Неточные совпадения
— Н-ничего! Н-н-ничего!
Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то
есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это
есть та самая Настасья Филипповна», да и
только, а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего.
— Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя
была просто познакомиться с вами. Не желал бы беспокоить, так
как я не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я
только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой,
каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно
будет познакомиться;
только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то
есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
— Не знаю,
как вам сказать, — ответил князь, —
только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем
как будто больной. Очень может
быть, что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же
будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы
только неусыпнее и
как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
В этом небольшом поместье оказался тоже, хотя и небольшой,
только что отстроенный деревянный дом; убран он
был особенно изящно, да и деревенька,
как нарочно, называлась сельцо Отрадное.
А так
как свадьба действительно
была еще
только в намерении, то Афанасий Иванович смирился и уступил Настасье Филипповне.
Не
только не
было заметно в ней хотя бы малейшего появления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она
как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески.
— И философия ваша точно такая же,
как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна;
только чтоб
было дешевле прожить,
только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги
есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может
быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна
была ясно и близко одна
только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное
как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и — всё знает.
Стоило
только всякому вспомнить,
как сам
был ребенком.
Я не разуверял их, что я вовсе не люблю Мари, то
есть не влюблен в нее, что мне ее
только очень жаль
было; я по всему видел, что им так больше хотелось,
как они сами вообразили и положили промеж себя, и потому молчал и показывал вид, что они угадали.
Иногда бывало так же весело,
как и прежде;
только, расходясь на ночь, они стали крепко и горячо обнимать меня, чего не
было прежде.
— Что, милостивые государыни, вы думали, что вы же его
будете протежировать,
как бедненького, а он вас сам едва избрать удостоил, да еще с оговоркой, что приходить
будет только изредка.
Аглая остановилась, взяла записку и как-то странно поглядела на князя. Ни малейшего смущения не
было в ее взгляде, разве
только проглянуло некоторое удивление, да и то, казалось, относившееся к одному
только князю. Аглая своим взглядом точно требовала от него отчета, —
каким образом он очутился в этом деле вместе с Ганей? — и требовала спокойно и свысока. Они простояли два-три мгновения друг против друга; наконец что-то насмешливое чуть-чуть обозначилось в лице ее; она слегка улыбнулась и прошла мимо.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не сказала ни слова. Князь отправился за нею; но
только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна
только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю,
как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может
быть, и заметил эту досаду, но продолжал
быть в превосходнейшем настроении духа.
— Ты всё еще сомневаешься и не веришь мне; не беспокойся, не
будет ни слез, ни просьб,
как прежде, с моей стороны по крайней мере. Всё мое желание в том, чтобы ты
был счастлив, и ты это знаешь; я судьбе покорилась, но мое сердце
будет всегда с тобой, останемся ли мы вместе, или разойдемся. Разумеется, я отвечаю
только за себя; ты не можешь того же требовать от сестры…
— Мы чуть не три недели избегали говорить об этом, и это
было лучше. Теперь, когда уже всё кончено, я
только одно позволю себе спросить:
как она могла тебе дать согласие и даже подарить свой портрет, когда ты ее не любишь? Неужели ты ее, такую… такую…
Но
только что Нина Александровна успела
было начать о своем «особенном удовольствии»,
как Настасья Филипповна, не дослушав ее, быстро обратилась к Гане, и, садясь (без приглашения еще) на маленький диванчик, в углу у окна, вскричала...
— Я вас подлецом теперь уже никогда не
буду считать, — сказал князь. — Давеча я вас уже совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, — вот и урок: не судить, не имея опыта. Теперь я вижу, что вас не
только за злодея, но и за слишком испорченного человека считать нельзя. Вы, по-моему, просто самый обыкновенный человек,
какой только может
быть, разве
только что слабый очень и нисколько не оригинальный.
