Неточные совпадения
Вот что спрошу: справедливо ли, отец великий, то, что в Четьи-Минеи повествуется где-то о каком-то святом чудотворце, которого мучили за веру, и когда отрубили ему под конец
голову, то он встал, поднял свою
голову и «любезно ее лобызаше», и долго шел, неся ее в
руках, и «любезно ее лобызаше».
Он стал перед образом и начал вслух молитву. Все почтительно преклонили
головы, а помещик Максимов даже особенно выставился вперед, сложив перед собой ладошками
руки от особого благоговения.
— Он крепко сжал
руку Алеши и, все еще потупившись и не поднимая
головы, точно сорвавшись, быстро зашагал к городу.
Голые руки торчали из рукавов.
Мальчик молча и задорно ждал лишь одного, что вот теперь Алеша уж несомненно на него бросится; видя же, что тот даже и теперь не бросается, совершенно озлился, как зверенок: он сорвался с места и кинулся сам на Алешу, и не успел тот шевельнуться, как злой мальчишка, нагнув
голову и схватив обеими
руками его левую
руку, больно укусил ему средний ее палец.
Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идешь с
голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!
— Что ты, подожди оплакивать, — улыбнулся старец, положив правую
руку свою на его
голову, — видишь, сижу и беседую, может, и двадцать лет еще проживу, как пожелала мне вчера та добрая, милая, из Вышегорья, с девочкой Лизаветой на
руках. Помяни, Господи, и мать, и девочку Лизавету! (Он перекрестился.) Порфирий, дар-то ее снес, куда я сказал?
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо в лицо, а он держит
руки по швам,
голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже
руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек бьет человека!
Она лежала навзничь, неподвижно протянувшись, заложив обе
руки за
голову.
— Эх, не секрет, да и сам ты знаешь, — озабоченно проговорила вдруг Грушенька, повернув
голову к Ракитину и отклонясь немного от Алеши, хотя все еще продолжая сидеть у него на коленях,
рукой обняв его шею, — офицер едет, Ракитин, офицер мой едет!
— Гениальная мысль! — восторженно перебил Митя. — Именно он, именно ему в
руку! Он торгует, с него дорого просят, а тут ему именно документ на самое владение, ха-ха-ха! — И Митя вдруг захохотал своим коротким деревянным смехом, совсем неожиданным, так что даже Самсонов дрогнул
головой.
«Он пьян, — решил Митя, — но что же мне делать, Господи, что же мне делать!» И вдруг в страшном нетерпении принялся дергать спящего за
руки, за ноги, раскачивать его за
голову, приподымать и садить на лавку и все-таки после весьма долгих усилий добился лишь того, что тот начал нелепо мычать и крепко, хотя и неясно выговаривая, ругаться.
«Если уж та смогла перелезть, — бог знает почему мелькнуло в его
голове, — то как же бы я-то не перелез?» И действительно, он подскочил и мигом сноровил схватиться
рукой за верх забора, затем энергически приподнялся, разом влез и сел на заборе верхом.
— Э, черт! Этого недоставало, — пробормотал он со злобой, быстро переложил из правой
руки кредитки в левую и судорожно выдернул из кармана платок. Но и платок оказался весь в крови (этим самым платком он вытирал
голову и лицо Григорию): ни одного почти местечка не было белого, и не то что начал засыхать, а как-то заскоруз в комке и не хотел развернуться. Митя злобно шваркнул его об пол.
— Мне, мне пугать? — вскричал вдруг Митя, вскинув вверх свои
руки. — О, идите мимо, проходите, не помешаю!.. — И вдруг он совсем неожиданно для всех и, уж конечно, для себя самого бросился на стул и залился слезами, отвернув к противоположной стене свою
голову, а
руками крепко обхватив спинку стула, точно обнимая ее.
Он стоял один, в темноте, в углу и вдруг схватил себя обеими
руками за
голову.
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки. Но ее там не было. В голубой комнате тоже не было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она была там. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с
руками и с
головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за
руку.
— Подле, — бормотал Митя, целуя ее платье, грудь,
руки. И вдруг ему показалось что-то странное: показалось ему, что она глядит прямо пред собой, но не на него, не в лицо ему, а поверх его
головы, пристально и до странности неподвижно. Удивление вдруг выразилось в ее лице, почти испуг.
Он склонился
головой и закрыл лицо
руками.
А Калганов забежал в сени, сел в углу, нагнул
голову, закрыл
руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, — плакал, точно был еще маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек. О, он поверил в виновность Мити почти вполне! «Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!» — бессвязно восклицал он в горьком унынии, почти в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему в ту минуту на свете. «Стоит ли, стоит ли!» — восклицал огорченный юноша.
— Да чего тебе! Пусть он к тебе на постель сам вскочит. Иси, Перезвон! — стукнул ладонью по постели Коля, и Перезвон как стрела влетел к Илюше. Тот стремительно обнял его
голову обеими
руками, а Перезвон мигом облизал ему за это щеку. Илюшечка прижался к нему, протянулся на постельке и спрятал от всех в его косматой шерсти свое лицо.
— Доктор, доктор! Да ведь вы видите! — размахнул вдруг опять
руками штабс-капитан, указывая в отчаянии на
голые бревенчатые стены сеней.
Наконец сел, облокотился на стол, упер
голову в обе
руки и вымолвил странный афоризм...
— Нет, не знал. Я все на Дмитрия думал. Брат! Брат! Ах! — Он вдруг схватил себя за
голову обеими
руками. — Слушай: ты один убил? Без брата или с братом?
Теперь же мы или ужасаемся, или притворяемся, что ужасаемся, сами, напротив, смакуем зрелище как любители ощущений сильных, эксцентрических, шевелящих нашу цинически-ленивую праздность, или, наконец, как малые дети, отмахиваем от себя
руками страшные призраки и прячем
голову в подушку, пока пройдет страшное видение, с тем чтобы потом тотчас же забыть его в веселии и играх.
Тут мне приходит в
голову одна самая обыкновенная мысль: ну что, если б этот пестик лежал не на виду, не на полке, с которой схватил его подсудимый, а был прибран в шкаф? — ведь подсудимому не мелькнул бы он тогда в глаза, и он бы убежал без оружия, с пустыми
руками, и вот, может быть, никого бы тогда и не убил.
Штабс-капитан замахал наконец
руками: «Несите, дескать, куда хотите!» Дети подняли гроб, но, пронося мимо матери, остановились пред ней на минутку и опустили его, чтоб она могла с Илюшей проститься. Но увидав вдруг это дорогое личико вблизи, на которое все три дня смотрела лишь с некоторого расстояния, она вдруг вся затряслась и начала истерически дергать над гробом своею седою
головой взад и вперед.
Снегирев суетливо и растерянно бежал за гробом в своем стареньком, коротеньком, почти летнем пальтишке, с непокрытою
головой и с старою, широкополою, мягкою шляпой в
руках.
Неточные совпадения
Городничий посередине в виде столба, с распростертыми
руками и закинутою назад
головою.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув
рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший
голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Стану я
руки убийством марать, // Нет, не тебе умирать!» // Яков на сосну высокую прянул, // Вожжи в вершине ее укрепил, // Перекрестился, на солнышко глянул, //
Голову в петлю — и ноги спустил!..
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему еще нужно было старый хмель из
головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой
рукою в правую и начал строчить: