Казнь египетская

Морис де Валеф, 1907

Морис де Валеф (1874–1946) – французский писатель и журналист; основатель и издатель популярного парижского журнала «Midi» («Полдень»). Являлся заметной фигурой в среде парижской богемы, принимал активное участие в светской жизни французской столицы. В частности, спонсировал и проводил первые показы модной одежды и нижнего белья. Де Валеф активно поддерживал молодой национальный кинематограф, борясь против засилия американских фильмов и призывая со страниц своего журнала к запрету их демонстрации на французских экранах. Также он был идейным вдохновителем и организатором одного из самых первых национальных конкурсов красоты в Париже, получившего затем престижный статус европейского. Кроме того, де Валеф является автором нескольких исторических романов, среди которых «Королева Тайя», «Приключения прекрасной ахеянки» и др. Череда событий, происходящих в романе «Казнь египетская», публикуемом в данном томе, ярко отражает своеобразие жизни древней столицы Египта – города Фивы. На страницах книги сталкиваются честь и бесчестие, верность своим идеалам и духовная пустота, чувственность и аскетизм, наконец, величие искренней любви и грубость вожделения.

Оглавление

Из серии: Египетские ночи

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Казнь египетская предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

II

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2011

© ООО «РИЦ Литература», 2011

* * *

I

Солнце еще стояло высоко. Шел третий час дня. По Нилу медленно плыла галера. Легкий ветерок поднимал на поверхности реки тысячи маленьких блестящих волн, похожих на рыбью чешую, и слегка надувал огромный парус галеры, выкрашенный в виде шахматной доски красным и зеленым цветом. И такова была прозрачность воздуха в Египте, что феллахи, вечно работавшие на берегу над орошением пустыни, могли различить все мелочи такелажа, кончая последним узлом в снастях. Двое из этих феллахов только что погрузили в воду огромные мешки из кожи, прикрепленные к жердям. При виде галеры они разом прекратили свою работу. И жерди вдруг выпрямились, образуя вертикальные линии, единственные на этом горизонте без деревьев, без домов, без жизни, где купол неба, точно гранитная крышка саркофага, сливался с берегами, соединяясь в темную линию. Оба феллаха были голы. Их кожа, когда-то коричневая, приняла мрачный оттенок базальта, едва отличаясь от ила, в котором им вечно приходилось возиться. Их глуповатые лица выдавали тяжелые, рабские условия жизни.

— Клянусь Изидой, — побожился один из них, прикладывая руки к глазам в виде зонтика, — пускай меня накажут плетьми, но уж я отправлюсь завтра просить как милости, службы во флоте. Подумай, как чудно жить на корабле; посмотри на этих гребцов: лентяи, как они тянут свои весла.

Действительно, гребцы поручили свой корабль ветру, а сами бездельничали. Кто поправлял передник, которым было опоясано его коренастое тело, другие беспечно шутили с моряками, забившимися под паруса. Один из матросов ловким маневром захватил голову гребца в мертвую петлю. Несчастная жертва делала неимоверные усилия, чтобы освободиться. Но все было напрасно.

Неистовая веселость охватила весь экипаж.

— Посмотри-ка, он его выловил, как крокодил! — с восторгом воскликнул феллах.

При этих словах его товарищ побледнел. На его родине крокодилов чтят как воплощение Сет-Тифона, бога зла. Он поспешил пробормотать заклинание, простирая свои руки к желтоватой поверхности Нила:

— Остановись, о крокодил, сын Сита, останься недвижим, не разверзай ужасной пасти. Да превратится перед тобой вода в огромный огненный вал!

— Ага! — воскликнул первый феллах, не оставлявший своих наблюдений за галерой. — Посмотри, человек-то выпутался из петли и теперь сам хочет проучить своего обидчика.

Но хохот на галере разом затих. На палубе появилась новая личность — человек величественного роста, затянутый в красные одежды. Одной рукой он держался за лотос из бронзы, украшавший корму, а другой нервно вертел огромный бич. Мгновение — и тяжелый удар опустился на спины двух ближайших гребцов. Тогда остальные поспешили схватиться за весла. На этот раз галера понеслась как стрела и быстро скрылась из вида…

Между тем, как феллахи принялись за свою однообразную работу, неизвестный, довольный произведенным впечатлением, снова спустился в каюту.

Судя по одежде и чертам лица, можно было сказать, что это финикиец, уроженец одного из больших городов приморской Сирии, Сидона или Тира.

Вот уже два столетия, как фараон Тут-Мазу Великий обратил почти все народности Азии в вассалов Египта.

Финикияне, смелые мореплаватели, снабжали страну, начиная с Мемфиса до Фив, рабами и всеми редкими произведениями далеких стран; их энергичные лица очень близко знакомы обитателям берегов Нила.

В то время как владелец каюты принялся за проверку счетов, написанных клинообразно на таблетках, не мешает рассмотреть его наружность попристальнее.

Под влиянием ветра его лицо и руки покрылись сильным загаром. Черная борода, очень густая и блестящая, обстриженная клином, подчеркивала выдающуюся челюсть. Толстые ярко-красные губы и острый нос придавали его задорному лицу скорее вид купца, чем пирата. Богатая одежда не обличала вкуса. Красное платье, отделанное золотой бахромой и покрытое массой голубых звездочек, ложилось на плечи в виде пелерины по тогдашней сирийской моде. Сейчас можно было сказать, что оно куплено в одной из лавок Сидона. Горячий фиолетовый оттенок пурпура указывал на нежность морских раковин, из которых его добывали.

Шею его украшало ожерелье из амбры, зеленоватого прозрачного вещества, добытого из туманных и холодных морей далекого недоступного Запада.

Он взял из стоявшей на столе чаши кусочек глины, сделал из нее влажный шарик и приложил к таблетке. На эту печать из нежной земли он наложил другую, из прозрачного кристалла, на которой можно было различить его собственную фигуру, поклоняющуюся Мелькарту, богу-геркулесу города Тира.

Наконец его работа была кончена.

— Ио, Ио! — крикнул он громким голосом, обращаясь к кому-то, кто, вероятно, находился за толстой занавеской, висевшей на заднем плане комнаты. — Ио, мы приближаемся. Мы прибудем в Фивы раньше шестого часа. О прелестная чужестранка, взойди на мостик, чтобы приветствовать стовратные Фивы — самый большой город мира!..

Ни один человек из его экипажа не понял его слов. Он говорил на чуждом наречии далеких ахейских островов, о которых робкие египетские мореплаватели не имели ни малейшего понятия. Только одни смелые финикияне отваживались проникать далеко за остров Кипр.

На свой зов он не получил ответа. Никто не являлся: кругом по-прежнему все было тихо. Вдруг его лицо исказилось злобой; он дернул занавеску своей волосатой, мускулистой рукой и сразу оборвал ее.

Женская фигура робко поднялась навстречу из кучи беспорядочно набросанных подушек и шкур.

Испуганная внезапным вторжением, она скрывалась в темноте, как загнанный зверь.

Она поправляла на своей голой груди овечью шкуру.

— Будешь ты отвечать? — снова зарычал он. — Я еще раз приказываю тебе взобраться на мостик.

Женщина склонила голову. В это время луч солнца, пробравшись сквозь щели, разом осветил ее рыжие волосы.

— Не хочу я думать ни о тебе, ни о Фивах, — решительно объявила она.

Он снова было хотел разразиться страшными угрозами, но сдержался и только выместил свой гнев на куче тряпья, из которого вдруг показался курносый профиль старухи. Она пугливо озиралась круглыми и выпученными, как у совы, глазами.

— Банизит, — обратился к ней незнакомец, — наряди-ка красавицу. Если она через час не будет на мостике, то, клянусь Мелькартом, как только приеду в Фивы, прикажу бросить твое высохшее тело крокодилам священного озера.

Он снова прикрепил сорванную занавеску и удалился. Женщины остались одни.

— Ты очень счастлива, о Ио! — прошептала старуха. — Купец Агама надеется взять за тебя большую цену. Ты представляешь для него огромную сумму денег, и он дорожит тобой, а я, как собака, терплю палочные удары.

— А все же я рабыня, — прошептала Ио с жестоким отчаянием.

Старуха печально вздохнула, не отрывая взора от белой шейки своей подруги.

