Неточные совпадения
— Как вы смели, милостивый государь, как решились обеспокоить незнакомую вам даму в ее доме и в такой час… и явиться к ней говорить о человеке, который здесь же, в этой самой гостиной, всего три часа тому, приходил
убить меня, стучал ногами и вышел как
никто не выходит из порядочного дома.
— Ты говорил это себе много раз, когда оставался один в эти страшные два месяца, — по-прежнему тихо и раздельно продолжал Алеша. Но говорил он уже как бы вне себя, как бы не своею волей, повинуясь какому-то непреодолимому велению. — Ты обвинял себя и признавался себе, что убийца
никто как ты. Но
убил не ты, ты ошибаешься, не ты убийца, слышишь меня, не ты! Меня Бог послал тебе это сказать.
— Если бы не
убил, то я бы денег, конечно, взять не посмел и осталось бы втуне. Но был и такой расчет, что изобьют до бесчувствия, а я в то время и поспею взять, а там потом Федору-то Павловичу отлепартую, что это
никто как Дмитрий Федорович, их избимши, деньги похитили.
А за день до того, как
убил отца, и написал мне это письмо, написал пьяный, я сейчас тогда увидела, написал из злобы и зная, наверно зная, что я
никому не покажу этого письма, даже если б он и
убил.
Но так как подсудимый уверяет, что
убил не он, то, стало быть, должен был
убить Смердяков, другого выхода нет, ибо
никого другого нельзя найти, никакого другого убийцы не подберешь.
Напротив, повторяю это, если б он промолчал хоть только об деньгах, а потом
убил и присвоил эти деньги себе, то
никто бы никогда в целом мире не мог обвинить его по крайней мере в убийстве для грабежа, ибо денег этих ведь
никто, кроме него, не видал,
никто не знал, что они существуют в доме.
Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг сам — слышите, господа, сам — заявил про него в своей речи, именно в том месте, где он указывает на нелепость предположения, что
убил Смердяков: „Не было бы этого пакета, не останься он на полу как улика, унеси его грабитель с собою, то
никто бы и не узнал в целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым“.
Тут мне приходит в голову одна самая обыкновенная мысль: ну что, если б этот пестик лежал не на виду, не на полке, с которой схватил его подсудимый, а был прибран в шкаф? — ведь подсудимому не мелькнул бы он тогда в глаза, и он бы убежал без оружия, с пустыми руками, и вот, может быть,
никого бы тогда и не
убил.
Ну, что же тут делать! Мы катались по двору, как два пса; а потом, сидя в бурьяне съезда, обезумев от невыразимой тоски, я кусал губы, чтобы не реветь, не орать. Вот вспоминаешь об этом и, содрогаясь в мучительном отвращении, удивляешься — как я не сошел с ума, не
убил никого?
«Делись тем, что у тебя есть, с другими, не собирай богатств, не величайся, не грабь, не мучай, не
убивай никого, не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали», — сказано не 1800, а 5000 лет тому назад, и сомнения в истине этого закона не могло бы быть, если бы не было лицемерия: нельзя бы было, если не делать этого, то по крайней мере не признавать, что это всегда нужно делать и что тот, кто не делает этого, делает дурно.
Неточные совпадения
― Это не мужчина, не человек, это кукла!
Никто не знает, но я знаю. О, если б я была на его месте, я бы давно
убила, я бы разорвала на куски эту жену, такую, как я, а не говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что я твоя жена, что он чужой, что он лишний… Не будем, не будем говорить!..
Он довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он
никого не
убьет одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою.
Какое преступление? — вскричал он вдруг в каком-то внезапном бешенстве, — то, что я
убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу,
никому не нужную, которую
убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление?
— Я — не лгу! Я жить хочу. Это — ложь? Дурак! Разве люди лгут, если хотят жить? Ну? Я — богатый теперь, когда ее
убили. Наследник. У нее
никого нет. Клим Иванович… — удушливо и рыдая закричал он. Голос Тагильского заглушил его:
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что в городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь город в страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который
никому не сделал зла, быстро идет по улице и знает, что его могут
убить. В любую минуту. Безнаказанно…