находились дальше всех от Трои, ведь Итака — это небольшой остров на западном побережье, а Троя находилась и вовсе на противоположном берегу моря. Он любил свою скалистую страну, и ее простых земледельцев, и трудолюбивых рыбаков. А еще царь всей душой хотел остаться со своей любимой женой, Пенелопой, которая только что родила ему сына. В подобных обстоятельствах его давняя клятва казалась сейчас весьма неблагоразумной, и все же у мудрого царя не было веского основания, чтобы ее нарушить. Поэтому за два дня до прибытия Паламеда Одиссей вдруг притворился безумным.

Это ему удалось весьма убедительно. Настолько убедительно, что, несмотря на естественные подозрения, даже старики поверили притворству. Однажды рано утром Одиссея нашли на берегу моря, ведущего двух волов, впряженных в плуг, вспахивающего сухой песок. На шее у него висел большой мешок с солью, которую он сеял в борозды, бормоча себе под нос:

— Я должен успеть все вспахать, — говорил безумец. — Должен успеть до темноты.

Люди пробовали его урезонить, но все уговоры были безрезультатны. Он смотрел на них диким взглядом и не подавал виду, что их слова доходят до него. Кто-то пытался остановить волов, но Одиссей направил их прямо на него и переехал бы плугом, если бы тот не отскочил в сторону. Пришла и Пенелопа с младенцем на руках, чтобы образумить его, но ни на ее уговоры, ни на агуканья малыша Одиссей не обращал никакого внимания. Пенелопа ходила за ним весь день, уговаривая его выслушать ее. Когда наступила ночь, слуги отвели ее домой, а Одиссей лишь выпряг волов и улегся спать на пашне. Проснувшись на рассвете, он с перепачканными песком бородой и волосами снова тупо принялся пахать прибрежный песок, как и прежде.

Таким Паламед и нашел его. Люди рассыпались по берегу, а его жена шла рядом с ребенком на руках. Одиссей, грязный и с безумным взором, погонял волов, беспрестанно бормоча:

— Я должен успеть до темноты!

Паламед не поверил в безумие Одиссея.

— Оно произошло слишком вовремя, — заявил он с презрением, надеясь вызвать у царя предательский гнев.

Лицо Одиссея было обожжено солнцем докрасна, поэтому заметить, покраснел ли он от гнева, было невозможно, и Паламед скоро оказался так же беспомощен, как и Пенелопа. Он бегал по пашне под обжигающим солнцем, еле переводя дыхание, повторяя повеление Агамемнона. Он пробовал остановить волов, но был сбит с ног и чуть было не растоптан. Он обратился к наблюдающим эту сцену старикам, но те просто развели руками. Паламед обливался потом, он был весь в грязи и синяках оттого, что упал под копыта волов. Он был смешон, и осознавал это. Группа зевак, хотя и обеспокоенная происходящим, тоже начала находить положение комичным. Вот уже некоторые из них откровенно смеются над ним.

Паламед вышел из себя. Одним прыжком он очутился возле Пенелопы, выхватил у нее младенца и бросил его на песок прямо под копыта волов. Лукавый царь, который ничего не замечал в течение двух дней, вдруг выдал себя целиком и полностью. Он со всей силы развернул плуг, а затем рванулся к головам пашущих волов и выхватил своего сына прямо из-под грозных копыт. Потом он повернулся к Паламеду и одним ударом сбил его с ног.

Притворяться безумным больше не было смысла. Одиссею пришлось поспешно обрести рассудок и выслушать посыльного со всем своим царским достоинством. Однако теперь смешным выглядел он.

— Не хотел бы я быть на месте Паламеда, — прошептал один старик другому, когда увидел, как серо-стальные глаза царя пристально глядят на посла Агамемнона.

— Ни один мудрый человек не потерпит, чтобы его выставляли на посмешище, и, хотя Одиссей и преданный друг, никому не пожелаю стать его врагом.

Потом, несколько лет спустя, до Итаки докатилась весть, что Паламед был предан смерти греками за то, что якобы имел дело с троянцами. Старики, склонив головы, все как один деловито качали бородами.

— Разве мы не говорили, что иметь нашего царя врагом мы не пожелали бы никому? — перешептывались они.

Тогда ходили слухи, что заговор Одиссея погубил невинного человека.

Как бы то ни было, Одиссей остался верен своей клятве Менелаю и принялся снаряжать свой флот. Он поцеловал Пенелопу на прощанье и с грустью смотрел, как она, держа на руках маленького мальчика, махала ему с берега. Пройдет двадцать лет, прежде чем Одиссей снова увидит свою жену и сына.