— Моя милочка, ты рабыня, но ты знаешь, что два голубка, которые у тебя здесь, всегда найдут себе хорошенькую голубятню. Может быть, тебе посчастливится и ты попадешь в гинекей принца…

— Замолчи! — сказала повелительно Ио. — Клянусь, что тот, кому продаст меня Агама, не подойдет дважды ко мне. Я вырву ему сердце своими когтями!

— Ну а если он будет красив и богат?

— Каков бы он ни был, он не будет повелевать мной. Я не для того родилась. О египтянка, жалкая рабыня своего презренного господина, знай, что мой отец живет в роскошном дворце на берегу дивного моря. Он первый среди самых знатных и богатых. Однажды — то был ужасный роковой день — я купалась со своими служанками; мы расположились далеко от нескромных взоров пылких юношей. Вдруг из-за камней выскакивает отряд варваров. Они бросились на нас, как львы… На песке лежали туники. Они их похитили. Служанки выбежали из воды и бросились бежать в город… А я? О неосторожность! Мне было стыдно бежать голой, я старалась спастись вплавь. Но пираты бросились на свой корабль и изловили меня в сети, как дельфина! О мое отечество, о дорогой город ахеян!

Старуха покачала головой:

— Ты уже все это мне рассказывала однажды, но я не знаю ахеян, о которых ты говоришь мне. Поживи в нашей стране, с тобой будет то же, что и с моей матерью: она была бедуинка, она так же отчаянно ломала свои руки, как и ты, оплакивая свою свободу и свою дорогую пустыню. Великий фараон пожертвовал ее и еще десять тысяч рабов храму солнца в Гелиополисе. Там хорошо кормили и сносно обращались. Она была сыта, и ее сердце было покойно. А ты ахеянка, Агама тебя похитил, но, заметь, он тебя не бьет и не неволит. Он даже хотел, чтобы я научила тебя языку египтян.

— Чтобы дороже продать! Но ему не получить того дохода, о котором он мечтает. Яд сумеет всегда уничтожить все расчеты!

— Вот это тебе более подходит, чем яд, — сказала бедуинка и протянула пузырек с желтоватой жидкостью. Ее руки, дряблые и черные, освещенные яркими лучами солнца, походили на лапы какой-то птицы. — Его дал мне для тебя Агама, это душистое масло, чтобы умастить твое тело. Не отказывайся. Духи и наряды — вернейшее твое оружие.

Ио вздохнула и принялась поправлять свою прическу. Банизит принесла ей миску с водой. Ахеянка улыбнулась, умастила свое гибкое тело маслом, и в первый раз под влиянием его ласкающей нежности она почувствовала себя хоть немного счастливее. Она была почти готова, как Банизит бросилась к ее ногам:

— О чужестранка, попроси того, кто найдет тебя прекрасной, купить и меня тоже. Я буду твоей рабой! Я знаю, что Агама продаст меня какому-нибудь ремесленнику за несколько бронзовых колец и меня заставят целые дни тереть муку между камнями! О Ио! Я была тебе так покорна, так терпелива с тех пор, как мы покинули Мемфис. Не откажи мне. Сжалься хотя бы ради твоей матери…

Появление Агамы прервало ее мольбы.

Он подошел к Ио и предложил ей руку, чтобы проводить наверх, но она с отвращением от него отвернулась, легко взобралась по лесенке и принялась поправлять свой длинный шерстяной пеплум, окрашенный в нежный зеленый цвет; ветер облепил его вокруг ее полного, молодого, удивительно стройного тела.

— Хвала тебе, прелестный зеленый кузнечик! — воскликнул финикиец, скользя самодовольным взглядом купца по ее нежным формам. — Ты выйдешь в такой части города, где твоя прозрачная туника привлечет благосклонные взгляды. Клянусь Астартой, там, где женщины носят только белое, твои варварские одежды удивят фиванцев. Их красноватая кожа никуда не годится в сравнении с твоей.

Он дотронулся до руки Ио, обнаженной благодаря разрезу на правом плече. Рука эта, с детства подставляемая под палящие лучи солнца, не имела той удивительной белизны, как левая, скрытая под одеждой. Она приняла дивный оттенок слоновой кости. Ахеянка с ненавистью посмотрела на своего властелина и с презрительной гримаской отодвинула локоть.

