Неточные совпадения
— Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее
убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение
для его брата. — Но разве вы… про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы
для такого, как он, человека, который всю жизнь свою
убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству?
— А помнишь ли, как я к тебе тогда в другой раз пришел, в полночь? Еще запомнить тебе велел? Знаешь ли,
для чего я входил? Я ведь
убить тебя приходил!
Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников считается уже такою необходимостью,
для которой жертвуют даже жизнью, честью и человеколюбием, чтоб утолить эту необходимость, и даже
убивают себя, если не могут утолить ее.
— Да, вот кто мог
убить… — начал было следователь, но прокурор Ипполит Кириллович (товарищ прокурора, но и мы будем его называть
для краткости прокурором), переглянувшись со следователем, произнес, обращаясь к Мите...
— Ну и решился
убить себя. Зачем было оставаться жить: это само собой в вопрос вскакивало. Явился ее прежний, бесспорный, ее обидчик, но прискакавший с любовью после пяти лет завершить законным браком обиду. Ну и понял, что все
для меня пропало… А сзади позор, и вот эта кровь, кровь Григория… Зачем же жить? Ну и пошел выкупать заложенные пистолеты, чтобы зарядить и к рассвету себе пулю в башку всадить…
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут
для меня позор. В ответе на вопрос: откуда взял эти деньги, заключен
для меня такой позор, с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его
убил и ограбил. Вот почему не могу говорить. От позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
— Женщина часто бесчестна, — проскрежетала она. — Я еще час тому думала, что мне страшно дотронуться до этого изверга… как до гада… и вот нет, он все еще
для меня человек! Да
убил ли он? Он ли
убил? — воскликнула она вдруг истерически, быстро обращаясь к Ивану Федоровичу. Алеша мигом понял, что этот самый вопрос она уже задавала Ивану Федоровичу, может, всего за минуту пред его приходом, и не в первый раз, а в сотый, и что кончили они ссорой.
— Если я подумал тогда об чем, — начал он опять, — то это про мерзость какую-нибудь единственно с твоей стороны. Дмитрий мог
убить, но что он украдет — я тогда не верил… А с твоей стороны всякой мерзости ждал. Сам же ты мне сказал, что притворяться в падучей умеешь,
для чего ты это сказал?
Конечно, если
убил, то
для чего же нибудь, из какой-нибудь выгоды.
Напротив, повторяю это, если б он промолчал хоть только об деньгах, а потом
убил и присвоил эти деньги себе, то никто бы никогда в целом мире не мог обвинить его по крайней мере в убийстве
для грабежа, ибо денег этих ведь никто, кроме него, не видал, никто не знал, что они существуют в доме.
Там, лежа за перегородкой, он, вероятнее всего, чтоб вернее изобразиться больным, начнет, конечно, стонать, то есть будить их всю ночь (как и было, по показанию Григория и жены его), — и все это, все это
для того, чтоб тем удобнее вдруг встать и потом
убить барина!
Но скажут мне, может быть, он именно притворился, чтоб на него, как на больного, не подумали, а подсудимому сообщил про деньги и про знаки именно
для того, чтоб тот соблазнился и сам пришел, и
убил, и когда, видите ли, тот,
убив, уйдет и унесет деньги и при этом, пожалуй, нашумит, нагремит, разбудит свидетелей, то тогда, видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет — ну что же делать пойдет?
Да, действительно, подозрение важное, и во-первых — тотчас же колоссальные улики, его подтверждающие: один
убивает и берет все труды на себя, а другой сообщник лежит на боку, притворившись в падучей, — именно
для того, чтобы предварительно возбудить во всех подозрение, тревогу в барине, тревогу в Григории.
Но если уж я так кровожаден и жестоко расчетлив, что,
убив, соскочил лишь
для того, чтобы посмотреть, жив ли на меня свидетель или нет, то к чему бы, кажется, возиться над этою новою жертвою моей целых пять минут, да еще нажить, пожалуй, новых свидетелей?
А вот именно потому и сделали, что нам горько стало, что мы человека
убили, старого слугу, а потому в досаде, с проклятием и отбросили пестик, как оружие убийства, иначе быть не могло,
для чего же его было бросать с такого размаху?
О, вы еще увидите: я сделаю, я доведу-таки до того, что и он бросит меня
для другой, с которой легче живется, как Дмитрий, но тогда… нет, тогда уже я не перенесу, я
убью себя!
Неточные совпадения
— Но ведь не жертвовать только, а
убивать Турок, — робко сказал Левин. — Народ жертвует и готов жертвовать
для своей души, а не
для убийства, — прибавил он, невольно связывая разговор с теми мыслями, которые так его занимали.
«Что бы я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не знал, что надо жить
для Бога, а не
для своих нужд? Я бы грабил, лгал,
убивал. Ничего из того, что составляет главные радости моей жизни, не существовало бы
для меня». И, делая самые большие усилия воображения, он всё-таки не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не знал того,
для чего он жил.
Только люди, способные сильно любить, могут испытывать и сильные огорчения; но та же потребность любить служит
для них противодействием горести и исцеляет их. От этого моральная природа человека еще живучее природы физической. Горе никогда не
убивает.
Знайте же, я пришел к вам прямо сказать, что если вы держите свое прежнее намерение насчет моей сестры и если
для этого думаете чем-нибудь воспользоваться из того, что открыто в последнее время, то я вас
убью, прежде чем вы меня в острог посадите.
Не
для того я
убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества.