Неточные совпадения
— Здесь у вас в комнатах теплее, чем за границей зимой, — заметил
князь, — а вот там зато на улицах теплее нашего, а в
домах зимой — так русскому человеку и жить с непривычки нельзя.
Видите ли вы,
князь, этот
дом?
— Я очень рад, что вас здесь встретил, Коля, — обратился к нему
князь, — не можете ли вы мне помочь? — Мне непременно нужно быть у Настасьи Филипповны. Я просил давеча Ардалиона Александровича, но он вот заснул. Проводите меня, потому я не знаю ни улиц, ни дороги. Адрес, впрочем, имею: у Большого театра,
дом Мытовцовой.
Он был вдов, совершенно никого наследников, кроме тетки
князя, родной племянницы Папушина, весьма бедной женщины и приживавшей в чужом
доме.
Более всех интересовались
князем, конечно, в
доме Епанчиных, с которыми он, уезжая, даже не успел и проститься.
Да и вообще в первое время, то есть чуть ли не целый месяц по отъезде
князя, в
доме Епанчиных о нем говорить было не принято.
Одно только можно бы было заключить постороннему наблюдателю, если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным,
князь все-таки успел оставить в
доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может быть, это было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями
князя. Как бы то ни было, а впечатление осталось.
«Видно из того, что она его каждый день пригласила ходить к ней по утрам, от часу до двух, и тот каждый день к ней таскается и до сих пор не надоел», — заключила генеральша, прибавив к тому, что чрез «старуху»
князь в двух-трех
домах хороших стал принят.
Кроме того, еще раз ясно обнаружилось то необыкновенное впечатление и тот уже не в меру большой интерес, который возбудил и оставил по себе
князь в
доме Епанчиных.
В конце концов, два месяца после выезда
князя почти всякий слух о нем в Петербурге затих окончательно, а в
доме Епанчиных «лед молчания» уже и не разбивался.
Но произошло опять нечто новое: уже в конце весны (свадьба Аделаиды несколько замедлилась и была отложена до средины лета)
князь Щ. ввел в
дом Епанчиных одного из своих дальних родственников, довольно хорошо, впрочем, ему знакомого.
Извозчик довез его до одной гостиницы, недалеко от Литейной. Гостиница была плохенькая.
Князь занял две небольшие комнаты, темные и плохо меблированные, умылся, оделся, ничего не спросил и торопливо вышел, как бы боясь потерять время или не застать кого-то
дома.
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли,
князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми
дома говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
— О нет! Ни-ни! Еще сама по себе. Я, говорит, свободна, и, знаете,
князь, сильно стоит на том, я, говорит, еще совершенно свободна! Всё еще на Петербургской, в
доме моей свояченицы проживает, как и писал я вам.
Был уже двенадцатый час.
Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра,
князь решился идти разыскивать
дом, в который ему так хотелось зайти.
Один
дом, вероятно, по своей особенной физиономии, еще издали стал привлекать его внимание, и
князь помнил потом, что сказал себе: «Это, наверно, тот самый
дом».
Подойдя к воротам и взглянув на надпись,
князь прочел: «
Дом потомственного почетного гражданина Рогожина».
— Я твой
дом сейчас, подходя, за сто шагов угадал, — сказал
князь.
— Вишь! — неопределенно усмехнулся Рогожин, не совсем понимая неясную мысль
князя. — Этот
дом еще дедушка строил, — заметил он. — В нем всё скопцы жили, Хлудяковы, да и теперь у нас нанимают.
Было уже поздно, почти половина третьего, и Епанчина
князь не застал
дома.
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу, то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к тому
дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его,
князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
И вот
князь судорожно устремляется к тому
дому, и что же в том, что действительно он там встречает Рогожина?
В этих воротах, и без того темных, в эту минуту было очень темно: надвинувшаяся грозовая туча поглотила вечерний свет, и в то самое время, как
князь подходил к
дому, туча вдруг разверзлась и пролилась.
— И даже,
князь, вы изволили позабыть, — проскользнул вдруг между стульями неутерпевший Лебедев, чуть не в лихорадке, — изволили позабыть-с, что одна только добрая воля ваша и беспримерная доброта вашего сердца была их принять и прослушать и что никакого они права не имеют так требовать, тем более что вы дело это уже поручили Гавриле Ардалионовичу, да и то тоже по чрезмерной доброте вашей так поступили, а что теперь, сиятельнейший
князь, оставаясь среди избранных друзей ваших, вы не можете жертвовать такою компанией для этих господ-с и могли бы всех этих господ, так сказать, сей же час проводить с крыльца-с, так что я, в качестве хозяина
дома, с чрезвычайным даже удовольствием-с…
— Спасибо вам,
князь, эксцентрический друг нашего
дома, за приятный вечер, который вы нам всем доставили. Небось ваше сердце радуется теперь, что удалось вам и нас прицепить к вашим дурачествам… Довольно, милый друг
дома, спасибо, что хоть себя-то дали наконец разглядеть хорошенько!..
Лебедева всё еще не было
дома, так что под вечер к
князю успел ворваться Келлер, не хмельной, но с излияниями и признаниями.
