Неточные совпадения
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны,
а сие похвально! Гм… генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с,
если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму,
а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
Да
если и пошел, так потому, что думал: «Всё равно, живой не вернусь!»
А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил.
—
А то, что
если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то, вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты с Лихачевым ездил, — вскрикнул Рогожин, крепко схватив его за руку.
А между тем,
если бы только ведали эти судьи, что происходило иногда на душе у Ивана Федоровича, так хорошо знавшего свое место!
—
Если позволите, — сказал князь, — я бы подождал лучше здесь с вами,
а там что ж мне одному?
— О, почти не по делу! То есть,
если хотите, и есть одно дело, так только совета спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин,
а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
А мне тогда же пришла в голову одна мысль:
а что,
если это даже и хуже?
—
Если уж так вам желательно, — промолвил он, — покурить, то оно, пожалуй, и можно, коли только поскорее. Потому вдруг спросит,
а вас и нет. Вот тут под лесенкой, видите, дверь. В дверь войдете, направо каморка; там можно, только форточку растворите, потому оно не порядок…
—
А знаете, князь, — сказал он совсем почти другим голосом, — ведь я вас все-таки не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть, захочет посмотреть на однофамильца… Подождите,
если хотите, коли у вас время терпит.
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, —
если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать,
а потом отправлюсь к его сиятельству,
а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что…
А сколько вам лет, князь?
— Да что дома? Дома всё состоит в моей воле, только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право,
если бы не мать, так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится,
а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в доме и держится, что последнего слова еще не сказано,
а гроза грянет.
Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне:
если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец.
Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время.
А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Если б он знал, например, что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр.,
а того, что это произойдет с ним в такой неестественной и непринятой форме.
Наконец,
если она и принимает теперь капитал, то вовсе не как плату за свой девичий позор, в котором она не виновата,
а просто как вознаграждение за исковерканную судьбу.
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни,
а я всегда,
если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память,
а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось.
—
А я добрая, — неожиданно вставила генеральша, — и,
если хотите, я всегда добрая, и это мой единственный недостаток, потому что не надо быть всегда доброю.
А что,
если пять секунд!..
— Я хочу видеть! — вскинулась генеральша. — Где этот портрет?
Если ему подарила, так и должен быть у него,
а он, конечно, еще в кабинете. По средам он всегда приходит работать и никогда раньше четырех не уходит. Позвать сейчас Гаврилу Ардалионовича! Нет, я не слишком-то умираю от желания его видеть. Сделайте одолжение, князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите у него портрет и принесите сюда. Скажите, что посмотреть. Пожалуйста.
— Князь, я сейчас домой.
Если вы не переменили намерения жить у нас, то я вас доведу,
а то вы и адреса не знаете.
Да, еще: когда я спросил, уже взяв записку, какой же ответ? тогда она сказала, что без ответа будет самый лучший ответ, — кажется, так; извините,
если я забыл ее точное выражение,
а передаю, как сам понял.
— Да, почти как товарищ. Я вам потом это всё разъясню…
А хороша Настасья Филипповна, как вы думаете? Я ведь ее никогда еще до сих пор не видывал,
а ужасно старался. Просто ослепила. Я бы Ганьке всё простил,
если б он по любви; да зачем он деньги берет, вот беда!
— В том, что Настасья Филипповна непременно пойдет за вас и что всё это уже кончено,
а во-вторых,
если бы даже и вышла, что семьдесят пять тысяч вам так и достанутся прямо в карман. Впрочем, я, конечно, тут многого не знаю.
— Любил вначале. Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся только в любовницы и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей.
Если захочет жить смирно, и я буду жить смирно;
если же взбунтуется, тотчас же брошу,
а деньги с собой захвачу. Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным.
А как вы думаете, князь,
если б я давеча вам руку поцеловал (как искренно вызывался), стал бы я вам врагом за это впоследствии?
— Настасья-то Филипповна? Да она никогда и не живала у Большого театра,
а отец никогда и не бывал у Настасьи Филипповны,
если хотите знать; странно, что вы от него чего-нибудь ожидали. Она живет близ Владимирской, у Пяти Углов, это гораздо ближе отсюда. Вам сейчас? Теперь половина десятого. Извольте, я вас доведу.
Если бы даже и можно было каким-нибудь образом, уловив случай, сказать Настасье Филипповне: «Не выходите за этого человека и не губите себя, он вас не любит,
а любит ваши деньги, он мне сам это говорил, и мне говорила Аглая Епанчина,
а я пришел вам пересказать», — то вряд ли это вышло бы правильно во всех отношениях.
— Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю:
если я и сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни, то роль Осла я, уж конечно, беру на себя,
а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано...
— А-а!