Обнаружение Ахиллеса

Когда Агамемнон взял верх над Одиссеем, его задача с другими царями намного упростилась. Последовав примеру Одиссея и уговорам, они постепенно собирались, пока не прибыли все цари, кроме одного, самого великого героя.

Это был Ахиллес, единственный сын Пелея и Фетиды, к тому времени ставший мужчиной и теперь известный своей силой, быстротой ног и красотой. Пелей слишком состарился, чтобы вести мощное войско мирмидонян, но в Ахиллесе видел своего преемника. Все были наслышаны о подвигах Ахиллеса, ведь его воспитывал кентавр Хирон, получеловек-полуконь, который был наставником многих героев. Говорили, что Ахиллес мог выследить самого быстрого оленя и догнать летящую стрелу, выпущенную собственной рукой. Он мог остановить взбешенный табун лошадей на полном бегу и схватиться один на один со львом или медведем. Все знали, что мать его — богиня, наслышаны были и о предсказании: ее сын превзойдет славой своего отца, могущественного Пелея.

К несчастью, имелось и другое пророчество о судьбе Ахиллеса, которое среброногая Фетида узнала от своего отца, старого, мудрого морского бога. Хотя ее сын и обретет величайшую популярность, жизнь его будет очень коротка. Он умрет на вершине своей славы перед вратами Трои.

Фетида в отчаянии хотела обмануть судьбу. Когда ее сын был еще младенцем, она отнесла его на серые грязные берега реки Стикс, которая протекала в царстве мертвых. Фетида опустила младенца Ахиллеса в бурные воды Стикса, куда даже духи не осмеливались войти, чтобы дать его телу бессмертие. Никакое оружие не могло бы теперь убить его. Богиня держала младенца за пятку, погружая его в воды Стикса, и лишь пятка осталась его уязвимым местом.

Не удовлетворившись этим, Фетида не прекратила попыток сделать своего сына бессмертным. Тогда ее остановил Пелей из опасения за жизнь ребенка, который не понял, что она делает. Фетида в гневе оставила своего мужа и вернулась в темные глубины моря. Она продолжала ревностно следить за жизнью Ахиллеса и, чтобы не пускать его на войну, в конце концов отправила его ко двору царя острова Скироса, чтобы он рос среди его дочерей. Здесь Ахиллес жил в уединении и из-за своей молодости и красоты очень походил на девушку, когда был одет в женское платье. Без посторонних глаз он мог скакать верхом и бегать или метать копье, но, когда он выходил среди принцесс и царь говорил: «Вот мои дочери», никто не мог бы отличить Ахиллеса, хотя все знали, что одной из принцесс был он.

Агамемнон отправил гонца, чтобы призвать Ахиллеса, но царь сказал:

— У меня только дочери.

И как посыльный ни старался, не мог понять, к которой из девушек ему следовало бы обратиться. Они все покраснели и смотрели на него удивленно. Ахиллес, который был тайно женат на одной из принцесс, Деидамии, дал слово жене и матери, что не выдаст себя. Поэтому он молчал, хотя сам горел желанием отправиться на войну.

В конце концов Агамемнон обратился к Одиссею, который придумал, как хитростью узнать правду. Он переоделся странствующим купцом, а не послом, и попросил позволения показать свои товары в царском дворце. Сначала Одиссей выложил драгоценные украшения: булавки, гребенки, браслеты — только женские безделушки и слишком дорогие для обыкновенных девушек. Поэтому в большой зал пришел слуга, посланный дочерьми, и попросил купца отнести его товар в покои принцесс. Слуги собрали украшения и коробки и все, что еще не было распаковано, и проводили купца по внутреннему двору туда, где ждали принцессы.

Одиссей внимательно рассматривал девушек, когда те, щебеча, восхищались его товарами. Каждая выбирала булавки и драгоценности, примеривала их, прохаживалась, надев их поверх платья или воткнув в прическу; и все же лукавому наблюдателю показалось, что одна из них выказывала меньше рвения, чем другие. Тогда он небрежно расстегнул перед ними еще один баул. В нем лежало еще больше украшений, еще больше редких вещиц, чем прежде, но среди них был и изумительный меч, такой, о каком любой мужчина мог бы всю свою жизнь мечтать, но так никогда и не получить.

