Неточные совпадения
И вот довольно скоро после обретения могилы матери Алеша вдруг объявил ему, что хочет поступить в
монастырь и что монахи готовы допустить его послушником. Он объяснил при этом, что это чрезвычайное желание его и что испрашивает он у него торжественное позволение как у отца. Старик уже знал, что
старец Зосима, спасавшийся в монастырском ските, произвел на его «тихого мальчика» особенное впечатление.
Задумчивый он приехал к нам тогда, может быть, только лишь посмотреть: всё ли тут или и тут только два рубля, и — в
монастыре встретил этого
старца…
Старец этот, как я уже объяснил выше, был
старец Зосима; но надо бы здесь сказать несколько слов и о том, что такое вообще «
старцы» в наших
монастырях, и вот жаль, что чувствую себя на этой дороге не довольно компетентным и твердым.
И во-первых, люди специальные и компетентные утверждают, что
старцы и старчество появились у нас, по нашим русским
монастырям, весьма лишь недавно, даже нет и ста лет, тогда как на всем православном Востоке, особенно на Синае и на Афоне, существуют далеко уже за тысячу лет.
Когда и кем насадилось оно и в нашем подгородном
монастыре, не могу сказать, но в нем уже считалось третье преемничество
старцев, и
старец Зосима был из них последним, но и он уже почти помирал от слабости и болезней, а заменить его даже и не знали кем.
Обязанности к
старцу не то, что обыкновенное «послушание», всегда бывшее и в наших русских
монастырях.
Рассказывают, например, что однажды, в древнейшие времена христианства, один таковой послушник, не исполнив некоего послушания, возложенного на него его
старцем, ушел от него из
монастыря и пришел в другую страну, из Сирии в Египет.
К
старцам нашего
монастыря стекались, например, и простолюдины и самые знатные люди, с тем чтобы, повергаясь пред ними, исповедовать им свои сомнения, свои грехи, свои страдания и испросить совета и наставления.
Из монахов находились, даже и под самый конец жизни
старца, ненавистники и завистники его, но их становилось уже мало, и они молчали, хотя было в их числе несколько весьма знаменитых и важных в
монастыре лиц, как например один из древнейших иноков, великий молчальник и необычайный постник.
Убеждение же в том, что
старец, почивши, доставит необычайную славу
монастырю, царило в душе Алеши, может быть, даже сильнее, чем у кого бы то ни было в
монастыре.
Вследствие всех сих соображений и могло устроиться некоторое внутреннее влияние в
монастыре на больного
старца, в последнее время почти совсем уже не покидавшего келью и отказывавшего по болезни даже обыкновенным посетителям.
—
Старец Зосима живет в скиту, в скиту наглухо, шагов четыреста от
монастыря, через лесок, через лесок…
—
Старец, великолепный
старец,
старец… Честь и слава
монастырю. Зосима. Это такой
старец…
— В чужой
монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что
старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
В ожидании выхода
старца мамаша сидела на стуле, подле кресел дочери, а в двух шагах от нее стоял старик монах, не из здешнего
монастыря, а захожий из одной дальней северной малоизвестной обители.
— Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься. Подымутся беси, молитву читай. И знай, сынок (
старец любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша. Как только сподобит Бог преставиться мне — и уходи из
монастыря. Совсем иди.
Когда он вышел за ограду скита, чтобы поспеть в
монастырь к началу обеда у игумена (конечно, чтобы только прислужить за столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он остановился на месте: пред ним как бы снова прозвучали слова
старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
Были когда-то злые сплетни, достигшие даже до архиерея (не только по нашему, но и в других
монастырях, где установилось старчество), что будто слишком уважаются
старцы, в ущерб даже сану игуменскому, и что, между прочим, будто бы
старцы злоупотребляют таинством исповеди и проч., и проч.
Монастырь он обошел кругом и через сосновую рощу прошел прямо в скит. Там ему отворили, хотя в этот час уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью
старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак, в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
Алеша твердо и горячо решил, что, несмотря на обещание, данное им, видеться с отцом, Хохлаковыми, братом и Катериной Ивановной, — завтра он не выйдет из
монастыря совсем и останется при
старце своем до самой кончины его.
Выходя из
монастыря и обдумывая все эти внезапные слова, Алеша вдруг понял, что в этом строгом и суровом доселе к нему монахе он встречает теперь нового неожиданного друга и горячо любящего его нового руководителя, — точно как бы
старец Зосима завещал ему его умирая.
— Сегодня никак нельзя, потому что я уйду в
монастырь и не приду к вам дня два, три, четыре может быть, потому что
старец Зосима…
— Нисколько. Я как прочел, то тотчас и подумал, что этак все и будет, потому что я, как только умрет
старец Зосима, сейчас должен буду выйти из
монастыря. Затем я буду продолжать курс и сдам экзамен, а как придет законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что лучше вас жены не найду, а мне
старец велит жениться…
Время же уходило: мысль об отходившем
старце ни на минуту, ни на секунду не оставляла его с того часа, как он вышел из
монастыря.
Было это уже очень давно, лет пред тем уже сорок, когда
старец Зосима впервые начал иноческий подвиг свой в одном бедном, малоизвестном костромском
монастыре и когда вскоре после того пошел сопутствовать отцу Анфиму в странствиях его для сбора пожертвований на их бедный костромской монастырек.
Кроме сего древле почившего
старца, жива была таковая же память и о преставившемся сравнительно уже недавно великом отце иеросхимонахе,
старце Варсонофии — том самом, от которого отец Зосима и принял старчество и которого, при жизни его, все приходившие в
монастырь богомольцы считали прямо за юродивого.
И никто-то их не укорял более, никто-то доброго гласа не подымал, что было даже и чудно, ибо преданных усопшему
старцу было в
монастыре все же большинство; но уж, видно, сам Господь допустил, чтобы на сей раз меньшинство временно одержало верх.
Через три дня он вышел из
монастыря, что согласовалось и со словом покойного
старца его, повелевшего ему «пребывать в миру».
Одет был Митя прилично, в застегнутом сюртуке, с круглою шляпой в руках и в черных перчатках, точь-в-точь как был дня три тому назад в
монастыре, у
старца, на семейном свидании с Федором Павловичем и с братьями.
Еще недавно в
монастыре заявил в келье
старца Зосимы…
В одной газете даже сказано было, что он от страху после преступления брата посхимился и затворился; в другой это опровергали и писали, напротив, что он вместе со
старцем своим Зосимой взломали монастырский ящик и «утекли из
монастыря».