Если он под особым покровительством, то смягчаюсь и я…
—
А право, это бы хорошо! — заметила Настасья Филипповна, вдруг вся оживляясь. — Право бы, попробовать, господа! В самом деле, нам как-то невесело.
Если бы каждый из нас согласился что-нибудь рассказать… в этом роде… разумеется, по согласию, тут полная воля,
а? Может, мы выдержим! По крайней мере ужасно оригинально…
Одно только можно бы было заключить постороннему наблюдателю,
если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может быть, это было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя. Как бы то ни было,
а впечатление осталось.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть.
Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал.
А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
— Пятьдесят рублей,
если выиграю, и только пять,
если проиграю, — объяснил вдруг Лебедев совсем другим голосом, чем говорил доселе,
а так, как будто он никогда не кричал.
Да и то соврал,
если уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных»,
а уж это совсем другое; ибо много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые там теперь мятутся и стонут, и ждут; да я и за тебя, и за таких же, как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился,
если уж взялся подслушивать, как я молюсь…
—
А я бы вам… я бы вам…
если бы захотели, я бы вам кое-что весьма интересное, высокочтимый князь, мог бы сообщить, к тому же предмету относящееся, — пробормотал Лебедев, на радости увиваясь сбоку около князя.
А о том, что у вас опять здесь сладилось, я только вчера в вагоне в первый раз узнал от одного из твоих прежних приятелей, от Залёжева,
если хочешь знать.
А чай пить и обедать опять не будешь?» — «Сказал не буду — прости!» — «Уж как это к тебе не идет, говорит,
если б ты только знал, как к корове седло.
А мне на мысль пришло, что
если бы не было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени.
Нет, не «русская душа потемки»,
а у него самого на душе потемки,
если он мог вообразить такой ужас.
— Во-первых, никакой не будет почтительности,
если их так распустить;
а во-вторых, им даже и неприлично… — объяснил он наконец на прямой вопрос князя.
В результате Лизавета Прокофьевна торжествовала, но во всяком случае Коле крепко досталось: «То по целым дням здесь вертится и не выживешь,
а тут хоть бы знать-то дал,
если уж сам не рассудил пожаловать».
А по-настоящему, выздоровлению родного сына,
если б он был, была бы, может быть, меньше рада, чем твоему; и
если ты мне в этом не поверишь, то срам тебе,
а не мне.
— Да разве я один? — не умолкал Коля. — Все тогда говорили, да и теперь говорят; вот сейчас князь Щ. и Аделаида Ивановна и все объявили, что стоят за «рыцаря бедного», стало быть, «рыцарь-то бедный» существует и непременно есть,
а по-моему,
если бы только не Аделаида Ивановна, так все бы мы давно уж знали, кто такой «рыцарь бедный».
Довольно того, что он ее выбрал и поверил ее «чистой красоте»,
а затем уже преклонился пред нею навеки; в том-то и заслуга, что
если б она потом хоть воровкой была, то он все-таки должен был ей верить и за ее чистую красоту копья ломать.
— Тотчас же послать купить в город, Федора иль Алексея, с первым поездом, — лучше Алексея. Аглая, поди сюда! Поцелуй меня, ты прекрасно прочла, но —
если ты искренно прочла, — прибавила она почти шепотом, — то я о тебе жалею;
если ты в насмешку ему прочла, то я твои чувства не одобряю, так что во всяком случае лучше бы было и совсем не читать. Понимаешь? Ступай, сударыня, я еще с тобой поговорю,
а мы тут засиделись.
— Это будет очень хорошо,
если вы сейчас же и сами это дело окончите, — сказала Аглая, с какою-то особенною серьезностию подходя к князю, —
а нам всем позволите быть вашими свидетелями. Вас хотят замарать, князь, вам надо торжественно оправдать себя, и я заранее ужасно рада за вас.
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем,
а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя,
а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с,
а теперь уже считается прямо за право, что
если очень чего-нибудь захочется, то уж ни пред какими преградами не останавливаться, хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал князь, — сам я до сего дня был болен,
а дело ваше (обратился он к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда же вас и уведомил. Впрочем, я не удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой час… я предлагаю пойти со мной в другую комнату,
если ненадолго… Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
— Но ведь
если вы, наконец, господин Бурдовский, не желаете здесь говорить, — удалось наконец вклеить князю, чрезвычайно пораженному таким началом, — то говорю вам, пойдемте сейчас в другую комнату,
а о вас всех, повторяю вам, сию минуту только услышал…
Это была только слепая ошибка фортуны; они следовали сыну П. На него должны были быть употреблены,
а не на меня — порождение фантастической прихоти легкомысленного и забывчивого П.
Если б я был вполне благороден, деликатен, справедлив, то я должен бы был отдать его сыну половину всего моего наследства; но так как я прежде всего человек расчетливый и слишком хорошо понимаю, что это дело не юридическое, то я половину моих миллионов не дам.