Подошедшая третьей принцесса не могла отвести глаз от сверкающего меча. Она брала другие вещицы и играла с ними, но всегда находила предлог, чтобы положить их назад. Ее пальцы украдкой прошлись по лезвию к рукоятке, когда она думала, что торговец не видит. У двух других принцесс отложенные безделушки росли горой, но третья так ничего и не выбрала. Наконец купец сделал вид, что собирается уходить, и принялся складывать свой товар.

— Я должен идти, — сказал он, — но, возможно, в следующем году я снова приеду и привезу вам еще больше сокровищ. А вот третьей принцессе мой товар пришелся не по вкусу. Неужели здесь нет ничего, что она могла бы купить?

Третья принцесса заколебалась, однако решила рискнуть.

— Есть, — сказала она ясно, — я куплю меч.

— Ты получишь его в подарок, — сказал купец, — царскому сыну от царя. Ведь ты, должно быть, Ахиллес, а я — Одиссей и приехал к тебе с посланием.

Таким образом хитроумный Одиссей выполнил возложенное на него поручение, а Ахиллес был рад, что его обнаружили, потому что мечтал о больших приключениях. Он собрал своих людей и отправился в Авлиду, но его мать-богиня плакала, провожая сына в поход.

Ифигения

Агамемнон со своим войском встал лагерем в Авлиде. Черные корабли были оставлены выше отметки морских водорослей, кружащихся перед заливом. На некотором расстоянии от берега суда прибывших последними качались на якоре, их весла — под скамьями, а прямые паруса тщательно сложены. На бесчисленных дымных походных кострах воины варили смолу, плавили металл, жарили целые воловьи туши или приносили жертвы бессмертным богам. Ветер дул устойчиво с моря, разнося звуки лагерной стоянки далеко по нагорью, где пастухи могли слышать скрип тележных осей, стук молотков оружейников, мычание коров и невнятные крики людей. Каждый день прибывали новые силы, пока не стало казаться, что греческим воинам никогда не будет конца.

Главными среди героев были Ахиллес и Одиссей, однако имелись и другие почти равной им известности. С равнины Арголиды, где разводили лошадей, прибыл Диомед, возничий колесницы. Гигантский Аякс, принц с острова Саламина, носил щит из семи слоев лошадиной шкуры, украшенный бронзой. Щит прикрывал своего могущественного владельца с головы до ног, а Аякс размахивал им с легкой непринужденностью, хотя никакой другой человек не мог бы его поднять. С ним был его сводный брат Тесей, лучник, сын одной троянской принцессы, которую давным-давно похитил их отец. Второй Аякс, сын Оилея, был знаменитым копьеметателем и самым быстрым бегуном в войске после Ахиллеса. Самым уважаемым был седобородый Нестор из Пилоса. Он до сих пор командовал своим войском, хотя и имел взрослых сыновей-воинов.

Вот каковы были величайшие из вождей, однако, кроме них, прибыли еще сотни воинов. Самая могущественная экспедиция, которой еще не видел мир, была наконец подготовлена и ожидала лишь перемены ветра.

Но попутный ветер не спешил им помочь. День за днем он неизменно дул с востока. Запасы продовольствия были распакованы и съедены. Люди, наскоро расселенные в грубые жилища, покрытые дерном, начали роптать. Некоторые из царей открыто призывали отправиться назад по домам.

— Такой штиль, — говорили они, — знак недоброжелательства богов.

Дело усугублялось еще и тем, что они, к собственному неудовольствию, нашли Агамемнона заносчивым и надменным.

— Лучше быть подальше от властителей, откуда те не смогут предъявлять нам никаких требований, — утверждали недовольные.

Агамемнон, который слышал роптания, понимал, что среди его войска разброд и шатания. Если его армия разойдется по домам до того, как выступит в поход, его авторитет будет подорван, а сам он станет посмешищем всей Греции. Пока воины все еще держатся вместе, необходимо, чтобы ветер переменился. Царь разыскал Калхаса, предсказателя, который понимал настроение богов и умел предвидеть будущее.

— Ты должен подсказать мне, как получить попутный ветер, — сказал он.

Калхас пообещал дать ответ. Он провел много времени у алтаря, молясь и принося жертвы, прежде чем вернулся с печальным видом к царю.

— Нам действительно боги не благоволят. Будет лучше, если мы вернемся домой, — заявил он.

Агамемнон вскочил в негодовании.

— Это невозможно! — отрезал он и с силой ударил жезлом о землю. — Если даже ни один из нас не вернется, мы все же должны отплыть. Дай мне попутный ветер и надежду на славу! Пусть это будет стоить мне всего моего царства и даже жизни!

