Неточные совпадения
— Вы
князь Мышкин? — спросил он чрезвычайно любезно и вежливо. Это был очень красивый молодой человек, тоже лет двадцати восьми, стройный блондин, средневысокого роста, с маленькою наполеоновскою бородкой, с умным и очень красивым лицом. Только улыбка его, при всей ее любезности, была что-то уж слишком тонка; зубы выставлялись при этом что-то уж слишком жемчужно-ровно;
взгляд, несмотря на всю веселость и видимое простодушие его, был что-то уж слишком пристален и испытующ.
Генерал был удовлетворен. Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к
князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная мысль, что ведь
князь был тут и все-таки слышал. Но он мгновенно успокоился, при одном
взгляде на
князя можно была вполне успокоиться.
Для вас же,
князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что вы будете не один, а, так сказать, в недрах семейства, а по моему
взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в такой столице, как Петербург.
Он смутился и не договорил; он на что-то решался и как бы боролся сам с собой.
Князь ожидал молча. Ганя еще раз испытующим, пристальным
взглядом оглядел его.
Аглая остановилась, взяла записку и как-то странно поглядела на
князя. Ни малейшего смущения не было в ее
взгляде, разве только проглянуло некоторое удивление, да и то, казалось, относившееся к одному только
князю. Аглая своим
взглядом точно требовала от него отчета, — каким образом он очутился в этом деле вместе с Ганей? — и требовала спокойно и свысока. Они простояли два-три мгновения друг против друга; наконец что-то насмешливое чуть-чуть обозначилось в лице ее; она слегка улыбнулась и прошла мимо.
— Как? И ты тут,
князь? — рассеянно проговорил Рогожин, отчасти удивленный встречей с
князем. — Всё в штиблетишках, э-эх! — вздохнул он, уже забыв о
князе и переводя
взгляд опять на Настасью Филипповну, всё подвигаясь и притягиваясь к ней, как к магниту.
Раздались восклицания со всех сторон.
Князь побледнел. Странным и укоряющим
взглядом поглядел он Гане прямо в глаза; губы его дрожали и силились что-то проговорить; какая-то странная и совершенно неподходящая улыбка кривила их.
— А
князь для меня то, что я в него в первого, во всю мою жизнь, как в истинно преданного человека поверила. Он в меня с одного
взгляда поверил, и я ему верю.
Князь скорбным, строгим и проницающим
взглядом смотрел в лицо продолжавшей его оглядывать Настасьи Филипповны.
Все устремили
взгляды на Птицына, читавшего письмо. Общее любопытство получило новый и чрезвычайный толчок. Фердыщенку не сиделось; Рогожин смотрел в недоумении и в ужасном беспокойстве переводил
взгляды то на
князя, то на Птицына. Дарья Алексеевна в ожидании была как на иголках. Даже Лебедев не утерпел, вышел из своего угла, и, согнувшись в три погибели, стал заглядывать в письмо чрез плечо Птицына, с видом человека, опасающегося, что ему сейчас дадут за это колотушку.
Птицын так даже от целомудрия наклонил голову и смотрел в землю. Тоцкий про себя подумал: «Идиот, а знает, что лестью всего лучше возьмешь; натура!»
Князь заметил тоже из угла сверкающий
взгляд Гани, которым тот как бы хотел испепелить его.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на
взгляд, бедного
князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
На другой или на третий день после переезда Епанчиных, с утренним поездом из Москвы прибыл и
князь Лев Николаевич Мышкин. Его никто не встретил в воксале; но при выходе из вагона
князю вдруг померещился странный, горячий
взгляд чьих-то двух глаз, в толпе, осадившей прибывших с поездом. Поглядев внимательнее, он уже ничего более не различил. Конечно, только померещилось; но впечатление осталось неприятное. К тому же
князь и без того был грустен и задумчив и чем-то казался озабоченным.
В одной одежде была полная перемена: всё платье было другое, сшитое в Москве и хорошим портным; но и в платье был недостаток: слишком уж сшито было по моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и, сверх того, на человека, нисколько этим не интересующегося, так что при внимательном
взгляде на
князя слишком большой охотник посмеяться, может быть, и нашел бы чему улыбнуться.
— Вы сами так веруете? — спросил
князь, странным
взглядом оглянув Лебедева.
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев
князя, он до того побледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным
взглядом и скривив рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении
князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
Пока он подводил
князя к креслам и усаживал его к столу, тот случайно обернулся к нему и остановился под впечатлением чрезвычайно странного и тяжелого его
взгляда.
Один портрет во весь рост привлек на себя внимание
князя: он изображал человека лет пятидесяти, в сюртуке покроя немецкого, но длиннополом, с двумя медалями на шее, с очень редкою и коротенькою седоватою бородкой, со сморщенным и желтым лицом, с подозрительным, скрытным и скорбным
взглядом.
Или в самом деле было что-то такое в Рогожине, то есть в целом сегодняшнем образе этого человека, во всей совокупности его слов, движений, поступков,
взглядов, что могло оправдывать ужасные предчувствия
князя и возмущающие нашептывания его демона?
