Неточные совпадения
Он долго потом рассказывал, в
виде характерной черты, что когда он заговорил
с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел
вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у него есть где-то в доме маленький сын.
Случалось, что через час после обиды он отвечал обидчику или сам
с ним заговаривал
с таким доверчивым и ясным
видом, как будто ничего и не было между ними вовсе.
— Позвольте мне сообщить вам один маленький анекдот, господа, — внушительно и
с каким-то особенно осанистым
видом проговорил вдруг Миусов.
— Я жених, формальный и благословенный, произошло все в Москве, по моем приезде,
с парадом,
с образами, и в лучшем
виде. Генеральша благословила и — веришь ли, поздравила даже Катю: ты выбрала, говорит, хорошо, я вижу его насквозь. И веришь ли, Ивана она невзлюбила и не поздравила. В Москве же я много и
с Катей переговорил, я ей всего себя расписал, благородно, в точности, в искренности. Все выслушала...
Потом я сделал
вид, что слетал в город, но расписки почтовой ей не представил, сказал, что послал, расписку принесу, и до сих пор не несу, забыл-с.
Он
с видимым удовольствием обращался к Григорию, отвечая, в сущности, на одни лишь вопросы Федора Павловича и очень хорошо понимая это, но нарочно делая
вид, что вопросы эти как будто задает ему Григорий.
Иван Федорович вновь
с самым серьезнейшим
видом нагнулся.
Мне вот что от вас нужно: мне надо знать ваше собственное, личное последнее впечатление о нем, мне нужно, чтобы вы мне рассказали в самом прямом, неприкрашенном, в грубом даже (о, во сколько хотите грубом!)
виде — как вы сами смотрите на него сейчас и на его положение после вашей
с ним встречи сегодня?
(Говоря «вот тут», Дмитрий Федорович ударял себя кулаком по груди и
с таким странным
видом, как будто бесчестие лежало и сохранялось именно тут на груди его, в каком-то месте, в кармане может быть, или на шее висело зашитое.)
Что всего более поразило бедного монашка, так это то, что отец Ферапонт, при несомненном великом постничестве его и будучи в столь преклонных летах, был еще на
вид старик сильный, высокий, державший себя прямо, несогбенно,
с лицом свежим, хоть и худым, но здоровым.
Хоть он и встал поутру рано
с постели и бодрился, а
вид все-таки имел усталый и слабый.
Но Алеше не удалось долго думать:
с ним вдруг случилось дорогой одно происшествие, на
вид хоть и не очень важное, но сильно его поразившее.
Как увидал он меня в таком виде-с, бросился ко мне: «Папа, кричит, папа!» Хватается за меня, обнимает меня, хочет меня вырвать, кричит моему обидчику: «Пустите, пустите, это папа мой, папа, простите его» — так ведь и кричит: «Простите»; ручонками-то тоже его схватил, да руку-то ему, эту самую-то руку его, и целует-с…
— Вот ваши деньги-с! Вот ваши деньги-с! Вот ваши деньги-с! Вот ваши деньги-с! — Вдруг он отскочил назад и выпрямился пред Алешей. Весь
вид его изобразил собой неизъяснимую гордость.
Восклицая это, госпожа Хохлакова имела
вид серьезно испуганный: «Это уж серьезно, серьезно!» — прибавляла она к каждому слову, как будто все, что случалось
с ней прежде, было несерьезно. Алеша выслушал ее
с горестью; начал было излагать ей и свои приключения, но она его
с первых же слов прервала: ей было некогда, она просила посидеть у Lise и у Lise подождать ее.
— Ты говоришь
с странным
видом, —
с беспокойством заметил Алеша, — точно ты в каком безумии.
Кто знает, может быть, этот проклятый старик, столь упорно и столь по-своему любящий человечество, существует и теперь в
виде целого сонма многих таковых единых стариков и не случайно вовсе, а существует как согласие, как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны, для хранения ее от несчастных и малосильных людей,
с тем чтобы сделать их счастливыми.
