Неточные совпадения
— О, еще бы! — тотчас
же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю,
каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
— А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас
же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали!
Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
— Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И
какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! Ну, вот так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас
же и повиснет! — продолжал он князю.
«Ну, говорю,
как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда
же в воду, домой не заходя, да думаю: «Ведь уж все равно», и
как окаянный воротился домой.
— По-ку-рить? — с презрительным недоумением вскинул на него глаза камердинер,
как бы все еще не веря ушам, — покурить? Нет, здесь вам нельзя покурить, а к тому
же вам стыдно и в мыслях это содержать. Хе… чудно-с!
— Ну
как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что
же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
— Я посетителя такого,
как вы, без секретаря доложить не могу, а к тому
же и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, пока там полковник, а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.
Что
же с душой в эту минуту делается, до
каких судорог ее доводят?
— Знаете ли что? — горячо подхватил князь, — вот вы это заметили, и это все точно так
же замечают,
как вы, и машина для того выдумана, гильотина.
Князь объяснил все, что мог, наскоро, почти то
же самое, что уже прежде объяснял камердинеру и еще прежде Рогожину. Гаврила Ардалионович меж тем
как будто что-то припоминал.
— Это могло быть, но не иначе,
как по вашему приглашению. Я
же, признаюсь, не остался бы и по приглашению, не почему-либо, а так… по характеру.
— То, стало быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу
же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще
как здесь люди живут, но так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет,
как теперь вышло. Что ж, может быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой,
каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас
же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
— Скажите, чем
же вы намереваетесь покамест прожить и
какие были ваши намерения? — перебил генерал.
— У вас
же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев,
какая плотная, славная бумага… И
какой славный у вас кабинет! Вот этот пейзаж я знаю; это вид швейцарский. Я уверен, что живописец с натуры писал, и я уверен, что это место я видел; это в кантоне Ури…
В Гане что-то происходило особенное, когда он задавал этот вопрос. Точно новая и особенная какая-то идея загорелась у него в мозгу и нетерпеливо засверкала в глазах его. Генерал
же, который искренно и простосердечно беспокоился, тоже покосился на князя, но
как бы не ожидая много от его ответа.
— Не знаю,
как вам сказать, — ответил князь, — только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем
как будто больной. Очень может быть, что с первых
же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
Для вас
же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что вы будете не один, а, так сказать, в недрах семейства, а по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в такой столице,
как Петербург.
Правда, генерал, по некоторым обстоятельствам, стал излишне подозрителен; но так
как он был отец и супруг опытный и ловкий, то тотчас
же и взял свои меры.
Мы уже сказали сейчас, что сам генерал, хотя был человек и не очень образованный, а, напротив,
как он сам выражался о себе, «человек самоучный», но был, однако
же, опытным супругом и ловким отцом.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены
же будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы только неусыпнее и
как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
И однако
же, дело продолжало идти все еще ощупью. Взаимно и дружески, между Тоцким и генералом положено было до времени избегать всякого формального и безвозвратного шага. Даже родители всё еще не начинали говорить с дочерьми совершенно открыто; начинался
как будто и диссонанс: генеральша Епанчина, мать семейства, становилась почему-то недовольною, а это было очень важно. Тут было одно мешавшее всему обстоятельство, один мудреный и хлопотливый случай, из-за которого все дело могло расстроиться безвозвратно.
Генеральша была ревнива к своему происхождению. Каково
же ей было, прямо и без приготовления, услышать, что этот последний в роде князь Мышкин, о котором она уже что-то слышала, не больше
как жалкий идиот и почти что нищий, и принимает подаяние на бедность. Генерал именно бил на эффект, чтобы разом заинтересовать, отвлечь все как-нибудь в другую сторону.
Когда
же припадки утихали, я опять становился и здоров и силен, вот
как теперь.
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас
же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой большой город мне все мечтался,
как Неаполь, в нем все дворцы, шум, гром, жизнь…
— И философия ваша точно такая
же,
как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна; только чтоб было дешевле прожить, только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
— А
какие, однако
же, вы храбрые, вот вы смеетесь, а меня так всё это поразило в его рассказе, что я потом во сне видел, именно эти пять минут видел…
— Вы не сердитесь на меня за что-нибудь? — спросил он вдруг,
как бы в замешательстве, но, однако
же, прямо смотря всем в глаза.
— Слушайте, —
как бы торопилась Аделаида, — за вами рассказ о базельской картине, но теперь я хочу слышать о том,
как вы были влюблены; не отпирайтесь, вы были. К тому
же вы, сейчас
как начнете рассказывать, перестаете быть философом.
— Вы
как кончите рассказывать, тотчас
же и застыдитесь того, что рассказали, — заметила вдруг Аглая. — Отчего это?
Я поцеловал Мари еще за две недели до того,
как ее мать умерла; когда
же пастор проповедь говорил, то все дети были уже на моей стороне.
Как я только показывался, Мари тотчас
же вздрагивала, открывала глаза и бросалась целовать мне руки.
Потом
же, во все эти три года, я и понять не мог,
как тоскуют и зачем тоскуют люди?
Иногда бывало так
же весело,
как и прежде; только, расходясь на ночь, они стали крепко и горячо обнимать меня, чего не было прежде.
— Что, милостивые государыни, вы думали, что вы
же его будете протежировать,
как бедненького, а он вас сам едва избрать удостоил, да еще с оговоркой, что приходить будет только изредка.
— Виноват, я совершенно не думавши; к слову пришлось. Я сказал, что Аглая почти так
же хороша,
как Настасья Филипповна.
— Далась
же вам Настасья Филипповна… — пробормотал он, но, не докончив, задумался. Он был в видимой тревоге. Князь напомнил о портрете. — Послушайте, князь, — сказал вдруг Ганя,
как будто внезапная мысль осенила его, — у меня до вас есть огромная просьба… Но я, право, не знаю…
Как будто необъятная гордость и презрение, почти ненависть, были в этом лице, и в то
же самое время что-то доверчивое, что-то удивительно простодушное; эти два контраста возбуждали
как будто даже какое-то сострадание при взгляде на эти черты.
Не усмехайся, Аглая, я себе не противоречу: дура с сердцем и без ума такая
же несчастная дура,
как и дура с умом без сердца.
— Вы слышали давеча,
как Иван Федорович говорил, что сегодня вечером все решится у Настасьи Филипповны, вы это и передали! Лжете вы! Откуда они могли узнать? Кто
же, черт возьми, мог им передать, кроме вас? Разве старуха не намекала мне?
Разговаривая с князем, она
как бы и не замечала, что Ганя тут
же. Но покамест князь поправлял перо, отыскивал страницу и изготовлялся, Ганя подошел к камину, где стояла Аглая, сейчас справа подле князя, и дрожащим, прерывающимся голосом проговорил ей чуть не на ухо...
Князь быстро повернулся и посмотрел на обоих. В лице Гани было настоящее отчаяние; казалось, он выговорил эти слова как-то не думая, сломя голову. Аглая смотрела на него несколько секунд совершенно с тем
же самым спокойным удивлением,
как давеча на князя, и, казалось, это спокойное удивление ее, это недоумение,
как бы от полного непонимания того, что ей говорят, было в эту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.
Но довольно; возьмите и отдайте ему записку назад, сейчас
же,
как выйдете из нашего дома, разумеется, не раньше.
— Извините меня, напротив, мне тотчас
же удалось передать вашу записку, в ту
же минуту
как вы дали, и точно так,
как вы просили. Она очутилась у меня опять, потому что Аглая Ивановна сейчас передала мне ее обратно.
— Дальше, по одному поводу, я стал говорить о лицах, то есть о выражениях лиц, и сказал, что Аглая Ивановна почти так
же хороша,
как Настасья Филипповна. Вот тут-то я и проговорился про портрет…
Она была очень похожа на мать, даже одета была почти так
же,
как мать, от полного нежелания наряжаться.
Но ровно через полгода, на бригадном смотру, рядовой Колпаков
как ни в чем не бывало оказывается в третьей роте второго баталиона Новоземлянского пехотного полка, той
же бригады и той
же дивизии!
— Сегодня вечером! —
как бы в отчаянии повторила вполголоса Нина Александровна. — Что
же? Тут сомнений уж более нет никаких, и надежд тоже не остается: портретом всё возвестила… Да он тебе сам, что ли, показал? — прибавила она в удивлении.
— Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, — заметила Нина Александровна, — вы не должны ошибаться на этот счет. Если есть что-нибудь, в чем он не может признаться мне сам, того я и сама не хочу разузнавать мимо него. Я к тому, собственно, что давеча Ганя при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал мне: «Он всё знает, церемониться нечего!» Что
же это значит? То есть я хотела бы знать, в
какой мере…
— Что сегодня? — встрепенулся было Ганя и вдруг набросился на князя. — А, понимаю, вы уж и тут!.. Да что у вас, наконец, болезнь это, что ли,
какая? Удержаться не можете? Да ведь поймите
же наконец, ваше сиятельство…