Неточные совпадения
Иные утверждали, что он положительно сумасшедший,
хотя и находили, что в сущности это еще не такой важный недостаток, что многие из почетных членов города готовы всячески обласкать Александра Петровича, что он мог бы даже
быть полезным, писать просьбы и проч.
Это
было описание,
хотя и бессвязное, десятилетней каторжной жизни, вынесенной Александром Петровичем.
Попробуй кто не из каторжных упрекнуть арестанта его преступлением, выбранить его (
хотя, впрочем, не в русском духе попрекать преступника) — ругательствам не
будет конца.
Этих как-то невольно уважали; они же, с своей стороны,
хотя часто и очень ревнивы
были к своей славе, но вообще старались не
быть другим в тягость, в пустые ругательства не вступали, вели себя с необыкновенным достоинством,
были рассудительны и почти всегда послушны начальству — не из принципа послушания, не из сознания обязанностей, а так, как будто по какому-то контракту, сознав взаимные выгоды.
Не понимаю, как мог он кончить благополучно; он вышел в отставку жив и здоров,
хотя, впрочем, и
был отдан под суд.
Этот арестант, возможно,
был прототипом Петрова, он пришел на каторгу «за сорвание с ротного командира эполет».] в этот раз не
захочет лечь под розги и что майору пришел конец.
Это
был взбалмошный, легкомысленный, нерассудительный в высшей степени человек,
хотя совсем не глупец.
И начальство знало об этом, и арестанты не роптали на наказания,
хотя такая жизнь похожа
была на жизнь поселившихся на горе Везувии.
Наконец,
был еще один доход,
хотя не обогащавший арестантов, но постоянный и благодетельный.
Арестанты, хоть и в кандалах, ходили свободно по всему острогу, ругались,
пели песни, работали на себя, курили трубки, даже
пили вино (
хотя очень немногие), а по ночам иные заводили картеж.
Общее сожительство, конечно,
есть и в других местах; но в острог-то приходят такие люди, что не всякому хотелось бы сживаться с ними, и я уверен, что всякий каторжный чувствовал эту муку,
хотя, конечно, большею частью бессознательно.
Оба впились глазами друг в друга. Толстяк ждал ответа и сжал кулаки, как будто
хотел тотчас же кинуться в драку. Я и вправду думал, что
будет драка. Для меня все это
было так ново, и я смотрел с любопытством. Но впоследствии я узнал, что все подобные сцены
были чрезвычайно невинны и разыгрывались, как в комедии, для всеобщего удовольствия; до драки же никогда почти не доходило. Все это
было довольно характерно и изображало нравы острога.
Наш солдат смотрит всегда таким занятым, что если б и
хотел, то ему бы некогда
было фанфаронить.
Был он очень неглуп и как-то странно откровенен,
хотя отнюдь не болтлив.
Он
был всегда весел, приветлив ко всем, работал безропотно, спокоен и ясен,
хотя часто с негодованием смотрел на гадость и грязь арестантской жизни и возмущался до ярости всяким воровством, мошенничеством, пьянством и вообще всем, что
было нечестно; но ссор не затевал и только отворачивался с негодованием.
Но он избегал ссор и брани,
хотя был вообще не из таких, которые бы дали себя обидеть безнаказанно, и умел за себя постоять.
Раз, уже довольно долго после моего прибытия в острог, я лежал на нарах и думал о чем-то очень тяжелом. Алей, всегда работящий и трудолюбивый, в этот раз ничем не
был занят,
хотя еще
было рано спать. Но у них в это время
был свой мусульманский праздник, и они не работали. Он лежал, заложив руки за голову, и тоже о чем-то думал. Вдруг он спросил меня...
