Неточные совпадения
Впрочем, в это утро господин Голядкин был крайне рассеян, потому
что почти не заметил улыбочек и гримас на свой счет помогавшего ему одеваться Петрушки.
Так как, с своей стороны, господин Голядкин
почти всегда как-то некстати опадал и терялся в те мгновения, в которые случалось ему абордировать [Абордировать (франц. aborder) — подступать вплотную.] кого-нибудь ради собственных делишек своих, то и теперь, не приготовив первой фразы, бывшей для него в таких случаях настоящим камнем преткновения, сконфузился препорядочно, что-то пробормотал, — впрочем, кажется, извинение, — и, не зная,
что далее делать, взял стул и сел.
— Я не мастер красно говорить, Крестьян Иванович; я уже вам имел
честь доложить, Крестьян Иванович,
что я не мастер красно говорить, — сказал господин Голядкин, на этот раз резким и решительным тоном.
— Да-с, Крестьян Иванович. Тоже и старику самому говорю, — дескать, Олсуфий Иванович, говорю, я знаю,
чем обязан я вам, ценю вполне благодеяния ваши, которыми
почти с детских лет моих вы осыпали меня. Но откройте глаза, Олсуфий Иванович, говорю. Посмотрите. Я сам дело начистоту и открыто веду, Олсуфий Иванович.
Господин Голядкин, который доселе, разговаривая снизу лестницы с Андреем Филипповичем, смотрел так,
что, казалось, готов был ему прыгнуть прямо в глаза, — видя,
что начальник отделения немного смешался, сделал,
почти неведомо себе, шаг вперед.
Фраза, во-первых, очень хорошо шла к настоящему его положению, а во-вторых,
чего же не придет в голову человеку, выжидающему счастливой развязки обстоятельств своих
почти битые три часа в сенях, в темноте и на холоде?
Иду, да и только!» Разрешив таким образом свое положение, господин Голядкин быстро подался вперед, словно пружину какую кто тронул в нем; с двух шагов очутился в буфетной, сбросил шинель, снял свою шляпу, поспешно сунул это все в угол, оправился и огладился; потом… потом двинулся в чайную, из чайной юркнул еще в другую комнату, скользнул
почти незаметно между вошедшими в азарт игроками; потом… потом… тут господин Голядкин позабыл все,
что вокруг него делается, и, прямо как снег на голову, явился в танцевальную залу.
Хотя снег, дождь и все то,
чему даже имени не бывает, когда разыграется вьюга и хмара под петербургским ноябрьским небом, разом вдруг атаковали и без того убитого несчастиями господина Голядкина, не давая ему ни малейшей пощады и отдыха, пронимая его до костей, залепляя глаза, продувая со всех сторон, сбивая с пути и с последнего толка, хоть все это разом опрокинулось на господина Голядкина, как бы нарочно сообщась и согласясь со всеми врагами его отработать ему денек, вечерок и ночку на славу, — несмотря на все это, господин Голядкин остался
почти нечувствителен к этому последнему доказательству гонения судьбы: так сильно потрясло и поразило его все происшедшее с ним несколько минут назад у господина статского советника Берендеева!
Впрочем, и опять не в том было главное дело,
что господин Голядкин его видывал часто; да и особенного-то в этом человеке
почти не было ничего, — особенного внимания решительно ничьего не возбуждал с первого взгляда этот человек.
Но и вместе с тем все это было так странно, непонятно, дико, казалось так невозможным,
что действительно трудно было веру дать всему этому делу; господин Голядкин даже сам готов был признать все это несбыточным бредом, мгновенным расстройством воображения, отемнением ума, если б, к счастию своему, не знал по горькому житейскому опыту, до
чего иногда злоба может довести человека, до
чего может иногда дойти ожесточенность врага, мстящего за
честь и амбицию.
— Милостивый государь, — произнес, наконец, наш герой, стараясь говорить
почти шепотом и не глядя на своего приятеля, — мы, кажется, идем по разным дорогам… Я даже уверен в этом, — сказал он, помолчав немножко. — Наконец, я уверен,
что вы меня поняли совершенно, — довольно строго прибавил он в заключение.