Старик в задумчивости неспешно теребил бороду.

— Это и в самом деле будет стоить человеческую жизнь, — ответил он. — Цена слишком высока, о царь! В последний раз говорю: распусти войско и отправляйся домой.

— Никогда! — с горячностью возразил Агамемнон. — Никогда! Ты думаешь, что это — игра, которую я могу прервать, когда пожелаю? Я поставил все на эту ссору, и если потерплю неудачу теперь, то лишусь всего. Скажи, какое бесценное сокровище могут потребовать от меня боги?

— Твою дочь Ифигению, — ответил прорицатель, вперив взор в землю.

Царь презрительно рассмеялся от облегчения.

— Я отдам ее богам с готовностью, — заявил он. — Я подумывал выдать ее замуж, как подобает, но боги могут сделать ее жрицей, если такова их воля.

— Ее нужно будет принести в жертву на алтаре Артемиды, — объяснил Калхас, — такова цена попутного ветра.

Агамемнона передернуло от ужаса. Его веселая молодая дочь — человеческая жертва! Отец вынужден пойти на такое! Никакая слава в мире не сотрет подобный грех.

— Это невозможно, — отрезал он. — Мы будем ждать здесь. Рано или поздно ветер переменится.

Ветер не изменялся, а спустя некоторое время и остальные вожди узнали ужасную весть от Калхаса. Многие, скорые на язык, тут же сказали, что все они предлагали свои жизни царю, а он-де не может пожертвовать одной-единственной жизнью. Хотя они и не желали смерти девушки, но были рады возложить вину на Агамемнона за роспуск войска.

В конце концов царь понял, что должен взять на себя либо неудачу, либо величайшее из преступлений. Агамемнон искренне любил свою дочь, но для него она значила меньше, чем его гордость. Он отправил посланца, чтобы тот привез Ифигению в лагерь.

Бедная девушка приехала, горя нетерпением и облаченная в свои лучшие одежды, ведь Агамемнон распорядился сообщить ей, что устроил ее помолвку с Ахиллесом. В этом, однако, царь несколько переусердствовал, поскольку его жена, Клитемнестра, настаивала на своем присутствии на свадьбе дочери.

Клитемнестра был сестрой Елены и гораздо более гордой, хотя и не такой красивой. Теперь ею овладел гнев на Агамемнона, столь же сильный, сколь боль от потери своего ребенка. Сама же девушка, сначала ошеломленная известием, проявила достойную удивления храбрость. И все упреки, которые жертва оставила невысказанными, обрушила на Агамемнона разъяренная мать.

— Я отомщу тебе, даже если этого часа мне придется ждать десять лет! — рыдала она.

Агамемнон отвернулся от нее, ничего не ответив. Он принял решение, и его гордыня не позволяла ему думать о женских угрозах, хотя ему была известна жестокая натура своей царицы. Его, возможно, больше тронули бы мольбы Ахиллеса, который расчувствовался от такой самоотверженности молодой девушки и готов был отказаться от своих надежд на славу и просить оставить ей жизнь. Однако не такой у царя был характер, чтобы смириться с неудачей, и Агамемнон скрепил свое сердце.

Ифигению привели к жертвеннику. Нож палача поднялся и опустился. Только боги знали, что то, что казалось безжизненным телом девушки, в действительности было телом оленя, ведь Артемида могла требовать, но в действительности никогда не приняла бы такое подношение. Богиня подхватила Ифигению на руки и отнесла ее в далекую Тавриду, чтобы сделать ее там жрицей.

Тело лежало на алтаре. Люди отвлеклись от жертвы посмотреть, не изменился ли ветер. Мгновенно все перемешалось, когда все радостно бросились к своим кораблям, топя память о содеянном в мыслях о будущей славе. Флот выступил из Авлиды, но герои вступили в войну, хотя и победоносную, но печальную из-за совершенного преступления. Небольшая урна с пеплом — вот все, что вернулось в многочисленные дома тех, что пали в сражении. А еще больше утонуло в морях.

Десять лет прошли медленно. В Итаке царица Пенелопа по ночам плакала об Одиссее, своем муже. В беспокойном царстве мирмидонян Пелей безуспешно боролся за порядок, тоскуя о помощи своего сына. В Микенах мрачная Клитемнестра точила острый топор для своего мужа. Народ Агамемнона с нетерпением ждал возвращения своего царя, и Клитемнестра тоже выжидала момента триумфального возвращения мужа, укрепляясь в своем решении убить его.