Он замолчал и в этот вечер уже больше не сказал ни слова. Но с этих пор он искал каждый раз говорить со мной,
хотя сам из почтения, которое он неизвестно почему ко мне чувствовал, никогда не заговаривал первый. Зато очень
был рад, когда я обращался к нему. Я расспрашивал его про Кавказ, про его прежнюю жизнь. Братья не мешали ему со мной разговаривать, и им даже это
было приятно. Они тоже, видя, что я все более и более люблю Алея, стали со мной гораздо ласковее.
— Имеется в виду Коран (Сура III, 43).] Говоря это, они вполне
были уверены, что делают мне великое удовольствие, восхваляя Ису, а Алей
был вполне счастлив, что братья его решились и
захотели сделать мне это удовольствие.
Я лег на голых нарах, положив в голову свое платье (подушки у меня еще не
было), накрылся тулупом, но долго не мог заснуть,
хотя и
был весь измучен и изломан от всех чудовищных и неожиданных впечатлений этого первого дня.
Осип
был один из четырех поваров, назначаемых арестантами по выбору в наши две кухни,
хотя, впрочем, оставлялось вполне и на их волю принять или не принять такой выбор; а приняв, можно
было хоть завтра же опять отказаться.
Он
был редкой честности и кротости человек,
хотя и пришел за контрабанду.
Сушилов
был очень жалкий малый, вполне безответный и приниженный, даже забитый,
хотя его и никто у нас не бил, а так уж от природы забитый.
Арестанты смеялись над Сушиловым — не за то, что он сменился (
хотя к сменившимся на более тяжелую работу с легкой вообще питают презрение, как ко всяким попавшимся впросак дуракам), а за то, что он взял только красную рубаху и рубль серебром: слишком уж ничтожная плата. Обыкновенно меняются за большие суммы, опять-таки судя относительно. Берут даже и по нескольку десятков рублей. Но Сушилов
был так безответен, безличен и для всех ничтожен, что над ним и смеяться-то как-то не приходилось.
Наш майор, кажется, действительно верил, что А-в
был замечательный художник, чуть не Брюллов, [Брюллов К. П. (1799–1852) — русский художник, выдающийся портретист.] о котором и он слышал, но все-таки считал себя вправе лупить его по щекам, потому, дескать, что теперь ты хоть и тот же художник, но каторжный, и хоть
будь ты разбрюллов, а я все-таки твой начальник, а стало
быть, что
захочу, то с тобою и сделаю.
Я
был удивлен и смущен, точно и не подозревал прежде ничего этого и не слыхал ни о чем,
хотя и знал и слышал.
Но тулупы крепки,
хотя и не редкость
было на ком-нибудь видеть к концу третьего года, то
есть срока выноски, тулуп, заплатанный простою холстиной.
Кстати: вот отчего, может
быть, в арестантах, даже и в трезвом виде, замечается всеобщая наклонность к куражу, к хвастовству, к комическому и наивнейшему возвеличению собственной личности,
хотя бы призрачному.
Так, может
быть, заживо схороненный в гробу и проснувшийся в нем, колотит в свою крышу и силится сбросить ее,
хотя, разумеется, рассудок мог бы убедить его, что все его усилия останутся тщетными.
«Всё это моя среда, мой теперешний мир, — думал я, — с которым,
хочу не
хочу, а должен жить…» Я пробовал
было расспрашивать и разузнавать об них у Акима Акимыча, с которым очень любил
пить чай, чтоб не
быть одному.
Вся наша кучка отправилась за крепость на берег, слегка побрякивая цепями, которые
хотя и
были скрыты под одеждою, но все-таки издавали тонкий и резкий металлический звук с каждым шагом.
— Ну, да черт с тобой и с дядюшкой, не стоит и говорить! А хорошее
было слово
хотел сказать. Ну, так вот, братцы, как это случилось, что недолго я нажил в Москве; дали мне там напоследок пятнадцать кнутиков, да и отправили вон. Вот я…
А оченно, оченно, оченно того
хотел, чтоб богатым
быть.
— Ишь, братан Петрович, как оболокся! — заметил один, передразнивая выговором мужиков. Замечательно, что арестанты вообще смотрели на мужиков несколько свысока,
хотя половина из них
были из мужиков.