Единственное облачко, омрачавшее счастье пирата, — это суровый характер Ио.

Первое время отчаяние девушки было ужасно. Много раз пыталась она броситься в воду. Наконец догадались надеть на нее цепи. Теперь отчаяние прошло, но оно сменилось угрюмой холодностью. Целые дни она мрачно молчала. Купец знал, что всякий предпочтет веселую и ручную птичку красивой, но угрюмой до свирепости невольнице, и боялся получить меньше, чем ожидал.

Девушка печально стояла на заднем мостике, и ее затуманенный взор с тревогой вглядывался в синеющие цепи гор, которые с двух сторон окружили неровную долину.

Она думала о своем далеком острове, о дивной игре яркого солнца в прозрачных морских волнах — и мрачная неподвижность этих гор ее ужасала. Ничего кругом, кроме реки, а потом сейчас же песок и холмы. Но холмы не такие зеленые и улыбающиеся, как на ее милой родине, где обработанные поля замыкались густым бесконечным лесом. Нет, здесь ничего этого не было, кроме крутых известковых хребтов, диких и пустынных, сожженных палящими лучами египетского солнца.

Она давно уже поклялась скрыть свое горе, замкнуться в своей гордости и на все отвечать презрением, но теперь отчаяние сжало горло, и женщина, почти еще ребенок, сказалась в ней. Она горько заплакала… Чтобы ободрить ее, Агама улыбнулся. Его могучая и хитрая голова, украшенная красной повязкой, которая прикреплялась с помощью золотой тесьмы к развевающейся бороде, красиво выделялась на четырехугольниках белеющего паруса.

Он простер руки вдаль и, указывая на горизонт, с восторгом воскликнул:

— Взгляни, дитя, вот Фивы стовратные, огромные Фивы. Поклонись им. Все города мира родились вчера и умрут завтра. Этот же существует тысячи лет. И боги обещали ему бессмертие. Я видел Вавилон, я видел Халдею, но египетские Фивы в тысячу раз лучше!

Между тем долина начинала мало-помалу расширяться, исчезла цепь арабских гор, и на горизонте показалось поразительное произведение архитектуры — пилоны, скорее похожие на массивы огромных гор, чем на произведение рук человеческих.

Храмы развертывали целые анфилады своих колонн. Те сначала казались ничтожными рядом с чудовищными пилонами, но мало-помалу размеры их вырисовывались более отчетливо. Столетние сикоморы и роскошные пальмы казались простыми кустарниками и былинками. Там и тут виднелись обелиски, пирамидальные верхушки которых, вылитые из чистого золота, сияли над городом.

Сидящие или стоящие, застывшие в своей абсолютной неподвижности, обелиски эти поражали своим гигантским размером и пропорциональностью линий. Ио в испуге закрыла глаза, колени ее дрожали. Грустная мысль быть проданной этим чудовищам поражала ее. Казалось, сердце перестало биться. И, протянув руки, чтобы оттолкнуть от себя страшное видение, она испустила крик ужаса.

Еще несколько минут, и между гранитными храмами можно было различить уже и другие строения. Все они были выкрашены в яркие цвета.

— Вот и дворцы, — почтительно произнес купец. — О Ио, ты будешь жить в этих пышных дворцах, потому что только принц может заплатить сумму, которую я хочу получить. Клянусь, да защитит меня Мелькарт, я делаю это не из жадности, нет, дитя мое, но из желания тебе же добра.

— Если я тебе так дорога, как ты говоришь, — прошептала девушка, — то проводи меня на родину, возврати дорогому отцу и несчастной матери.

— Ты еще жалеешь свой город, похожий на какое-то жалкое местечко! А я-то положил столько труда, чтобы показать тебе богатейший город мира!

— Да, чтобы продать меня здесь, как скотину, тогда как в родном Аргосе я была свободна! Знай же: в моих жилах течет благородная кровь!

— Что же делать — такова торговля, — сказал решительно финикиец.