— Я говорил, вас жалеючи. На вашем месте, если бы только тут я, так все бы это тут же бросил… чем у такого дела сидеть-с… — ответил Смердяков,
с самым открытым
видом смотря на сверкающие глаза Ивана Федоровича. Оба помолчали.
А старик и впрямь, видно, хотел ему что-то поскорей сообщить, для чего нарочно и вышел встретить его в залу; услышав же такую любезность, остановился молча и
с насмешливым
видом проследил сынка глазами на лестницу в мезонин до тех пор, пока тот скрылся из
виду.
Наконец чемодан и сак были готовы: было уже около девяти часов, когда Марфа Игнатьевна взошла к нему
с обычным ежедневным вопросом: «Где изволите чай кушать, у себя аль сойдете вниз?» Иван Федорович сошел вниз,
вид имел почти что веселый, хотя было в нем, в словах и в жестах его, нечто как бы раскидывающееся и торопливое.
Четвертый гость был совсем уже старенький, простенький монашек, из беднейшего крестьянского звания, брат Анфим, чуть ли даже не малограмотный, молчаливый и тихий, редко даже
с кем говоривший, между самыми смиренными смиреннейший и имевший
вид человека, как бы навеки испуганного чем-то великим и страшным, не в подъем уму его.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед
с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в
виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
В юности моей, давно уже, чуть не сорок лет тому, ходили мы
с отцом Анфимом по всей Руси, собирая на монастырь подаяние, и заночевали раз на большой реке судоходной, на берегу,
с рыбаками, а вместе
с нами присел один благообразный юноша, крестьянин, лет уже восемнадцати на
вид, поспешал он к своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть.
Лет был около пятидесяти, и
вид имел почти строгий, был малоречив; женат же был не более десяти лет
с супругой еще молодою, от которой имел трех малолетних еще детей.
Ибо хоть и слушали меня и любопытствовали, но никто еще
с таким серьезным и строгим внутренним
видом ко мне не подходил.
Года три он проходил
с этою мечтой, мерещилась она ему все в разных
видах.
Инок обдорский изо всех волновавшихся выдавался наиболее суетящимся; заметить его можно было всюду, во всех местах: везде он расспрашивал, везде прислушивался, везде шептался
с каким-то особенным таинственным
видом.
Дом же Морозовой был большой, каменный, двухэтажный, старый и очень неприглядный на
вид; в нем проживала уединенно сама хозяйка, старая женщина,
с двумя своими племянницами, тоже весьма пожилыми девицами.
— Да вели подать свечей-то! — проговорил Ракитин
с развязным
видом самого короткого знакомого и близкого человека, имеющего даже право распоряжаться в доме.
— Да что это у тебя за минута, и какая такая там «весть», можно спросить, аль секрет? —
с любопытством ввернул опять Ракитин, изо всей силы делая
вид, что и внимания не обращает на щелчки, которые в него летели беспрерывно.
Восторженный ли
вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему
с какою-то дичью за деньгами, — не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел на него
с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Этот Трифон Борисыч был плотный и здоровый мужик, среднего роста,
с несколько толстоватым лицом,
виду строгого и непримиримого,
с мокринскими мужиками особенно, но имевший дар быстро изменять лицо свое на самое подобострастное выражение, когда чуял взять выгоду.
— Вот он так всегда жмет, всегда так! — весело отозвалась, еще робко улыбаясь, Грушенька, кажется вдруг убедившаяся по
виду Мити, что тот не будет буянить,
с ужасным любопытством и все еще
с беспокойством в него вглядываясь. Было что-то в нем чрезвычайно ее поразившее, да и вовсе не ожидала она от него, что в такую минуту он так войдет и так заговорит.
Он смотрел на всех робко и радостно, часто и нервно хихикая,
с благодарным
видом виноватой собачонки, которую опять приласкали и опять впустили.