Что-то униженное, забитое и запуганное выражалось во всех жестах его, так
что он, если позволит сравнение, довольно походил в эту минуту на того человека, который, за неимением своего платья, оделся в чужое: рукава лезут наверх, талия
почти на затылке, а он то поминутно оправляет на себе короткий жилетишко, то виляет бочком и сторонится, то норовит куда-нибудь спрятаться, то заглядывает всем в глаза и прислушивается, не говорят ли
чего люди о его обстоятельствах, не смеются ли над ним, не стыдятся ли его, — и краснеет человек, и теряется человек, и страдает амбиция…
— Я… Я… Яков Петровичем, —
почти прошептал гость его, словно совестясь и стыдясь, словно прощения прося в том,
что и его зовут тоже Яковом Петровичем.
Дело в том,
что работа его (как он после узнал)
почти превзошла ожидания его превосходительства и поспела действительно к сроку и вовремя.
И только
что господин Голядкин начинал было подходить к Андрею Филипповичу, чтоб перед ним, каким-нибудь образом, так или этак, оправдаться и доказать ему,
что он вовсе не таков, как его враги расписали,
что он вот такой-то да сякой-то и даже обладает, сверх обыкновенных, врожденных качеств своих, вот тем-то и тем-то; но как тут и являлось известное своим неблагопристойным направлением лицо и каким-нибудь самым возмущающим душу средством сразу разрушало все предначинания господина Голядкина, тут же,
почти на глазах же господина Голядкина, очерняло досконально его репутацию, втаптывало в грязь его амбицию и потом немедленно занимало место его на службе и в обществе.
В комнате было как-то не по-обыкновенному светло; солнечные лучи густо процеживались сквозь заиндевевшие от мороза стекла и обильно рассыпались по комнате,
что немало удивило господина Голядкина; ибо разве только в полдень заглядывало к нему солнце своим чередом; прежде же таких исключений в течении небесного светила, сколько по крайней мере господин Голядкин сам мог припомнить,
почти никогда не бывало.
Иные просто сказали «здравствуйте» и прочь отошли; другие лишь головою кивнули, кое-кто просто отвернулся и показал,
что ничего не заметил, наконец, некоторые, — и
что было всего обиднее господину Голядкину, — некоторые из самой бесчиновной молодежи, ребята, которые, как справедливо выразился о них господин Голядкин, умеют лишь в орлянку поиграть при случае да где-нибудь потаскаться, — мало-помалу окружили господина Голядкина, сгруппировались около него и
почти заперли ему выход.
«К лучшему — не к лучшему, — думал господин Голядкин,
почти задыхаясь от скорого бега, — но
что дело проиграно, так в том теперь и сомнения малейшего нет;
что пропал я совсем, так уж это известно, определено, решено и подписано».
Герой наш
почти на лету обернулся назад, бросил ей деньги за себя и за незаплатившего бесстыдного человека, не требуя сдачи, и, несмотря на то
что промешкал, все-таки успел, хотя и опять на лету только, подхватить своего неприятеля.
Очнувшись, герой наш заметил,
что стоит посреди комнаты и
почти неприличным, невежливым образом смотрит на одного весьма почтенной наружности старичка, который, пообедав и помолясь перед образом Богу, уселся опять и, с своей стороны, тоже не сводил глаз с господина Голядкина.
И
что вот здесь за дровами стою, так и это совсем ничего… и не смеешь ничего говорить; дескать, барину хочется за дровами стоять, вот он и стоит за дровами… и
чести ничьей не марает, — вот оно как!
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая
честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую
честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству.
Честью уверяю, и наполовину нет того,
что они говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем так, как старик: «Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я, говорит, и написать и
почитать люблю, но мешает,
что в комнате, говорит, немножко темно».
Хлестаков и Лука Лукич, который
почти выталкивается из дверей. Сзади его слышен голос
почти вслух: «
Чего робеешь?»