Неточные совпадения
— Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость,
и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил,
и тоже после смерти родителя,
и все,
то есть, все углы
и проулки знаю,
и без Лебедева, дошло до
того, что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда
и Арманс,
и Коралию,
и княгиню Пацкую,
и Настасью Филипповну имел случай узнать, да
и много чего имел случай узнать.
А между
тем известно тоже было, что Иван Федорович Епанчин — человек
без образования
и происходит из солдатских детей; последнее,
без сомнения, только к чести его могло относиться, но генерал, хоть
и умный был человек, был тоже не
без маленьких, весьма простительных слабостей
и не любил иных намеков.
— Я посетителя такого, как вы,
без секретаря доложить не могу, а к
тому же
и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, пока там полковник, а Гаврила Ардалионыч
без доклада идет.
Взгляд князя был до
того ласков в эту минуту, а улыбка его до
того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения, что генерал вдруг остановился
и как-то вдруг другим образом посмотрел на своего гостя; вся перемена взгляда совершилась в одно мгновение.
В
то же время совершенно легко
и без всякого труда познакомился с ней
и один молодой чиновник, по фамилии Фердыщенко, очень неприличный
и сальный шут, с претензиями на веселость
и выпивающий.
Она садилась в стороне; там у одной, почти прямой, отвесной скалы был выступ; она садилась в самый угол, от всех закрытый, на камень
и сидела почти
без движения весь день, с самого утра до
того часа, когда стадо уходило.
Он, впрочем, знает, что если б он разорвал все, но сам, один, не ожидая моего слова
и даже не говоря мне об этом,
без всякой надежды на меня,
то я бы тогда переменила мои чувства к нему
и, может быть, стала бы его другом.
Варвара Ардалионовна была девица лет двадцати трех, среднего роста, довольно худощавая, с лицом не
то чтобы очень красивым, но заключавшим в себе тайну нравиться
без красоты
и до страсти привлекать к себе.
А
то молчат… вдруг, —
и это
без малейшего, я вам скажу, предупреждения,
то есть
без самомалейшего, так-таки совершенно как бы с ума спятила, — светло-голубая хвать у меня из руки сигару
и за окно.
— О,
без сомнения;
и будьте уверены, что это
тот же час…
Настасья Филипповна от роскоши не отказывалась, даже любила ее, но —
и это казалось чрезвычайно странным — никак не поддавалась ей, точно всегда могла
и без нее обойтись; даже старалась несколько раз заявить о
том, что неприятно поражало Тоцкого.
К
тому же я человек очень мстительный,
и тоже потому, что
без остроумия.
Вошел
и спросил бутылку лафиту; никогда до
того я не спрашивал так одну бутылку,
без ничего; захотелось поскорее истратить.
Без сомнения, я виноват,
и хоть
и смотрю уже давным-давно на свой поступок, по отдаленности лет
и по изменению в натуре, как на чужой, но
тем не менее продолжаю жалеть.
— «Помилуй, да это не верно, ну, как не даст?» — «Стану на колени
и буду в ногах валяться до
тех пор, пока даст,
без того не уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем свет в пять часов».
— Всех, всех впусти, Катя, не бойся, всех до одного, а
то и без тебя войдут. Вон уж как шумят, точно давеча. Господа, вы, может быть, обижаетесь, — обратилась она к гостям, — что я такую компанию при вас принимаю? Я очень сожалею
и прощения прошу, но так надо, а мне очень, очень бы желалось, чтобы вы все согласились быть при этой развязке моими свидетелями, хотя, впрочем, как вам угодно…
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно
и обидчиво улыбался
и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом,
и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится
без промаху на предмет,
то действительно только мокренько станет.
А между
тем все-таки тут наглупил: явились, например, кредиторы покойного купца, по документам спорным, ничтожным, а иные, пронюхав о князе, так
и вовсе
без документов,
и что же?
Князь почти всех удовлетворил, несмотря на представления друзей о
том, что все эти людишки
и кредиторишки совершенно
без прав;
и потому только удовлетворил, что действительно оказалось, что некоторые из них в самом деле пострадали.
В этой гостиной, обитой темно-голубого цвета бумагой
и убранной чистенько
и с некоторыми претензиями,
то есть с круглым столом
и диваном, с бронзовыми часами под колпаком, с узеньким в простенке зеркалом
и с стариннейшею небольшою люстрой со стеклышками, спускавшеюся на бронзовой цепочке с потолка, посреди комнаты стоял сам господин Лебедев, спиной к входившему князю, в жилете, но
без верхнего платья, по-летнему,
и, бия себя в грудь, горько ораторствовал на какую-то
тему.