— Ктура годзина, пане? (который час?) — обратился со скучающим
видом пан
с трубкой к высокому пану на стуле. Тот вскинул в ответ плечами: часов у них у обоих не было.
— Да тут и рассказывать-то нечего-с, потому все это одни глупости, — подхватил тотчас Максимов
с видимым удовольствием и капельку жеманясь, — да и у Гоголя все это только в
виде аллегорическом, потому что все фамилии поставил аллегорические...
— Э, полно, скверно все это, не хочу слушать, я думала, что веселое будет, — оборвала вдруг Грушенька. Митя всполохнулся и тотчас же перестал смеяться. Высокий пан поднялся
с места и
с высокомерным
видом скучающего не в своей компании человека начал шагать по комнате из угла в угол, заложив за спину руки.
— Ишь зашагал! — презрительно поглядела на него Грушенька. Митя забеспокоился, к тому же заметил, что пан на диване
с раздражительным
видом поглядывает на него.
— Брось, Митя, он, может, правду говорит; и без того много проиграл, — со странною ноткой в голосе произнесла и Грушенька. Оба пана вдруг поднялись
с места со страшно обиженным
видом.
«Ну и пусть их, ну и пусть их, — говорила сентенциозно Грушенька
с блаженным
видом в лице, — кой-то денек выйдет им повеселиться, так и не радоваться людям?» Калганов же смотрел так, как будто чем запачкался.
И, нагнувшись над ним в умилении, она поцеловала его лоб. Калганов в один миг открыл глаза, взглянул на нее, привстал и
с самым озабоченным
видом спросил: где Максимов?
Хозяйка вышла к гостю
с строго вопросительным
видом и, не пригласив сесть, прямо начала
с вопроса...
Голову Григория обмыли водой
с уксусом, и от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам
с вечера каждую ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким
видом не позволял стучать к себе.
Стали искать
с фонарем у забора и нашли брошенный прямо на садовую дорожку, на самом
виду, медный пестик.
—
С вами говорит благородный человек, благороднейшее лицо, главное, — этого не упускайте из
виду — человек, наделавший бездну подлостей, но всегда бывший и остававшийся благороднейшим существом, как существо, внутри, в глубине, ну, одним словом, я не умею выразиться…
— Вы не поверите, как вы нас самих ободряете, Дмитрий Федорович, вашею этою готовностью… — заговорил Николай Парфенович
с оживленным
видом и
с видимым удовольствием, засиявшим в больших светло-серых навыкате, очень близоруких впрочем, глазах его,
с которых он за минуту пред тем снял очки.
— Вы обо всем нас можете спрашивать, —
с холодным и строгим
видом ответил прокурор, — обо всем, что касается фактической стороны дела, а мы, повторяю это, даже обязаны удовлетворять вас на каждый вопрос. Мы нашли слугу Смердякова, о котором вы спрашиваете, лежащим без памяти на своей постеле в чрезвычайно сильном, может быть, в десятый раз сряду повторявшемся припадке падучей болезни. Медик, бывший
с нами, освидетельствовав больного, сказал даже нам, что он не доживет, может быть, и до утра.
— Благодарю вас. Не потрудитесь ли вы теперь объяснить: для чего, собственно, соскочили вниз,
с какою целью и что, собственно, имея в
виду?
Например, письмоводитель, очутившийся тоже за занавеской, суетившийся и прислуживавший, обратил внимание Николая Парфеновича на фуражку, которую тоже ощупали: «Помните Гриденку-писаря-с, — заметил письмоводитель, — летом жалованье ездил получать на всю канцелярию, а вернувшись, заявил, что потерял в пьяном
виде, — так где же нашли?
Митя проговорил свой внезапный монолог, как бы совсем уже решившись впредь окончательно замолчать. Прокурор все время следил за ним и, только что он замолчал,
с самым холодным и
с самым спокойным
видом вдруг проговорил точно самую обыкновенную вещь...