Неточные совпадения
— Сейчас, когда я
был с поздравлением, дала. Я давно уже просил. Не знаю, уж не намек ли это с ее стороны, что я сам приехал с пустыми
руками, без подарка, в такой день, — прибавил Ганя, неприятно улыбаясь.
Все три девицы Епанчины
были барышни здоровые, цветущие, рослые, с удивительными плечами, с мощною грудью, с сильными, почти как у мужчин,
руками, и, конечно вследствие своей силы и здоровья, любили иногда хорошо покушать, чего вовсе и не желали скрывать.
— Maman, да ведь этак очень странно рассказывать, — заметила Аделаида, которая тем временем поправила свой мольберт, взяла кисти, палитру и принялась
было копировать давно уже начатый пейзаж с эстампа. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване и, сложа
руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.
Она пришла домой, побираясь, вся испачканная, вся в лохмотьях, с ободранными башмаками; шла она пешком всю неделю, ночевала в поле и очень простудилась; ноги
были в ранах,
руки опухли и растрескались.
Аглая слегка пожала
руку князю и вышла. Лицо ее
было серьезно и нахмурено, она даже не улыбнулась, когда кивнула князю головой на прощание.
А то молчат… вдруг, — и это без малейшего, я вам скажу, предупреждения, то
есть без самомалейшего, так-таки совершенно как бы с ума спятила, — светло-голубая хвать у меня из
руки сигару и за окно.
Генерал покраснел ужасно, Коля тоже покраснел и стиснул себе
руками голову; Птицын быстро отвернулся. Хохотал по-прежнему один только Фердыщенко. Про Ганю и говорить
было нечего: он все время стоял, выдерживая немую и нестерпимую муку.
— Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать
будешь! — заревел Ганя, бросив
руку Вари, и освободившеюся
рукой, в последней степени бешенства, со всего размаха дал князю пощечину.
— Ну, это пусть мне… а ее… все-таки не дам!.. — тихо проговорил он наконец, но вдруг не выдержал, бросил Ганю, закрыл
руками лицо, отошел в угол, стал лицом к стене и прерывающимся голосом проговорил: — О, как вы
будете стыдиться своего поступка!
Князь
был поражен чрезвычайно и молча, обеими
руками обнял Ганю. Оба искренно поцеловались.
— Да я удивляюсь, что вы так искренно засмеялись. У вас, право, еще детский смех
есть. Давеча вы вошли мириться и говорите: «Хотите, я вам
руку поцелую», — это точно как дети бы мирились. Стало
быть, еще способны же вы к таким словам и движениям. И вдруг вы начинаете читать целую лекцию об этаком мраке и об этих семидесяти пяти тысячах. Право, всё это как-то нелепо и не может
быть.
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и в самом деле с «Indеpendance Belge» в
руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал
было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал
был уж почти что готов.
Трое маленьких детей, две девочки и мальчик, из которых Леночка
была старшая, подошли к столу, все трое положили на стол
руки, и все трое тоже пристально стали рассматривать князя.
Князь, может
быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные слова, но
был ослеплен и поражен до того, что не мог даже выговорить слова. Настасья Филипповна заметила это с удовольствием. В этот вечер она
была в полном туалете и производила необыкновенное впечатление. Она взяла его за
руку и повела к гостям. Перед самым входом в гостиную князь вдруг остановился и с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей...
На указательном пальце правой
руки был дорогой бриллиантовый перстень.)
Один только Лебедев
был из числа наиболее ободренных и убежденных и выступал почти рядом с Рогожиным, постигая, что в самом деле значит миллион четыреста тысяч чистыми деньгами и сто тысяч теперь, сейчас же, в
руках.
Костюм его
был совершенно давешний, кроме совсем нового шелкового шарфа на шее, ярко-зеленого с красным, с огромною бриллиантовою булавкой, изображавшею жука, и массивного бриллиантового перстня на грязном пальце правой
руки.
— Вы, кажется, сказали, князь, что письмо к вам от Салазкина? — спросил Птицын. — Это очень известный в своем кругу человек; это очень известный ходок по делам, и если действительно он вас уведомляет, то вполне можете верить. К счастию, я
руку знаю, потому что недавно дело имел… Если бы вы дали мне взглянуть, может
быть, мог бы вам что-нибудь и сказать.
