Неточные совпадения
Впрочем,
я даже рад тому, что роман мой разбился сам собою на два рассказа «
при существенном единстве целого»: познакомившись с первым рассказом, читатель уже сам определит: стоит ли ему приниматься за второй?
— Простите
меня… — начал Миусов, обращаясь к старцу, — что
я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной шутке. Ошибка моя в том, что
я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович,
при посещении столь почтенного лица захочет понять свои обязанности…
Я не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь…
Конец карьеры моей, по толкованию твоего братца, в том, что оттенок социализма не помешает
мне откладывать на текущий счет подписные денежки и пускать их
при случае в оборот, под руководством какого-нибудь жидишки, до тех пор, пока не выстрою капитальный дом в Петербурге, с тем чтобы перевесть в него и редакцию, а в остальные этажи напустить жильцов.
— Где ты мог это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по чужим столам да
при милости на кухне числился. Положим,
я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же
меня так весело и беспутно. У
меня тоже честь есть, Алексей Федорович.
Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
А то как
я ему объясню
при всех, что
я, например, то и то… ну то есть то и то, понимаете?
Я при первом же случае напишу в синод, а сына своего Алексея домой возьму…
Когда она выбежала,
я был
при шпаге;
я вынул шпагу и хотел было тут же заколоть себя, для чего — не знаю, глупость была страшная, конечно, но, должно быть, от восторга.
Что же касается Ивана, то ведь
я же понимаю, с каким проклятием должен он смотреть теперь на природу, да еще
при его-то уме!
— А
я насчет того-с, — заговорил вдруг громко и неожиданно Смердяков, — что если этого похвального солдата подвиг был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться
при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие.
Раз Белявский — красавчик один тут был и богач, за ней волочился и ко
мне наладил ездить — вдруг у
меня же и дай
мне пощечину, да
при ней.
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а
я вот сейчас на него
при тебе плюну, и
мне ничего за это не будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она
меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
— Не устыдите ведь вы
меня, милая барышня, что ручку мою
при Алексее Федоровиче так целовали.
«Столько лет учил вас и, стало быть, столько лет вслух говорил, что как бы и привычку взял говорить, а говоря, вас учить, и до того сие, что молчать
мне почти и труднее было бы, чем говорить, отцы и братия милые, даже и теперь
при слабости моей», — пошутил он, умиленно взирая на толпившихся около него.
— Видишь. Непременно иди. Не печалься. Знай, что не умру без того, чтобы не сказать
при тебе последнее мое на земле слово. Тебе скажу это слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь
меня. А теперь пока иди к тем, кому обещал.
— Слушай,
я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить — все
при свидетелях-с.
Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
— Lise, ты с ума сошла. Уйдемте, Алексей Федорович, она слишком капризна сегодня,
я ее раздражать боюсь. О, горе с нервною женщиной, Алексей Федорович! А ведь в самом деле она, может быть,
при вас спать захотела. Как это вы так скоро нагнали на нее сон, и как это счастливо!
— Но
я желаю, чтоб и Алеша (ах, Алексей Федорович, простите, что
я вас назвала Алешей просто),
я желаю, чтоб и Алексей Федорович сказал
мне теперь же
при обоих друзьях моих — права
я или нет?
Она держала
меня при себе для беспрерывного мщения.
—
Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на
меня как на брата вашего обидчика… Это
я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке,
я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас
при всех прощения… если вы пожелаете.
В хоромах-то
я при нем войти в сию подробность не решился.
Ну
при всем том ведь
я и отец, надобно ж было ему слово правды сказать.
Я, положим, только бульонщик, но
я при счастье могу в Москве кафе-ресторан открыть на Петровке.
— Почему ж бы
я мог быть известен про Дмитрия Федоровича; другое дело, кабы
я при них сторожем состоял? — тихо, раздельно и пренебрежительно ответил Смердяков.
—
Я ничего не понимаю, — продолжал Иван как бы в бреду, —
я и не хочу теперь ничего понимать.
Я хочу оставаться
при факте.
Я давно решил не понимать. Если
я захочу что-нибудь понимать, то тотчас же изменю факту, а
я решил оставаться
при факте…
Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то
при чем тут дети, скажи
мне, пожалуйста?
Лучше уж
я останусь
при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы
я был и неправ.
— А как бы
я не ввязался-с? Да
я и не ввязывался вовсе, если хотите знать в полной точности-с.
Я с самого начала все молчал, возражать не смея, а они сами определили
мне своим слугой Личардой
при них состоять. Только и знают с тех пор одно слово: «Убью тебя, шельму, если пропустишь!» Наверно полагаю, сударь, что со
мной завтра длинная падучая приключится.
И вот покажись
мне, что девица расположена ко
мне сердечно, — разгорелось мое сердце
при таковой мечте.
Затем вынудил у него объяснение и уже до того обошелся
при объяснении грубо, что вызов мой он принял, несмотря на огромную разницу между нами, ибо был
я и моложе его, незначителен и чина малого.
— Над ним заутра «Помощника и покровителя» станут петь — канон преславный, а надо
мною, когда подохну, всего-то лишь «Кая житейская сладость» — стихирчик малый, [
При выносе тела (из келии в церковь и после отпевания из церкви на кладбище) монаха и схимонаха поются стихиры «Кая житейская сладость…».