— А я вас именно хотел попросить, не можете ли вы,
как знакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надо непременно сегодня же; у меня дело; но я совсем не знаю,
как войти. Я
был давеча представлен, но все-таки не приглашен: сегодня там званый вечер. Я, впрочем, готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной,
только бы войти как-нибудь.
Но это не
было так. Едва
только вошли они чрез темную и низенькую переднюю, в узенькую залу, обставленную полдюжиной плетеных стульев и двумя ломберными столиками,
как хозяйка немедленно стала продолжать каким-то заученно-плачевным и обычным голосом...
«Он, правда,
был пьян, — заметил при этом Птицын, — но сто тысяч,
как это ни трудно, ему, кажется, достанут,
только не знаю, сегодня ли, и все ли; а работают многие: Киндер, Трепалов, Бискуп; проценты дает
какие угодно, конечно, всё спьяну и с первой радости…» — заключил Птицын.
— Да уж одно то заманчиво,
как тут
будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь, потому что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы подумайте
только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, — подумайте
только,
какими глазами мы потом друг на друга
будем глядеть, завтра например, после рассказов-то!
Один лишь генерал Епанчин,
только сейчас пред этим разобиженный таким бесцеремонным и смешным возвратом ему подарка, конечно, еще более мог теперь обидеться всеми этими необыкновенными эксцентричностями или, например, появлением Рогожина; да и человек,
как он, и без того уже слишком снизошел, решившись сесть рядом с Птицыным и Фердыщенком; но что могла сделать сила страсти, то могло
быть, наконец, побеждено чувством обязанности, ощущением долга, чина и значения и вообще уважением к себе, так что Рогожин с компанией, во всяком случае в присутствии его превосходительства,
был невозможен.
— Позвольте, Настасья Филипповна, — вскричал генерал в припадке рыцарского великодушия, — кому вы говорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и если, например,
есть какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно. Я
только насчет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да и не надо бы их совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
Компания Рогожина
была почти в том же самом составе,
как и давеча утром; прибавился
только какой-то беспутный старичишка, в свое время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он сам «по пятнадцати целковых давал в свое время просителям».
Давешний господин с кулаками после приема в компанию «просителя» счел себя даже обиженным и,
будучи молчалив от природы,
только рычал иногда,
как медведь, и с глубоким презреньем смотрел на заискивания и заигрывания с ним «просителя», оказавшегося человеком светским и политичным.
— Одно
только могу вам сказать, — заключил Птицын, обращаясь к князю, — что всё это должно
быть бесспорно и право, и всё, что пишет вам Салазкин о бесспорности и законности вашего дела, можете принять
как за чистые деньги в кармане. Поздравляю вас, князь! Может
быть, тоже миллиона полтора получите, а пожалуй, что и больше. Папушин
был очень богатый купец.
Одно
только можно бы
было заключить постороннему наблюдателю, если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может
быть, это
было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя.
Как бы то ни
было, а впечатление осталось.
Заметим в скобках, что и о Гавриле Ардалионовиче в доме Епанчиных никогда даже и не упоминалось, —
как будто и на свете такого человека не
было, не
только в их доме.
Но
как только лед
был разбит и повеяло новым ветром, поспешил высказаться и генерал.
Одна
только слава за ним
была несколько щекотливая: несколько связей, и,
как уверяли, «побед» над какими-то несчастными сердцами.
И уж
только чрез неделю случилось ей разглядеть,
какая была это книга.
Все засмеялись. Князю пришло на ум, что Лебедев и действительно, может
быть, жмется и кривляется потому
только, что, предчувствуя его вопросы, не знает,
как на них ответить, и выгадывает время.
— Эх,
какое тут самоумаление! Если б я
только знал, где теперь Колю найти! — сказал князь и повернулся
было уходить.