Тогда Ио разразилась упреками:

— Презренный похититель, безжалостный потомок пиратов! Я решилась просить тебя об этом, так как все же ты имеешь человеческий облик! Теперь же я тебя презираю!..

Между тем галера медленно подвигалась вперед.

Уже масса храмов начала постепенно раздвигаться, между ними виднелись дворцы, возвышавшиеся над бесконечными анфиладами стен. Бесконечные купола казались огромными муравейниками из-за тысячи голубей, покрывавших Фивы пестрым ковром.

До них внезапно донесся шум огромного города: крики ослов, стук колесниц, удары молотов о наковальни…

Вот и набережная, усеянная пестрой толпой.

Здесь Нил затянут густой сетью судов. Приходилось сложить паруса. Гребцы нашей галеры ловко маневрировали, успевая перебрасываться шутками и проклятиями с соседним экипажем.

Чужеземная одежда Ио, ее рыжие волосы и ослепительная белизна привлекли всеобщее внимание.

— Откуда ты ее везешь? Она твоя рабыня? Сколько ты за нее просишь? — кричали финикийцу с берега.

В первый раз ахеянка сделалась предметом всеобщего любопытства. В Мемфисе и Дельте Ио решительно отказывалась выходить из каюты. Она поспешила закутать голову в свой пеплум, но господин ее энергично воспротивился этому.

Пришлось опустить глаза и побороть свое отчаяние. Она готова была сейчас же броситься в сверкающие волны реки, чтобы умереть. Сильный толчок вырвал ее из этого мрачного отчаяния: галера достигла берега и становилась на якорь.

Агама взял за руку свою пленницу, и они поднялись по гранитной лестнице. Наверху они очутились среди целой толпы грузчиков, навязчиво предлагавших свои услуги. Их покрытые потом бронзовые тела лоснились на солнце.

— Посторонитесь! — крикнул Агама. — Я не нуждаюсь в ваших услугах, чтобы выгрузить мою добычу. Она состоит из ляпис-лазури и пурпура. Есть еще у меня только одна рабыня. Клянусь вам, что она невинна! Вот она, взгляните!

Все это он кричал как можно громче, чтобы привлечь побольше любопытных.

Несколько прохожих образовали около них небольшую группу.

— Идите-ка сюда, — кричали одни, — здесь продают женщину-дикарку!

— Да это финикиец! У него, верно, есть и пурпур, и ляпис-лазурь.

— Клянусь Амоном, — кричали другие, — девочка молода, да только рыжая!

Целые каскады заплетенных и напудренных голубой пудрой волос обрамляли смуглые бритые щеки фиванцев. Все были одеты в белые рубахи, которые спускались до самых ног, оставляя открытыми сандалии из папируса с заостренными носками.

Ио, бледная, охваченная невольной дрожью, вперила свой блуждающий взор в пространство. Она не видела больше ничего.

Агама испытующим взором рассматривал толпу, ища достойного покупателя, готовый сызнова начать свою болтовню.

По площади то и дело сновали по всем направлениям колесницы. Две лошади, покрытые яркими разноцветными попонами, с удивительной легкостью тащили низенький ящик из позолоченного дерева.

Войска возвращались с маневров.

По сверкающим каскам и латам легко можно было отличить офицеров. Благодаря быстрой езде их юбки из муслина развевались.

Трое из них остановились на набережной, им нужно было переехать реку. Пока ставили лошадей на плоты, офицеры вмешались в толпу, которая образовала вокруг Агамы и его пленницы тесный круг. Хитрый купец понял, что настал момент действовать. Он отвесил новоприбывшим такой низкий поклон, что его руки коснулись колен, и громовым голосом начал свою речь:

— Благородные фиванцы, я только что вернулся из далекого плавания, чтобы узреть великого фараона Аменофиса Четвертого. Когда я был здесь последний раз, отец его, великий фараон Аменофис Третий, был еще жив. Он же и послал меня на край зеленого моря и поручил привезти самую прекрасную девушку-дикарку. О потомки Горуса, всмотритесь в удивительную, странную красоту этой девушки. Ее родина — далекий остров, она единственная дочь могущественного царя. Но не думайте, что я отнял ее у отца и насильно привез к вам. О нет, ее жалобы никогда не утомят ушей ее повелителя. Она здесь по собственной воле.