Он от радости задыхался: он ходил вокруг Настасьи Филипповны и кричал на всех: «Не подходи!» Вся компания уже набилась в гостиную. Одни
пили, другие кричали и хохотали, все
были в самом возбужденном и непринужденном состоянии духа. Фердыщенко начинал пробовать к ним пристроиться. Генерал и Тоцкий сделали опять движение поскорее скрыться. Ганя тоже
был со шляпой в
руке, но он стоял молча и все еще как бы оторваться не мог от развивавшейся пред ним картины.
— Матушка! Королевна! Всемогущая! — вопил Лебедев, ползая на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая
руки к камину. — Сто тысяч! Сто тысяч! Сам видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая! Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в огонь вложу!.. Больная жена без ног, тринадцать человек детей — всё сироты, отца схоронил на прошлой неделе, голодный сидит, Настасья Филипповна!! — и, провопив, он пополз
было в камин.
Слушателями
были: мальчик лет пятнадцати, с довольно веселым и неглупым лицом и с книгой в
руках, молодая девушка лет двадцати, вся в трауре и с грудным ребенком на
руках, тринадцатилетняя девочка, тоже в трауре, очень смеявшаяся и ужасно разевавшая при этом рот, и, наконец, один чрезвычайно странный слушатель, лежавший на диване малый лет двадцати, довольно красивый, черноватый, с длинными, густыми волосами, с черными большими глазами, с маленькими поползновениями на бакенбарды и бородку.
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на
руках дочери ребенку, несколько раз с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица
есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
И Лебедев потащил князя за
руку. Они вышли из комнаты, прошли дворик и вошли в калитку. Тут действительно
был очень маленький и очень миленький садик, в котором благодаря хорошей погоде уже распустились все деревья. Лебедев посадил князя на зеленую деревянную скамейку, за зеленый вделанный в землю стол, и сам поместился напротив него. Чрез минуту, действительно, явился и кофей. Князь не отказался. Лебедев подобострастно и жадно продолжал засматривать ему в глаза.
Говоря, князь в рассеянности опять
было захватил в
руки со стола тот же ножик, и опять Рогожин его вынул у него из
рук и бросил на стол. Это
был довольно простой формы ножик, с оленьим черенком, нескладной, с лезвием вершка в три с половиной, соответственной ширины.
Подходит ко мне: «Купи, барин, крест серебряный, всего за двугривенный отдаю; серебряный!» Вижу в
руке у него крест и, должно
быть, только что снял с себя, на голубой, крепко заношенной ленточке, но только настоящий оловянный с первого взгляда видно, большого размера, осьмиконечный полного византийского рисунка.
— Матушка, — сказал Рогожин, поцеловав у нее
руку, — вот мой большой друг, князь Лев Николаевич Мышкин; мы с ним крестами поменялись; он мне за родного брата в Москве одно время
был, много для меня сделал. Благослови его, матушка, как бы ты родного сына благословила. Постой, старушка, вот так, дай я сложу тебе
руку…
Взаимные вежливости
были произнесены, оба пожали друг другу
руку и пристально заглянули друг другу в глаза.
Это
был молодой человек, бедно и неряшливо одетый, в сюртуке, с засаленными до зеркального лоску рукавами, с жирною, застегнутою доверху жилеткой, с исчезнувшим куда-то бельем, с черным шелковым замасленным донельзя и скатанным в жгут шарфом, с немытыми
руками, с чрезвычайно угреватым лицом, белокурый и, если можно так выразиться, с невинно-нахальным взглядом.
— Так прочти же лучше ты, читай сейчас, вслух! вслух! — обратилась Лизавета Прокофьевна к Коле, с нетерпением выхватив из
рук князя газету, до которой тот едва еще успел дотронуться, — всем вслух, чтобы каждому
было слышно.
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и, ни слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл
руками лицо. Ему
было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность
была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё разом разрушившее, и что чуть ли уж и сам он тому не причиной, уж тем одним, что вслух прочел это.
Никакой растраты ротной суммы и никаких обид подчиненным не
было — в этом я положительно убежден, и как у вас
рука поднялась такую клевету написать?)
— Не беспокойтесь, Аглая Ивановна, — спокойно отвечал Ипполит, которого подскочившая к нему Лизавета Прокофьевна схватила и неизвестно зачем крепко держала за
руку; она стояла пред ним и как бы впилась в него своим бешеным взглядом, — не беспокойтесь, ваша maman разглядит, что нельзя бросаться на умирающего человека… я готов разъяснить, почему я смеялся… очень
буду рад позволению…
Он опять засмеялся; но это
был уже смех безумного. Лизавета Прокофьевна испуганно двинулась к нему и схватила его за
руку. Он смотрел на нее пристально, с тем же смехом, но который уже не продолжался, а как бы остановился и застыл на его лице.