—
Как бы всё ищет чего-то,
как бы потеряла что-то. О предстоящем же браке даже мысль омерзела и за обидное принимает. О нем же самом
как об апельсинной корке помышляет, не более, то
есть и более, со страхом и ужасом, даже говорить запрещает, а видятся разве
только что по необходимости… и он это слишком чувствует! А не миновать-с!.. Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…
— Верно знаю, — с убеждением подтвердил Рогожин. — Что, не такая, что ли? Это, брат, нечего и говорить, что не такая. Один это
только вздор. С тобой она
будет не такая, и сама, пожалуй, этакому делу ужаснется, а со мной вот именно такая. Ведь уж так.
Как на последнюю самую шваль на меня смотрит. С Келлером, вот с этим офицером, что боксом дрался, так наверно знаю — для одного смеху надо мной сочинила… Да ты не знаешь еще, что она надо мной в Москве выделывала! А денег-то, денег сколько я перевел…
А чай
пить и обедать опять не
будешь?» — «Сказал не
буду — прости!» — «Уж
как это к тебе не идет, говорит, если б ты
только знал,
как к корове седло.
Я
как приехал, она и говорит: «Я от тебя не отрекаюсь совсем; я
только подождать еще хочу, сколько мне
будет угодно, потому я всё еще сама себе госпожа.
Он задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его
была одна степень почти пред самым припадком (если
только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями
как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его.
Одна
только Аглая, так много позволившая себе в своей «лекции», не сконфузилась нимало, даже
как будто рада
была.
А между тем,
как ни припоминал потом князь, выходило, что Аглая произнесла эти буквы не
только без всякого вида шутки, или какой-нибудь усмешки, или даже какого-нибудь напирания на эти буквы, чтобы рельефнее выдать их затаенный смысл, но, напротив, с такою неизменною серьезностью, с такою невинною и наивною простотой, что можно
было подумать, что эти самые буквы и
были в балладе, и что так
было в книге напечатано.
—
Какой сын Павлищева? И…
какой может
быть сын Павлищева? — с недоумением спрашивал генерал Иван Федорович, с любопытством оглядывая все лица и с удивлением замечая, что эта новая история
только ему одному неизвестна.
Это
была только слепая ошибка фортуны; они следовали сыну П. На него должны
были быть употреблены, а не на меня — порождение фантастической прихоти легкомысленного и забывчивого П. Если б я
был вполне благороден, деликатен, справедлив, то я должен бы
был отдать его сыну половину всего моего наследства; но так
как я прежде всего человек расчетливый и слишком хорошо понимаю, что это дело не юридическое, то я половину моих миллионов не дам.
Потому-то мы и вошли сюда, не боясь, что нас сбросят с крыльца (
как вы угрожали сейчас) за то
только, что мы не просим, а требуем, и за неприличие визита в такой поздний час (хотя мы пришли и не в поздний час, а вы же нас в лакейской прождать заставили), потому-то, говорю, и пришли, ничего не боясь, что предположили в вас именно человека с здравым смыслом, то
есть с честью и совестью.
— Может
быть, очень может
быть, господа, — торопился князь, — хоть я и не понимаю, про
какой вы общий закон говорите; но я продолжаю, не обижайтесь
только напрасно; клянусь, я не имею ни малейшего желания вас обидеть.
Наконец, я могу похвалиться точнейшими изысканиями о том главном факте,
как эта чрезвычайная привязанность к вам Павлищева (стараниями которого вы поступили в гимназию и учились под особым надзором) породила, наконец, мало-помалу, между родственниками и домашними Павлищева мысль, что вы сын его, и что ваш отец
был только обманутый муж.
Он надеялся нажить большие деньги
как адвокат, и расчет его
был не
только тонкий и мастерской, но вернейший: он основывался на легкости, с которою князь дает деньги, и на благодарно-почтительном чувстве его к покойному Павлищеву; он основывался, наконец (что важнее всего), на известных рыцарских взглядах князя насчет обязанностей чести и совести.
— И правда, — резко решила генеральша, — говори,
только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай
пила, да уж так и
быть, остаюсь, хотя ни у кого не прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила, князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, — обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и дочерям,
как будто они-то и
были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…