Неточные совпадения
Федор Павлович, например, начал почти что ни
с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми
деньгами.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела
с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже
деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Случилось так, что и генеральша скоро после того умерла, но выговорив, однако, в завещании обоим малюткам по тысяче рублей каждому «на их обучение, и чтобы все эти
деньги были на них истрачены непременно, но
с тем, чтобы хватило вплоть до совершеннолетия, потому что слишком довольно и такой подачки для этаких детей, а если кому угодно, то пусть сам раскошеливается», и проч., и проч.
Списавшись
с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него
денег на воспитание его же детей не вытащишь (хотя тот прямо никогда не отказывал, а только всегда в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь в чувствительностях), он принял в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что тот долгое время даже и рос в его семействе.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских
денег, возросших
с тысячи уже на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в первые его два года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это время кормить и содержать себя сам и в то же время учиться.
Когда ему выдавали карманные
деньги, которых он сам никогда не просил, то он или по целым неделям не знал, что
с ними делать, или ужасно их не берег, мигом они у него исчезали.
Петр Александрович Миусов, человек насчет
денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без
денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет
с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие».
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания, тем более что здесь
денег не полагалось, а была лишь любовь и милость
с одной стороны, а
с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца.
А Дмитрий Федорович хочет эту крепость золотым ключом отпереть, для чего он теперь надо мной и куражится, хочет
с меня
денег сорвать, а пока уж тысячи на эту обольстительницу просорил; на то и
деньги занимает беспрерывно, и, между прочим, у кого, как вы думаете?
Вот и вышла тогда первая моя штука: встречаю я Агафью Ивановну,
с которой всегда дружбу хранил, и говорю: «А ведь у папаши казенных-то
денег четырех тысяч пятисот рублей нет».
Тот съездит на ярмарку, сделает какой надо ему там оборот и возвращает тотчас подполковнику
деньги в целости, а
с тем вместе привозит
с ярмарки гостинцу, а
с гостинцами и процентики.
— Это четыре-то тысячи! Да я пошутил-с, что вы это? Слишком легковерно, сударыня, сосчитали. Сотенки две я, пожалуй,
с моим даже удовольствием и охотою, а четыре тысячи — это
деньги не такие, барышня, чтоб их на такое легкомыслие кидать. Обеспокоить себя напрасно изволили.
Слезами писал его; одного стыжусь вечно: упомянул, что она теперь богатая и
с приданым, а я только нищий бурбон — про
деньги упомянул!
Теперь, как ты думаешь, вот ты сегодня пойдешь и ей скажешь: «Приказали вам кланяться», а она тебе: «А
деньги?» Ты еще мог бы сказать ей: «Это низкий сладострастник и
с неудержимыми чувствами подлое существо.
— Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, —
с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы… про эти
деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
— Я должен вам сообщить, — произнес тоже дрожащим голосом Алеша, — о том, что сейчас было у него
с отцом. — И он рассказал всю сцену, рассказал, что был послан за
деньгами, что тот ворвался, избил отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше, идти «кланяться»… — Он пошел к этой женщине… — тихо прибавил Алеша.
Вот Иван-то этого самого и боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился: таким образом хочет и меня от Грушки уберечь (будто бы я ему
денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а
с другой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе возьмет, вот у него расчет какой!
— Это мне-то, мне-с, это столько
денег, двести рублей! Батюшки! Да я уж четыре года не видал таких
денег, Господи! И говорит, что сестра… и вправду это, вправду?
— Вот ваши деньги-с! Вот ваши деньги-с! Вот ваши деньги-с! Вот ваши деньги-с! — Вдруг он отскочил назад и выпрямился пред Алешей. Весь вид его изобразил собой неизъяснимую гордость.
— То-то и есть, что не отдал, и тут целая история, — ответил Алеша,
с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что
деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
Сколько
денег просвистал без всякого употребления-с.
— Им оченно теперь нужны деньги-с, до последней крайности нужны, Иван Федорович.
Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать «той, которая меня бедней». Такие жертвы происходят как епитимии, добровольно на себя почему-либо наложенные, и непременно из
денег, собственным трудом добытых. Старец послал Порфирия еще
с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове
с детьми, пошедшей после пожара нищенствовать. Порфирий поспешил донести, что дело уже сделано и что подал, как приказано ему было, «от неизвестной благотворительницы».
Себялюбие, однако же, помешало мне сделать предложение руки в то время: тяжело и страшно показалось расстаться
с соблазнами развратной, холостой и вольной жизни в таких юных летах, имея вдобавок и
деньги.
Затем
с адским и
с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг: не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а взял одни
деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но малыми вещами пренебрег.
И вот в четыре года из чувствительной, обиженной и жалкой сироточки вышла румяная, полнотелая русская красавица, женщина
с характером смелым и решительным, гордая и наглая, понимавшая толк в
деньгах, приобретательница, скупая и осторожная, правдами иль неправдами, но уже успевшая, как говорили про нее, сколотить свой собственный капиталец.
Не то чтоб она давала
деньги в рост, но известно было, например, что в компании
с Федором Павловичем Карамазовым она некоторое время действительно занималась скупкою векселей за бесценок, по гривеннику за рубль, а потом приобрела на иных из этих векселей по рублю на гривенник.
Сказала ему, что к Кузьме Кузьмичу, к старику моему, на весь вечер уйду и буду
с ним до ночи
деньги считать.
Конечно, у Грушеньки были
деньги, но в Мите на этот счет вдруг оказалась страшная гордость: он хотел увезти ее сам и начать
с ней новую жизнь на свои средства, а не на ее; он вообразить даже не мог, что возьмет у нее ее
деньги, и страдал от этой мысли до мучительного отвращения.
«Пусть уж лучше я пред тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе будет сказать, что я ей изменил, и у нее же
деньги украл, и на ее же
деньги с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
Но так именно бывает
с теми, которые, как и Дмитрий Федорович, всю жизнь свою умеют лишь тратить и мотать доставшиеся по наследству
деньги даром, а о том, как добываются
деньги, не имеют никакого понятия.
Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему
с какою-то дичью за
деньгами, — не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел на него
с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Дома он дополнил сумму, взяв взаймы три рубля от хозяев, которые дали ему
с удовольствием, несмотря на то, что отдавали последние свои
деньги, до того любили его.
Дальнейшее нам известно: чтобы сбыть его
с рук, она мигом уговорила его проводить ее к Кузьме Самсонову, куда будто бы ей ужасно надо было идти «
деньги считать», и когда Митя ее тотчас же проводил, то, прощаясь
с ним у ворот Кузьмы, взяла
с него обещание прийти за нею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно домой.
— О, если вы разумели
деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет
денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь
с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет,
денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не дала. Во-первых, я никому не даю взаймы. Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не дала, любя вас, не дала бы, чтобы спасти вас, не дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
— А вот, — быстро проговорил Митя, — за пистолетами моими пришел и вам
деньги принес.
С благодарностию. Тороплюсь, Петр Ильич, пожалуйста, поскорее.
Петр Ильич все больше и больше удивлялся: в руках Мити он вдруг рассмотрел кучу
денег, а главное, он держал эту кучу и вошел
с нею, как никто
деньги не держит и никто
с ними не входит: все кредитки нес в правой руке, точно напоказ, прямо держа руку пред собою.
— Петр Ильич, кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что тот как стал пред гостем, выпуча глаза на его кровавое лицо и окровавленные руки
с пучком
денег в дрожавших пальцах, так и стоял, разиня рот от удивления и страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
— Браво! Давайте теперь пистолеты. Ей-богу, нет времени. И хотел бы
с тобой поговорить, голубчик, да времени нет. Да и не надо вовсе, поздно говорить. А! где же
деньги, куда я их дел? — вскрикнул он и принялся совать по карманам руки.
Вошел впопыхах Миша
с пачкой размененных
денег и отрапортовал, что у Плотниковых «все заходили» и бутылки волокут, и рыбу, и чай — сейчас все готово будет. Митя схватил десятирублевую и подал Петру Ильичу, а другую десятирублевую кинул Мише.
Пришел в трактир он в сквернейшем расположении духа и тотчас же начал партию. Партия развеселила его. Сыграл другую и вдруг заговорил
с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять
деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить в Мокрое
с Грушенькой. Это было принято почти
с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
— Как смеешь ты меня пред ним защищать, — вопила Грушенька, — не из добродетели я чиста была и не потому, что Кузьмы боялась, а чтобы пред ним гордой быть и чтобы право иметь ему подлеца сказать, когда встречу. Да неужто ж он
с тебя
денег не взял?
— Батюшка, Митрий Федорович, — возгласил Трифон Борисыч, — да отбери ты у них деньги-то, то, что им проиграл! Ведь все равно что воровством
с тебя взяли.
На вопрос мой, откуда взял столько
денег, он
с точностью ответил, что взял их сейчас пред тем от вас и что вы ссудили его суммою в три тысячи, чтоб ехать будто бы на золотые прииски…
— Н-нет-с, а вот если бы вы написали вашею рукой сейчас три строки, на всякий случай, о том, что
денег Дмитрию Федоровичу никаких не давали, то было бы, может быть, не лишнее… на всякий случай…
— Так вы бы так и спросили
с самого начала, — громко рассмеялся Митя, — и если хотите, то дело надо начать не со вчерашнего, а
с третьеводнишнего дня,
с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и поехал. Пошел я, господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи
денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило…
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор. В ответе на вопрос: откуда взял эти
деньги, заключен для меня такой позор,
с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему не могу говорить. От позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
— Мы это все проверим, ко всему еще возвратимся при допросе свидетелей, который будет, конечно, происходить в вашем присутствии, — заключил допрос Николай Парфенович. — Теперь же позвольте обратиться к вам
с просьбою выложить сюда на стол все ваши вещи, находящиеся при вас, а главное, все
деньги, какие только теперь имеете.
— Мы еще проверим все это свидетельствами еще не спрошенных других лиц; о
деньгах ваших не беспокойтесь, они сохранятся где следует и окажутся к вашим услугам по окончании всего… начавшегося… если окажется или, так сказать, докажется, что вы имеете на них неоспоримое право. Ну-с, а теперь…
— Как же-с, видим, но мы
денег уже в нем не нашли, он был пустой и валялся на полу, у кровати, за ширмами.