Два давешних глаза, те же самые, вдруг встретились с его
взглядом. Человек, таившийся в нише, тоже успел уже ступить из нее один шаг. Одну секунду оба стояли друг перед другом почти вплоть. Вдруг
князь схватил его за плечи и повернул назад, к лестнице, ближе к свету: он яснее хотел видеть лицо.
Первое неприятное впечатление Лизаветы Прокофьевны у
князя — было застать кругом него целую компанию гостей, не говоря уже о том, что в этой компании были два-три лица ей решительно ненавистные; второе — удивление при виде совершенно на
взгляд здорового, щеголевато одетого и смеющегося молодого человека, ступившего им навстречу, вместо умирающего на смертном одре, которого она ожидала найти.
— Вас удержала Аглая Ивановна; ведь я не ошибаюсь? Это ведь ваша дочь Аглая Ивановна? Она так хороша, что я давеча с первого
взгляда угадал ее, хоть и никогда не видал. Дайте мне хоть на красавицу-то в последний раз в жизни посмотреть, — какою-то неловкою, кривою улыбкой улыбнулся Ипполит, — вот и
князь тут, и супруг ваш, и вся компания. Отчего вы мне отказываете в последнем желании?
С первого
взгляда на него
князю подумалось, что по крайней мере этот господин должен знать всю подноготную безошибочно, — да и как не знать, имея таких помощников, как Варвара Ардалионовна и супруг ее?
Князь заметил милый, ласковый
взгляд Веры Лебедевой, тоже торопившейся пробраться к нему сквозь толпу.
Князь выпил всего два или три бокала и был только весел. Привстав из-за стола, он встретил
взгляд Евгения Павловича, вспомнил о предстоящем между ними объяснении и улыбнулся приветливо. Евгений Павлович кивнул ему головой и вдруг показал на Ипполита, которого пристально наблюдал в эту самую минуту. Ипполит спал, протянувшись на диване.
— Так… не читать? — прошептал он ему как-то опасливо, с кривившеюся улыбкой на посиневших губах, — не читать? — пробормотал он, обводя
взглядом всю публику, все глаза и лица, и как будто цепляясь опять за всех с прежнею, точно набрасывающеюся на всех экспансивностью, — вы… боитесь? — повернулся он опять к
князю.
Тут он опять поднялся со стула, так что странно было, зачем и садился.
Князю показалось тоже, что Евгений Павлович недоволен и раздражен, и смотрит враждебно, что в его
взгляде совсем не то, что давеча.
— Да, для нее, — тихо ответил
князь, грустно и задумчиво склонив голову и не подозревая, каким сверкающим
взглядом глянула на него Аглая, — для нее, чтобы только узнать… Я не верю в ее счастье с Рогожиным, хотя… одним словом, я не знаю, что бы я мог тут для нее сделать и чем помочь, но я приехал.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным
взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то
князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и
князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Князь изложил даже несколько своих
взглядов, своих собственных затаенных наблюдений, так что всё это было бы даже смешно, если бы не было так «хорошо изложено», как согласились потом все слушавшие.
А
князь все-таки ничем не смущался и продолжал блаженствовать. О, конечно, и он замечал иногда что-то как бы мрачное и нетерпеливое во
взглядах Аглаи; но он более верил чему-то другому, и мрак исчезал сам собой. Раз уверовав, он уже не мог поколебаться ничем. Может быть, он уже слишком был спокоен; так по крайней мере казалось и Ипполиту, однажды случайно встретившемуся с ним в парке.
Она действительно серьезно проговорила свою угрозу, так что даже что-то необычайное послышалось в ее словах и проглянуло в ее
взгляде, чего прежде никогда не замечал
князь, и что, уж конечно, не походило на шутку.
Князь замолчал. Он сидел, выпрямившись на стуле, и неподвижно, огненным
взглядом глядел на Ивана Петровича.
Пристальный и беспокойный ее
взгляд нетерпеливо устремился на Аглаю. Обе сели поодаль одна от другой, Аглая на диване в углу комнаты, Настасья Филипповна у окна.
Князь и Рогожин не садились, да их и не пригласили садиться.
Князь с недоумением и как бы с болью опять поглядел на Рогожина, но тот улыбался всё прежнею своею улыбкой. Молчание продолжалось еще несколько мгновений.
Князь был уверен, что Настасья Филипповна не заговорит сама о письмах; по сверкающим
взглядам ее он догадался, чего могут ей стоить теперь эти письма; но он отдал бы полжизни, чтобы не заговаривала о них теперь и Аглая.
В церкви, пройдя кое-как сквозь толпу, при беспрерывном шепоте и восклицаниях публики, под руководством Келлера, бросавшего направо и налево грозные
взгляды,
князь скрылся на время в алтаре, а Келлер отправился за невестой, где у крыльца дома Дарьи Алексеевны нашел толпу не только вдвое или втрое погуще, чем у
князя, но даже, может быть, и втрое поразвязнее.
Они вышли, уселись опять в тех же стульях, опять один против другого.
Князь дрожал всё сильнее и сильнее и не спускал своего вопросительного
взгляда с лица Рогожина.
Князь вслушивался, напрягая все силы, чтобы понять, и всё спрашивая
взглядом.