Иван Федорович протянул, однако же, князю
руку, но не успел пожать и побежал за Лизаветой Прокофьевной, которая с шумом и гневом сходила с террасы. Аделаида, жених ее и Александра искренно и ласково простились с князем. Евгений Павлович
был в том же числе, и один он
был весел.
— И я не верю, хоть
есть улики. Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая! Тысячу лет
буду утверждать, что злая! Все они теперь у меня такие, даже эта мокрая курица, Александра, но эта уж из
рук вон выскочила. Но тоже не верю! Может
быть, потому что не хочу верить, — прибавила она как будто про себя. — Почему ты не приходил? — вдруг обернулась она опять к князю. — Все три дня почему не приходил? — нетерпеливо крикнула ему она другой раз.
Если, например, в продолжение десятков лет все тащили свои деньги в ломбард и натащили туда миллиарды по четыре процента, то, уж разумеется, когда ломбарда не стало и все остались при собственной инициативе, то большая часть этих миллионов должна
была непременно погибнуть в акционерной горячке и в
руках мошенников, — и это даже приличием и благонравием требовалось.
Ведь уж ножницы
были в
руках, ведь уж на коленках только отмолила ее!..
«Ведь вот, — подумала про себя Лизавета Прокофьевна, — то спит да
ест, не растолкаешь, а то вдруг подымется раз в год и заговорит так, что только
руки на нее разведешь».
— Совсем не стоял, — крикнул Коля, — а совсем напротив: Ипполит у князя
руку вчера схватил и два раза поцеловал, я сам видел, тем и кончилось всё объяснение, кроме того, что князь просто сказал, что ему легче
будет на даче, и тот мигом согласился переехать, как только станет легче.
— Евгений Павлыч, — сказал он с странною горячностью, схватив его за
руку, —
будьте уверены, что я вас считаю за самого благороднейшего и лучшего человека, несмотря ни на что;
будьте в этом уверены…
— Господи, можно ли
было подумать? — всплеснула
руками Лизавета Прокофьевна.
— Я хотел сказать… я хотел сказать, — затрепетал князь, — я хотел только изъяснить Аглае Ивановне… иметь такую честь объяснить, что я вовсе не имел намерения… иметь честь просить ее
руки… даже когда-нибудь… Я тут ни в чем не виноват, ей-богу, не виноват, Аглая Ивановна! Я никогда не хотел, и никогда у меня в уме не
было, никогда не захочу, вы сами увидите;
будьте уверены! Тут какой-нибудь злой человек меня оклеветал пред вами!
Будьте спокойны!
Но капитан уже опомнился и уже не слушал его. В эту минуту появившийся из толпы Рогожин быстро подхватил под
руку Настасью Филипповну и повел ее за собой. С своей стороны, Рогожин казался потрясенным ужасно,
был бледен и дрожал. Уводя Настасью Филипповну, он успел-таки злобно засмеяться в глаза офицеру и с видом торжествующего гостинодворца проговорить...
На террасе уже
было довольно темно, князь не разглядел бы в это мгновение ее лица совершенно ясно. Чрез минуту, когда уже они с генералом выходили с дачи, он вдруг ужасно покраснел и крепко сжал свою правую
руку.
Записка
была написана наскоро и сложена кое-как, всего вероятнее, пред самым выходом Аглаи на террасу. В невыразимом волнении, похожем на испуг, князь крепко зажал опять в
руку бумажку и отскочил поскорей от окна, от света, точно испуганный вор; но при этом движении вдруг плотно столкнулся с одним господином, который очутился прямо у него за плечами.
«Ба! — остановился он вдруг, озаренный другою идеей, — давеча она сошла на террасу, когда я сидел в углу, и ужасно удивилась, найдя меня там, и — так смеялась… о чае заговорила; а ведь у ней в это время уже
была эта бумажка в
руках, стало
быть, она непременно знала, что я сижу на террасе, так зачем же она удивилась?
— Какая у тебя
будет злоба! — засмеялся опять Рогожин в ответ на горячую, внезапную речь князя. Он действительно стоял, сторонясь от него, отступив шага на два и пряча свои
руки.
— Да вот, которого вы за
руки давеча схватили… Он
был так взбешен, что хотел уже к вам завтра прислать за объяснениями.
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною
рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то
есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Я поспешил поднять — и
было время, потому что уже подскочил какой-то в длинном кафтане, но, увидев вещь в моих
руках, спорить не стал, бегло заглянул мне в
руки и проскользнул мимо.