Я очень хорошо видел теперь, что они презирают меня за то, что я
хотел работать, как и они, не нежился и не ломался перед ними; и хоть я наверно знал, что потом они принуждены
будут переменить обо мне свое мнение, но все-таки мысль, что теперь они как будто имеют право презирать меня, думая, что я на работе заискивал перед ними, — эта мысль ужасно огорчала меня.
«Нет, — думал я, на него глядя, — я
хочу жить и
буду жить».
Любопытно, что такие же отношения продолжались между нами не только в первые дни, но и в продолжение нескольких лет сряду и почти никогда не становились короче,
хотя он действительно
был мне предан.
— Я вот
хотел вас про Наполеона спросить. Он ведь родня тому, что в двенадцатом году
был? (Петров
был из кантонистов и грамотный.)
— Гм. А вот я
хотел вас, Александр Петрович, спросить: правда ли, говорят,
есть такие обезьяны, у которых руки до пяток, а величиной с самого высокого человека?
И странное дело: несколько лет сряду я знал потом Петрова, почти каждый день говорил с ним; всё время он
был ко мне искренно привязан (хоть и решительно не знаю за что), — и во все эти несколько лет,
хотя он и жил в остроге благоразумно и ровно ничего не сделал ужасного, но я каждый раз, глядя на него и разговаривая с ним, убеждался, что М.
был прав и что Петров, может
быть, самый решительный, бесстрашный и не знающий над собою никакого принуждения человек.
Замечу, впрочем, что этот Петров
был тот самый, который
хотел убить плац-майора, когда его позвали к наказанию и когда майор «спасся чудом», как говорили арестанты, — уехав перед самой минутой наказания.
Вот такой-то и режет человека за четвертак, чтоб за этот четвертак
выпить косушку,
хотя в другое время пропустит мимо с сотнею тысяч.
Как он мне влепит раз, —
хотел было я крикнуть, раскрыл
было рот, а крику-то во мне и нет.
Его действительно все как будто даже любили и никто не обижал,
хотя почти все
были ему должны. Сам он
был незлобив, как курица, и, видя всеобщее расположение к себе, даже куражился, но с таким простодушным комизмом, что ему тотчас же это прощалось. Лучка, знавший на своем веку много жидков, часто дразнил его и вовсе не из злобы, а так, для забавы, точно так же, как забавляются с собачкой, попугаем, учеными зверьками и проч. Исай Фомич очень хорошо это знал, нисколько не обижался и преловко отшучивался.
Но прошлого года на Рождестве майор
был не в духе: где-то проигрался, да и в остроге к тому же нашалили, вот он и запретил со зла, а теперь, может
быть, не
захочет стеснять.
Я
было сначала того да сего, а она мне: «Нет, этого не моги, Саша, потому я
хочу всю невинность свою сохранить, чтоб тебе же достойной женой
быть», и только ласкается, смеется таково звонко… да чистенькая такая
была, я уж и не видал таких, кроме нее.
Я так и плюнул;
хотел было у него тут же стекло разбить… да что, думаю! нечего трогать, пропало, как с возу упало!
Уважение к торжественному дню переходило у арестантов даже в какую-то форменность; немногие гуляли; все
были серьезны и как будто чем-то заняты,
хотя у многих совсем почти не
было дела.
Весь этот бедный народ
хотел повеселиться, провесть весело великий праздник — и, господи! какой тяжелый и грустный
был этот день чуть не для каждого.
— Старичку Александру Петровичу! — проговорил Варламов, с плутоватым смехом заглядывая мне в глаза, и чуть не полез со мной целоваться. Он
был пьяненек. Выражение: «Старичку такому-то…», то
есть такому-то мое почтение, употребляется в простонародье по всей Сибири,
хотя бы относилось к человеку двадцати лет. Слово «старичок» означает что-то почетное, почтительное, даже льстивое.