Дошел, наконец, до
того, что
и не вставало, так что
и обедали,
и ужинали,
и чай пили часов по пятнадцать в сутки лет тридцать сряду
без малейшего перерыва, едва время было скатерть переменить.
— Просто-запросто есть одно странное русское стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять
и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок
без начала
и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе после обеда
и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже в
том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут
и напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
А между
тем, как ни припоминал потом князь, выходило, что Аглая произнесла эти буквы не только
без всякого вида шутки, или какой-нибудь усмешки, или даже какого-нибудь напирания на эти буквы, чтобы рельефнее выдать их затаенный смысл, но, напротив, с такою неизменною серьезностью, с такою невинною
и наивною простотой, что можно было подумать, что эти самые буквы
и были в балладе,
и что так было в книге напечатано.
Как бы
то ни было, а беспечный П. воспитал сиротку барчонка по-княжески, нанимал ему гувернеров
и гувернанток (
без сомнения, хорошеньких), которых, кстати, сам привозил из Парижа.
Между
тем его сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией
и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери,
тем не менее в свое время умершим, остался совершенно при одних своих средствах
и с болезненною, страдающею,
без ног, матерью в одной из отдаленных губерний; сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков
и тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея в виду дальнейшую цель.
Бурдовскому я только прочел,
и то не всё,
и тотчас от него получил согласие напечатать, но согласитесь, что я мог печатать
и без согласия.
Ведь если господин Бурдовский окажется теперь не «сын Павлищева»,
то ведь в таком случае требование господина Бурдовского выходит прямо мошенническое (
то есть, разумеется, если б он знал истину!), но ведь в том-то
и дело, что его обманули, потому-то я
и настаиваю, чтоб его оправдать; потому-то я
и говорю, что он достоин сожаления, по своей простоте,
и не может быть
без поддержки; иначе ведь он тоже выйдет по этому делу мошенником.
— Вы эксцентричности не боитесь? — прибавил Евгений Павлович. — Ведь
и я тоже, даже желаю; мне, собственно, только, чтобы наша милая Лизавета Прокофьевна была наказана,
и непременно сегодня же, сейчас же;
без того и уходить не хочу. У вас, кажется, лихорадка.
Либерализм не есть грех; это необходимая составная часть всего целого, которое
без него распадется или замертвеет; либерализм имеет такое же право существовать, как
и самый благонравный консерватизм; но я на русский либерализм нападаю,
и опять-таки повторяю, что за
то, собственно,
и нападаю на него, что русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал.
— Да ведь всеобщая необходимость жить, пить
и есть, а полнейшее, научное, наконец, убеждение в
том, что вы не удовлетворите этой необходимости
без всеобщей ассоциации
и солидарности интересов, есть, кажется, достаточно крепкая мысль, чтобы послужить опорною точкой
и «источником жизни» для будущих веков человечества, — заметил уже серьезно разгорячившийся Ганя.
Один из таких тунеядцев, приближаясь к старости, объявил сам собою
и без всякого принуждения, что он в продолжение долгой
и скудной жизни своей умертвил
и съел лично
и в глубочайшем секрете шестьдесят монахов
и несколько светских младенцев, — штук шесть, но не более,
то есть необыкновенно мало сравнительно с количеством съеденного им духовенства.
Что были людоеды
и, может быть, очень много,
то в этом Лебедев,
без сомнения, прав; только вот я не знаю, почему именно он замешал тут монахов
и что хочет этим сказать?
Стало быть, была же мысль сильнейшая всех несчастий, неурожаев, истязаний, чумы, проказы
и всего
того ада, которого бы
и не вынесло
то человечество
без той связующей, направляющей сердце
и оплодотворяющей источники жизни мысли!
Так как я
и всегда был человек довольно угрюмый,
то товарищи легко забыли меня; конечно, они забыли бы меня
и без этого обстоятельства.
Я еще понимаю, что если б я в цвете здоровья
и сил посягнул на мою жизнь, которая «могла бы быть полезна моему ближнему»,
и т. д.,
то нравственность могла бы еще упрекнуть меня, по старой рутине, за
то, что я распорядился моею жизнию
без спросу, или там в чем сама знает.
Я согласен, что иначе,
то есть
без беспрерывного поядения друг друга, устроить мир было никак невозможно; я даже согласен допустить, что ничего не понимаю в этом устройстве; но зато вот что я знаю наверно: если уже раз мне дали сознать, что «я есмь»,
то какое мне дело до
того, что мир устроен с ошибками
и что иначе он не может стоять?
Правда, они говорят,
и, уж конечно, князь вместе с ними, что тут-то послушание
и нужно, что слушаться нужно
без рассуждений, из одного благонравия,
и что за кротость мою я непременно буду вознагражден на
том свете.
Видите, князь, мне хоть раз в жизни хочется сделать совершенно честное дело,
то есть совершенно
без задней мысли, ну, а я думаю, что я теперь, в эту минуту, не совсем способен к совершенно честному делу, да
и вы, может быть, тоже…
то…
и… ну, да мы потом объяснимся.
Видите, какой это человек-с: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой
без денег ему являться нельзя
и у которой я сегодня намерен накрыть его, для его же счастия-с; но, положим, что не одна капитанша, а соверши он даже настоящее преступление, ну, там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя он
и вполне неспособен к
тому),
то и тогда, говорю я, одною благородною, так сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человек-с!
Один из ваших убийц в ваших глазах обратился в женщину, а из женщины в маленького, хитрого, гадкого карлика, —
и вы всё это допустили тотчас же, как совершившийся факт, почти
без малейшего недоумения,
и именно в
то самое время, когда, с другой стороны, ваш разум был в сильнейшем напряжении, выказывал чрезвычайную силу, хитрость, догадку, логику?
Ограниченному «обыкновенному» человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным
и оригинальным
и усладиться
тем без всяких колебаний.
Пусть, когда засыплют мне глаза землей, пусть тогда появятся
и,
без сомнения, переведутся
и на другие языки, не по литературному их достоинству, нет, но по важности громаднейших фактов, которых я был очевидным свидетелем, хотя
и ребенком; но
тем паче: как ребенок, я проникнул в самую интимную, так сказать, спальню «великого человека»!
А если, может быть,
и хорошо (что тоже возможно),
то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу,
и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет
и вдруг как будто
и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой,
и принужденный опять говорить, вдруг
и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда,
и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо,
то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень,
и…
и,
и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света,
то есть, смотря с этой точки зрения,
то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же
и князь не
без состояния, хотя бы только даже
и некоторого.
— Оставим до времени; к
тому же ведь нельзя
и без благородства, с вашей-то стороны. Да, князь, вам нужно самому пальцем пощупать, чтоб опять не поверить, ха-ха! А очень вы меня презираете теперь, как вы думаете?
Кроме Белоконской
и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел
и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из
тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку
и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из
тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах
и с большими деньгами, хотя
и без больших подвигов
и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Тут был, наконец, даже один литератор-поэт, из немцев, но русский поэт,
и, сверх
того, совершенно приличный, так что его можно было
без опасения ввести в хорошее общество.
Но разгадка последовала гораздо раньше вечера
и тоже в форме нового визита, разгадка в форме новой, мучительной загадки: ровно полчаса по уходе Епанчиных к нему вошел Ипполит, до
того усталый
и изнуренный, что, войдя
и ни слова не говоря, как бы
без памяти, буквально упал в кресла
и мгновенно погрузился в нестерпимый кашель.
— Я не от вас ухожу, — продолжал он с беспрерывною одышкой
и перхотой, — я, напротив, нашел нужным к вам прийти,
и за делом…
без чего не стал бы беспокоить. Я туда ухожу,
и в этот раз, кажется, серьезно. Капут! Я не для сострадания, поверьте… я уж
и лег сегодня, с десяти часов, чтоб уж совсем не вставать до самого
того времени, да вот раздумал
и встал еще раз, чтобы к вам идти… стало быть, надо.
Уйди, Рогожин, тебя не нужно! — кричала она почти
без памяти, с усилием выпуская слова из груди, с исказившимся лицом
и с запекшимися губами, очевидно, сама не веря ни на каплю своей фанфаронаде, но в
то же время хоть секунду еще желая продлить мгновение
и обмануть себя.
Прошло две недели после события, рассказанного в последней главе,
и положение действующих лиц нашего рассказа до
того изменилось, что нам чрезвычайно трудно приступать к продолжению
без особых объяснений.