Неточные совпадения
Сверх
того, этот взгляд вполне выражал независимость господина Голядкина,
то есть говорил ясно, что господин Голядкин совсем ничего, что он
сам по себе, как и все, и что его изба во всяком случае с краю.
Он обернулся и увидел пред собою двух своих сослуживцев-товарищей,
тех самых, с которыми встретился утром на Литейной, — ребят еще весьма молодых и
по летам и
по чину. Герой наш был с ними ни
то ни се, ни в дружбе, ни в открытой вражде. Разумеется, соблюдалось приличие с обеих сторон; дальнейшего же сближения не было, да и быть не могло. Встреча в настоящее время была крайне неприятна господину Голядкину. Он немного поморщился и на минутку смешался.
Я не буду описывать, как, наконец, Антон Антонович Сеточкин, столоначальник одного департамента, сослуживец Андрея Филипповича и некогда Олсуфия Ивановича, вместе с
тем старинный друг дома и крестный отец Клары Олсуфьевны, — старичок, как лунь седенький, в свою очередь предлагая тост, пропел петухом и проговорил веселые вирши; как он таким приличным забвением приличия, если можно так выразиться, рассмешил до слез целое общество и как
сама Клара Олсуфьевна за таковую веселость и любезность поцеловала его,
по приказанию родителей.
Он, господа, тоже здесь,
то есть не на бале, но почти что на бале; он, господа, ничего; он хотя и
сам по себе, но в эту минуту стоит на дороге не совсем-то прямой; стоит он теперь — даже странно сказать — стоит он теперь в сенях, на черной лестнице квартиры Олсуфья Ивановича.
Дело-то в
том, что он до сеней и до лестницы добраться умел,
по той причине, что, дескать, почему ж не добраться, что все добираются; но далее проникнуть не смел, явно этого сделать не смел… не потому, чтоб чего-нибудь не смел, а так, потому что
сам не хотел, потому что ему лучше хотелось быть втихомолочку.
Сам хозяин явился в весьма недальнем расстоянии от господина Голядкина, и хотя
по виду его нельзя было заметить, что он тоже в свою очередь принимает прямое и непосредственное участие в обстоятельствах господина Голядкина, потому что все это делалось на деликатную ногу, но
тем не менее все это дало ясно почувствовать герою повести нашей, что минута для него настала решительная.
Господин Голядкин был убит — убит вполне, в полном смысле слова, и если сохранил в настоящую минуту способность бежать,
то единственно
по какому-то чуду,
по чуду, которому он
сам, наконец, верить отказывался.
Но и вместе с
тем все это было так странно, непонятно, дико, казалось так невозможным, что действительно трудно было веру дать всему этому делу; господин Голядкин даже
сам готов был признать все это несбыточным бредом, мгновенным расстройством воображения, отемнением ума, если б, к счастию своему, не знал
по горькому житейскому опыту, до чего иногда злоба может довести человека, до чего может иногда дойти ожесточенность врага, мстящего за честь и амбицию.
— Что же это за ветры такие здесь подувают и что означает этот новый крючок?» В
то самое время, как потерянный и полуубитый герой наш готовился было разрешить этот новый вопрос, в соседней комнате послышался шум, обнаружилось какое-то деловое движение, дверь отворилась, и Андрей Филиппович, только что перед
тем отлучившийся
по делам в кабинет его превосходительства, запыхавшись, появился в дверях и кликнул господина Голядкина.
«Петрушка придет еще через час, — думал он, — можно ключ отдать дворнику, а
сам я покамест и
того… исследую дело,
по своей части исследую дело».
И между
тем как господин Голядкин начинал было ломать себе голову над
тем, что почему вот именно трудно протестовать хоть бы на такой-то щелчок, — между
тем эта же мысль о щелчке незаметно переливалась в какую-нибудь другую форму, — в форму какой-нибудь известной маленькой или довольно значительной подлости, виденной, слышанной или
самим недавно исполненной, — и часто исполненной-то даже и не на подлом основании, даже и не из подлого побуждения какого-нибудь, а так, — иногда, например,
по случаю, — из деликатности; другой раз из ради совершенной своей беззащитности, ну и, наконец, потому… потому, одним словом, уж это господин Голядкин знал хорошо почему!
Осклабившись, вертясь, семеня, с улыбочкой, которая так и говорила всем: «доброго вечера», втерся он в кучку чиновников,
тому пожал руку, этого
по плечу потрепал, третьего обнял слегка, четвертому объяснил,
по какому именно случаю был его превосходительством употреблен, куда ездил, что сделал, что с собою привез; пятого и, вероятно, своего лучшего друга чмокнул в
самые губки, — одним словом, все происходило точь-в-точь, как во сне господина Голядкина-старшего.
— Это речь врагов моих, — ответил он, наконец, благоразумно сдерживая себя, трепещущим голосом. В
то же
самое время герой наш с беспокойством оглянулся на дверь. Дело в
том, что господин Голядкин-младший был, по-видимому, в превосходном расположении духа и в готовности пуститься на разные шуточки, не позволительные в общественном месте и, вообще говоря, не допускаемые законами света, и преимущественно в обществе высокого тона.
Опомнился он, впрочем, уже у Семеновского моста, да и
то по тому только случаю, что успел как-то неловко задеть и опрокинуть двух баб с их каким-то походным товаром, а вместе с
тем и
сам повалиться.
Конечно, на дворе ходило много посторонних людей, форейторов, кучеров; к
тому же стучали колеса и фыркали лошади и т. д.; но все-таки место было удобное: заметят ли, не заметят ли, а теперь
по крайней мере выгода
та, что дело происходит некоторым образом в тени и господина Голядкина не видит никто;
сам же он мог видеть решительно все.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).
По неопытности, ей-богу
по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий.
Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь
по своей части, а я отправлюсь
сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Почтмейстер.
Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч —
по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как
сам Шалашников! // Да
тот был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит
по миру, // Не отойдя сосет!
Да тут беда подсунулась: // Абрам Гордеич Ситников, // Господский управляющий, // Стал крепко докучать: // «Ты писаная кралечка, // Ты наливная ягодка…» // — Отстань, бесстыдник! ягодка, // Да бору не
того! — // Укланяла золовушку, //
Сама нейду на барщину, // Так в избу прикатит! // В сарае, в риге спрячуся — // Свекровь оттуда вытащит: // «Эй, не шути с огнем!» // — Гони его, родимая, //
По шее! — «А не хочешь ты // Солдаткой быть?» Я к дедушке: // «Что делать? Научи!»