Голос Агамы пробудил Ио из ее мучительной задумчивости. Она только сейчас заметила, что сотни взоров обращены к ней. Она снова закрыла свое лицо и повернулась спиной к толпе.

Но Агама новым энергичным движением заставил ее повернуться. Он так грубо сорвал покрывало с ее лица, что вызвал слезы обиды на глазах девушки.

— Вы видите: она прячется, она плачет, а знаете почему? Она печалится, потому что не увидит светлого лица великого фараона Аменофиса Третьего. Такое горе удивительно. Клянусь вам, что все время она не переставала смеяться и петь, пока весть о смерти Аменофиса Третьего не коснулась ее ушей. Подумайте, какой нежной голубкой будет обладать ее счастливый покупатель.

Но его последние доводы не достигли ушей его слушателей, которые поспешили разойтись, разгоняемые солдатами из полиции, огромные фигуры которых мрачно возвышались над толпой. Палочные удары сыпались направо и налево. Простолюдины быстро разбежались. И горожане тоже медленно удалялись, придерживая парики, так как палки полицейских не щадили никого. На площади остались одни офицеры, их личность считалась неприкосновенной. Уступая желанию воспользоваться этой привилегией, они подошли поближе к купцу.

— Твоя невольница прелестна! — сказал один из них. Он был немножко пьян. — Она понравилась бы, наверно, нам, если бы можно было рассмотреть ее поближе.

Финикиец низко поклонился.

— На моем корабле тебе, конечно, будет удобнее рассмотреть мое сокровище, о сын властелина!

Офицер повернулся к товарищам, смеясь над титулом, которым его величали… Эта лесть ему понравилась. Он взглядом советовался с остальными. Его товарищи решили последовать за Агамой на его корабль.

Ио шла по лестнице, как сомнамбула, на последней ступеньке она приостановилась и быстро двинулась к воде. Но купец, не перестававший наблюдать за ней, сильной рукой заставил ее подняться наверх.

Молодые люди с любопытством рассматривали ахеянку. Она же машинально натягивала на себя свой зеленый пеплум. Ее длинные рыжие волосы беспорядочно ложились вокруг маленького, искаженного страданиями лица. Она так сильно кусала свои бледные губы, сдерживая крик, что на них проступила капелька крови.

— Бедное дитя, — сказал один из мужчин, тот, который носил богатую эмалевую перевязь. — Я не знаю, королевская ли она дочь, как утверждает этот пират, но я уверен, что в жилах ее течет благородная кровь, так как она очень страдает от своего унизительного положения.

— Ты ее жалеешь, о Рамзес, — сказал третий офицер. — Посмотри, как она скрежещет зубами. А глаза, они похожи на глаза гиены, которую потревожили в ее логовище. Да сохранит тебя Озирис заснуть в ее объятиях.

— Клянусь Гатором, — воскликнул тот, который был пьян, — я не отказался бы повергнуть эту воинственную деву в то состояние, в котором находится наша обожаемая богиня Опет, имеющая вид самки гиппопотама, приготовляющейся родить.

Рамзес смерил говорившего холодным взглядом.

— Говоря так, ты оскорбляешь богов, о Узикав, и моего отца: великий жрец накажет тебя за это. Если же ты будешь продолжать оскорблять этого ребенка, то я, как воин, возьму ее под защиту.

— О Рамзес, ты слишком поддался своему гневу, стоит ли ссориться из-за рабыни, — вмешался другой офицер.

— Да еще из-за чужестранки, — пробормотал Узикав. — Она — дитя, я с этим согласен, но дитя, которое имело по крайней мере дюжину любовников.

— Ведь ее хозяин сказал тебе, что она невинна, — возразил Рамзес, пожимая плечами.

Агама воздел руки к небу, призывая в свидетели сразу всех богов Египта:

— Клянусь вам, что она невинна, в противном случае я не возьму ни копейки.

— Сколько ты за нее просишь? — спросил Рамзес.

Финикиец медлил с ответом, он соображал, сколько можно запросить с обладателя роскошной перевязи.

— Она мне стоила дорого, — прошептал он.

— Какая наглость, ты же клялся нам, что ее отец поручил тебе привезти ее к фараону.

— Сказки хороши только для плебеев, а таким знатным господам я должен говорить только правду. Отец ее — один из ахейских вождей. Да сожжет меня Баал, если я солгал. Дикари вечно дерутся между собой, а этот должен был заплатить порядочный выкуп. Он мне продал свою дочь за тридцать кусков тирского пурпура…

— Ты клевещешь, собака! Мой благородный отец удавил бы меня, прежде чем продать тебе, — объявила Ио, выходя из своего оцепенения.

Агама не моргнув глазом продолжал:

— Торг был заключен без ведома крошки, конечно. Вы должны заметить, о благородные потомки Горуса, она владеет языком египтян. Я заплатил золотое кольцо за ее образование, прибавьте расходы на дорогу, так как я продал свой товар еще в Мемфисе и только для нее, неблагодарной, явился в Фивы, чтобы найти господина, достойного такого сокровища.

Рамзес нетерпеливо прервал его разглагольствования:

— Короче, говори сумму.

— Не менее пятидесяти двух золотых колец, о сын властелина, иначе я не наживу ничего.

Узикав разразился хохотом:

— Ого-го, он просит пятьдесят два золотых кольца за рыжую женщину и еще боится остаться в убытке!

— Твоя последняя цена? — настаивал встревоженный Рамзес.

— Ни на одну йоту меньше.

Видимо, офицер не обладал требуемой суммой. Его отец, старший жрец в храме Амона, располагал доходами храма, но не поощрял расточительности сына. Между тем долги Рамзеса все увеличивались: он еще не заплатил за пару кобыл, только что выписанных им из Сирии. Он боролся в душе с сильным желанием купить девушку, но его глаза напрасно старались встретиться с ее взором. Ему было стыдно лишиться оружия, иначе он сейчас же охотно отдал бы все за нее.

Наконец он яростно топнул ногой и, точно убегая от искушения, сказал:

— Пойдемте, друзья, нужно родиться фараоном, чтобы удовлетворять все свои прихоти.

Эти слова, казалось, убедили Узикава. Он был сыном номарха и обладал большим состоянием. Цель его жизни заключалась в том, чтобы никогда не отказываться ни от одной дорогостоящей фантазии.

— Постойте минутку. Девушка мне нравится. Я беру ее, но с условием, что ее тело так же забавно, как лицо. Подумайте сами: ведь нельзя же купить лошадь, покрытую попоной, не снимая эту попону. Купец, наверно, имеет свои причины показывать ее закутанной в одежды, которые скрывают ее формы, как повязки скрывают мумию.

Пьяный офицер приблизился к Ио и насмешливым жестом расстегнул аграф ее пеплума. Но прежде, чем он успел его стащить, она поднялась на цыпочки и впилась когтями в его лицо.

— Ты правду сказал, мой друг. Клянусь Тифоном, эта девушка — настоящая гиена.

— Прости ее, она дикарка, в ее стране женщины не показываются перед мужчинами, как в Египте. Ты ее напугал, но твоя красота ее скоро победит.

— Нет, она мне больше не нужна, — сказал протрезвевший офицер.

— Хочешь, я ее раздену? — предлагал рассерженный купец.

— Нет, это бесполезно — она безобразна.

Офицеры снова поднялись по гранитной лестнице.

На набережной Рамзес остановился. Его товарищи уже скрылись, а он все еще колебался, все еще медлил… Его позолоченная каска долго сверкала на фоне голубого неба, потом исчезла. Дело было проиграно.

Охваченный молчаливым гневом купец обернулся к Ио. Несчастная девушка, сраженная ужасной душевной борьбой, была без чувств. Ее пеплум отвернулся, и прозрачная туника позволяла видеть все тайны ее прекрасного тела. Это зрелище успокоило гнев пирата.

— Банизит, старая сова, иди сюда, дай ей понюхать уксуса и стереги ее до моего прихода. Ты мне ответишь за нее своей жизнью.

Он плотнее закутался в свои красивые одежды, которые ярко выделялись на лазурном горизонте. Скоро он тоже исчез.

II

Оглавление

Из серии: Египетские ночи

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Казнь египетская предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я