Неточные совпадения
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что же,
у нас
жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
— Здесь
у вас в комнатах теплее, чем за границей зимой, — заметил князь, — а вот там зато на улицах теплее нашего, а в домах зимой — так русскому человеку и
жить с непривычки нельзя.
— То, стало быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди
живут, но так я и думал, что
у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— И философия ваша точно такая же, как
у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки.
У ней вся задача в жизни — дешевизна; только чтоб было дешевле
прожить, только о копейках и говорит, и, заметьте,
у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
Напротив, голова ужасно
живет и работает, должно быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, всё неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие мысли: «Вот этот глядит —
у него бородавка на лбу, вот
у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
— Ну, так увидите и услышите; да к тому же он даже
у меня просит денег взаймы! Avis au lecteur. [Предуведомление (фр.).] Прощайте. Разве можно
жить с фамилией Фердыщенко? А?
— Настасья-то Филипповна? Да она никогда и не живала
у Большого театра, а отец никогда и не бывал
у Настасьи Филипповны, если хотите знать; странно, что вы от него чего-нибудь ожидали. Она
живет близ Владимирской,
у Пяти Углов, это гораздо ближе отсюда. Вам сейчас? Теперь половина десятого. Извольте, я вас доведу.
И не перебей я
у него этот букет, кто знает,
жил бы человек до сих пор, был бы счастлив, имел бы успехи, и в голову б не пришло ему под турку идти.
По-видимому, ни князь, ни доктор,
у которого он
жил в Швейцарии, не захотели ждать официальных уведомлений или делать справки, а князь, с письмом Салазкина в кармане, решился отправиться сам…
— И не постыдишься, когда потом тебе скажут, что твоя жена
у Тоцкого в содержанках
жила?
Это ты прав, давно мечтала, еще в деревне
у него, пять лет
прожила одна-одинехонька; думаешь-думаешь, бывало-то, мечтаешь-мечтаешь, — и вот всё такого, как ты воображала, доброго, честного, хорошего и такого же глупенького, что вдруг придет да и скажет: «Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю!» Да так, бывало, размечтаешься, что с ума сойдешь…
— Не знаю совсем. Твой дом имеет физиономию всего вашего семейства и всей вашей рогожинской жизни, а спроси, почему я этак заключил, — ничем объяснить не могу. Бред, конечно. Даже боюсь, что это меня так беспокоит. Прежде и не вздумал бы, что ты в таком доме
живешь, а как увидал его, так сейчас и подумалось: «Да ведь такой точно
у него и должен быть дом!»
— Вишь! — неопределенно усмехнулся Рогожин, не совсем понимая неясную мысль князя. — Этот дом еще дедушка строил, — заметил он. — В нем всё скопцы
жили, Хлудяковы, да и теперь
у нас нанимают.
— Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне не веруют. А что, правда (ты за границей-то
жил), — мне вот один с пьяных глаз говорил, что
у нас, по России, больше, чем во всех землях таких, что в бога не веруют? «Нам, говорит, в этом легче, чем им, потому что мы дальше их пошли…»
Живет она где-то в какой-то Матросской улице, в небольшом, неуклюжем домике,
у Дарьи Алексеевны, а экипаж ее чуть не первый в Павловске.
Ни единого светского на шестьдесят нумеров духовенства, и это страшная мысль, историческая мысль, статистическая мысль, наконец, и из таких-то фактов и воссоздается история
у умеющего; ибо до цифирной точности возводится, что духовенство по крайней мере в шестьдесят раз
жило счастливее и привольнее, чем все остальное тогдашнее человечество.
— Когда?
У вас? — спросила она, но без большого удивления. — Ведь вчера вечером он был, кажется, еще
жив? Как же вы могли тут спать после всего этого? — вскричала она, внезапно оживляясь.
Чрезвычайная просьба
у меня к вам, многоуважаемый князь, даже, признаюсь, затем, собственно, и пришел-с: с их домом вы уже знакомы и даже
жили у них-с; то если бы вы, благодушнейший князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного генерала и для счастия его…
Я уверена, что
у него в ящике спрятана бритва, обмотанная шелком, как и
у того, московского убийцы; тот тоже
жил с матерью в одном доме и тоже перевязал бритву шелком, чтобы перерезать одно горло.
Он
жил у Птицына на его содержании, с отцом и матерью, и презирал Птицына открыто, хотя в то же время слушался его советов и был настолько благоразумен, что всегда почти спрашивал их
у него.
— О, очень уже давно, — продолжал Иван Петрович, — в Златоверховом, где вы
проживали тогда
у моих кузин. Я прежде довольно часто заезжал в Златоверхово, — вы меня не помните? О-очень может быть, что не помните… Вы были тогда… в какой-то болезни были тогда, так что я даже раз на вас подивился…
Ему известно было, что она, переехав, по его просьбе, три недели назад из Павловска, поселилась в Измайловском полку
у одной бывшей своей доброй знакомой, вдовы-учительши, семейной и почтенной дамы, которая отдавала от себя хорошую меблированную квартиру, чем почти и
жила.
Если же его нет дома (о чем узнать наверно), или он не захочет сказать, то съездить в Семеновский полк, к одной даме, немке, знакомой Настасьи Филипповны, которая
живет с матерью: может быть, Настасья Филипповна, в своем волнении и желая скрыться, заночевала
у них.
Сам Евгений Павлович, выехавший за границу, намеревающийся очень долго
прожить в Европе и откровенно называющий себя «совершенно лишним человеком в России», — довольно часто, по крайней мере в несколько месяцев раз, посещает своего больного друга
у Шнейдера; но Шнейдер всё более и более хмурится и качает головой; он намекает на совершенное повреждение умственных органов; он не говорит еще утвердительно о неизлечимости, но позволяет себе самые грустные намеки.