Да подсяду к нему, да обольщу, да разожгу его: «Видал ты, какова
я теперь, скажу, ну так и оставайся
при том, милостивый государь, по усам текло, а в рот не попало!» — вот ведь к чему, может, этот наряд, Ракитка, — закончила Грушенька со злобным смешком.
— Не трогай
меня… — молящим голосом пролепетала она ему, — не трогай, пока не твоя… Сказала, что твоя, а ты не трогай… пощади…
При тех, подле тех нельзя. Он тут. Гнусно здесь…
— Она удалена, она внизу, не позволите ли
мне сказать, господа, всего одно слово этому несчастному человеку?
При вас, господа,
при вас!
«Передай, — закричал он, — от
меня Красоткину, что
я всем собакам буду теперь куски с булавками кидать, всем, всем!» — «А, думаю, вольный душок завелся, его надо выкурить», — и стал ему выказывать полное презрение,
при всякой встрече отвертываюсь или иронически улыбаюсь.
А она
мне вдруг кричит: «
Я ненавижу Ивана Федоровича,
я требую, чтобы вы его не принимали, чтобы вы ему отказали от дома!»
Я обомлела
при такой неожиданности и возражаю ей: с какой же стати буду
я отказывать такому достойному молодому человеку и притом с такими познаниями и с таким несчастьем, потому что все-таки все эти истории — ведь это несчастье, а не счастие, не правда ли?
Он вдруг вспомнил, как Катерина Ивановна сейчас только воскликнула ему
при Алеше: «Это ты, только ты один уверил
меня, что он (то есть Митя) убийца!» Вспомнив это, Иван даже остолбенел: никогда в жизни не уверял он ее, что убийца Митя, напротив, еще себя подозревал тогда пред нею, когда воротился от Смердякова.
—
Я ждал, что они Федора Павловича убьют-с… это наверно-с. Потому
я их уже так приготовил… в последние дни-с… а главное — те знаки им стали известны.
При ихней мнительности и ярости, что в них за эти дни накопилась, беспременно через знаки в самый дом должны были проникнуть-с. Это беспременно.
Я так их и ожидал-с.
И смешно же: вдруг
я эти самые знаки вздумал им тогда по раме простучать, что Грушенька, дескать, пришла,
при них же в глазах: словам-то как бы не верил, а как знаки
я простучал, так тотчас же и побежали дверь отворить.
Несчастный молодой человек, возвратясь домой, в ту же ночь застрелился;
я был
при нем неотлучно до последнего момента…
Я был
при том, когда умершее на кресте Слово восходило в небо, неся на персях своих душу распятого одесную разбойника,
я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопиющих...
И вот единственно по долгу службы и по социальному моему положению
я принужден был задавить в себе хороший момент и остаться
при пакостях.
—
Я указал со слов брата Дмитрия.
Мне еще до допроса рассказали о том, что произошло
при аресте его и как он сам показал тогда на Смердякова.
Я верю вполне, что брат невиновен. А если убил не он, то…
Признаюсь,
я именно подумал тогда, что он говорит об отце и что он содрогается, как от позора,
при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у
меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и все указывает в это место.
А
при аресте, в Мокром, он именно кричал, —
я это знаю,
мне передавали, — что считает самым позорным делом всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!
—
При аресте в селе Мокром, — припоминая, спросил прокурор, — все видели и слышали, как вы, выбежав из другой комнаты, закричали: «
Я во всем виновата, вместе в каторгу пойдем!» Стало быть, была уже и у вас в ту минуту уверенность, что он отцеубийца?
—
Я готова, готова!
Я совершенно в состоянии вам отвечать, — прибавила она, видимо все еще ужасно боясь, что ее почему-нибудь не выслушают. Ее попросили объяснить подробнее: какое это письмо и
при каких обстоятельствах она его получила?
Но скажут
мне, может быть, он именно притворился, чтоб на него, как на больного, не подумали, а подсудимому сообщил про деньги и про знаки именно для того, чтоб тот соблазнился и сам пришел, и убил, и когда, видите ли, тот, убив, уйдет и унесет деньги и
при этом, пожалуй, нашумит, нагремит, разбудит свидетелей, то тогда, видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет — ну что же делать пойдет?
Но пусть, пусть это так и было: в том-то де и тонкость психологии, что
при таких обстоятельствах
я сейчас же кровожаден и зорок, как кавказский орел, а в следующую минуту слеп и робок, как ничтожный крот.
В слезах раскаяния и жгучего страдальческого умиления он воскликнет: „Люди лучше, чем
я, ибо захотели не погубить, а спасти
меня!“ О, вам так легко это сделать, этот акт милосердия, ибо
при отсутствии всяких чуть-чуть похожих на правду улик вам слишком тяжело будет произнести: „Да, виновен“.
Но зазвонил колокольчик. Присяжные совещались ровно час, ни больше, ни меньше. Глубокое молчание воцарилось, только что уселась снова публика. Помню, как присяжные вступили в залу. Наконец-то! Не привожу вопросов по пунктам, да
я их и забыл.
Я помню лишь ответ на первый и главный вопрос председателя, то есть «убил ли с целью грабежа преднамеренно?» (текста не помню). Все замерло. Старшина присяжных, именно тот чиновник, который был всех моложе, громко и ясно,
при мертвенной тишине залы, провозгласил...