— Во-первых, милый
князь, на меня не сердись, и если было что с моей стороны — позабудь. Я бы сам еще вчера к тебе зашел, но не знал, как на этот счет Лизавета Прокофьевна…
Дома у меня… просто ад, загадочный сфинкс поселился, а я хожу, ничего не понимаю. А что до тебя, то, по-моему, ты меньше всех нас виноват, хотя, конечно, чрез тебя много вышло. Видишь,
князь, быть филантропом приятно, но не очень. Сам, может, уже вкусил плоды. Я, конечно, люблю доброту и уважаю Лизавету Прокофьевну, но…
«И как смели, как смели мне это проклятое анонимное письмо написать про эту тварь, что она с Аглаей в сношениях? — думала Лизавета Прокофьевна всю дорогу, пока тащила за собой
князя, и
дома, когда усадила его за круглым столом, около которого было в сборе всё семейство, — как смели подумать только об этом?
По глазам дочерей и
князя Щ. он тотчас же догадался, что в
доме гроза.
Он тотчас взял под руку
князя Щ., остановил его у входа в
дом и почти шепотом переговорил с ним несколько слов.
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за
князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из
дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
Час спустя, уже в четвертом часу,
князь сошел в парк. Он пробовал было заснуть
дома, но не мог, от сильного биения сердца.
Дома, впрочем, всё было устроено и по возможности успокоено; больной заснул, и прибывший доктор объявил, что никакой нет особенной опасности. Лебедев, Коля, Бурдовский улеглись в комнате больного, чтобы чередоваться в дежурстве; опасаться, стало быть, было нечего.
— Бежать из
дому! — вскричал
князь.
—
Дома, все, мать, сестры, отец,
князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
Войдя в свой
дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить
князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на
князя и на мать.
Чрезвычайная просьба у меня к вам, многоуважаемый
князь, даже, признаюсь, затем, собственно, и пришел-с: с их
домом вы уже знакомы и даже жили у них-с; то если бы вы, благодушнейший
князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного генерала и для счастия его…
— Maman не совсем здорова, Аглая тоже. Аделаида ложится спать, я тоже иду. Мы сегодня весь вечер
дома одни просидели. Папаша и
князь в Петербурге.
— Что в
доме у них не знают, так в этом нет для меня и сомнения; но ты мне мысль подал: Аглая, может быть, и знает. Одна она и знает, потому что сестры были тоже удивлены, когда она так серьезно передавала поклон отцу. И с какой стати именно ему? Если знает, так ей
князь передал!
Князю в первое время казалось, что даже и лучше будет для «бедного мальчика», если он переселится из его
дома.
Князь большею частью не бывал
дома и возвращался к себе иногда очень поздно; ему всегда докладывали, что Коля весь день искал его и спрашивал.
Наутро после вакхической песни и ссоры, когда
князь, часов около одиннадцати, выходил из
дому, пред ним вдруг явился генерал, чрезвычайно чем-то взволнованный, почти потрясенный.
— На месте редактора я бы не напечатал; что же касается вообще до записок очевидцев, то поверят скорее грубому лгуну, но забавнику, чем человеку достойному и заслуженному. Я знаю некоторые записки о двенадцатом годе, которые… Я принял решение,
князь; я оставляю этот
дом, —
дом господина Лебедева.
— Я оставляю
дом Лебедева потому, милый
князь, потому что с этим человеком порвал; порвал вчера вечером, с раскаянием, что не раньше. Я требую уважения,
князь, и желаю получать его даже и от тех лиц, которым дарю, так сказать, мое сердце.
Князь, я часто дарю мое сердце и почти всегда бываю обманут. Этот человек был недостоин моего подарка.
Сначала, дескать,
князь почтил его своею доверенностью в делах с известным «персонажем» (с Настасьей Филипповной); но потом совсем разорвал с ним и отогнал его от себя со срамом, и даже до такой обидной степени, что в последний раз с грубостью будто бы отклонил «невинный вопрос о ближайших переменах в
доме».
Почти у самого
дома Птицына, как нарочно, попался Коля, и
князь поручил ему передать письмо в руки брата, как бы прямо от самой Аглаи Ивановны.
Ипполита
князь уже не застал в
доме Птицына.
А между тем все эти люди, — хотя, конечно, были «друзьями
дома» и между собой, — были, однако же, далеко не такими друзьями ни
дому, ни между собой, какими принял их
князь, только что его представили и познакомили с ними.
— Уж по одному этому быть не может! — подхватил
князь. — Как же она выйдет, если бы даже и хотела? Вы не знаете… обычаев в этом
доме: она не может отлучиться одна к Настасье Филипповне; это вздор!
Ипполит вышел.
Князю не для чего было просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он был и способен на это. Приказание ему Аглаи сидеть
дома теперь почти объяснялось: может быть, она хотела за ним зайти. Правда, может быть, она именно не хотела, чтоб он туда попал, а потому и велела ему
дома сидеть… Могло быть и это. Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег на диван и закрыл глаза.
— Во всем
доме никого теперь, кроме нас вчетвером, — заметил он вслух и странно посмотрел на
князя.