Неточные совпадения
Федор Павлович, которого она все восемь лет
не видала, вышел к ней пьяненький.
Повествуют, что она мигом, безо всяких объяснений, только что
увидала его, задала ему две знатные и звонкие пощечины и три раза рванула его за вихор сверху вниз, затем,
не прибавив ни слова, направилась прямо в избу к двум мальчикам.
Кроме Федора Павловича, остальные трое, кажется, никогда
не видали никакого монастыря, а Миусов так лет тридцать, может быть, и в церкви
не был.
И
не глядела бы я теперь на свой дом и на свое добро, и
не видала б я ничего вовсе!
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль
не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и
не подошла бы к нему,
не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину
повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
Вот его поясочек, а его-то и нет, и никогда-то мне теперь
не видать,
не слыхать его!..
— На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл?
Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама
повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
Раз случилось, что новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен был в своих лучших чувствах,
увидав Лизавету, и хотя понял, что это «юродивая», как и доложили ему, но все-таки поставил на вид, что молодая девка, скитающаяся в одной рубашке, нарушает благоприличие, а потому чтобы сего впредь
не было.
И вот пред отъездом только, в самый тот день, когда уехали (я их
не видал и
не провожал), получаю крошечный пакетик, синенький, кружевная бумажка, а на ней одна только строчка карандашом: «Я вам напишу, ждите.
Увидав это, Дмитрий
не вскрикнул, а даже как бы взвизгнул и бросился на Григория.
— Никто ее
не видал. Это обман,
не была!
— Нет, нет, нет, я тебе верю, а вот что: сходи ты к Грушеньке сам аль
повидай ее как; расспроси ты ее скорей, как можно скорей, угадай ты сам своим глазом: к кому она хочет, ко мне аль к нему? Ась? Что? Можешь аль
не можешь?
Он почти прямо высказал свою мысль Дмитрию, когда тот после визита пристал к нему, умоляя его
не утаить, какое он вынес впечатление,
повидав его невесту.
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела узнать ее,
увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и
не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла покой и радость…
Вы
не видали этого, Иван Федорович, он видел.
— Это мне-то, мне-с, это столько денег, двести рублей! Батюшки! Да я уж четыре года
не видал таких денег, Господи! И говорит, что сестра… и вправду это, вправду?
Не видал сегодня Дмитрия?
— Нет,
не видал, но я Смердякова видел. — И Алеша рассказал брату наскоро и подробно о своей встрече с Смердяковым.
— Уж конечно, объясню,
не секрет, к тому и вел. Братишка ты мой,
не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, — улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша
не видал у него такой улыбки.
Этого кто ж
не видал, это русизм.
И возмездие
не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь, уже на земле, и чтоб я его сам
увидал.
Поманил он меня,
увидав, подошел я к нему, взял он меня обеими руками за плечи, глядит мне в лицо умиленно, любовно; ничего
не сказал, только поглядел так с минуту: «Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за меня!» Вышел я тогда и пошел играть.
Свезла она меня в Петербург да и определила, а с тех пор я ее и
не видал вовсе; ибо через три года сама скончалась, все три года по нас обоих грустила и трепетала.
«
Видал, — кричу ему, — победителя — вот он пред тобою!» Восторг во мне такой, смеюсь, всю дорогу говорю, говорю,
не помню уж, что и говорил.
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля, хотя бы и
не видал и
не слыхал тебя никто в уединении твоем.
Пять лет тому как завез меня сюда Кузьма — так я сижу, бывало, от людей хоронюсь, чтоб меня
не видали и
не слыхали, тоненькая, глупенькая, сижу да рыдаю, ночей напролет
не сплю — думаю: «И уж где ж он теперь, мой обидчик?
— И
не будешь, Ракитка, никогда в его коже
не будешь. Ты мне башмаки будешь шить, Ракитка, вот я тебя на какое дело употреблю, а такой, как я, тебе никогда
не видать… Да и ему, может,
не увидать…
Да подсяду к нему, да обольщу, да разожгу его: «
Видал ты, какова я теперь, скажу, ну так и оставайся при том, милостивый государь, по усам текло, а в рот
не попало!» — вот ведь к чему, может, этот наряд, Ракитка, — закончила Грушенька со злобным смешком.
Сделаю, сделаю, сейчас могу сделать,
не раздражайте только меня… а того прогоню, тому шиш покажу, тому меня
не видать!
— Еду! — воскликнула она вдруг. — Пять моих лет! Прощайте! Прощай, Алеша, решена судьба… Ступайте, ступайте, ступайте от меня теперь все, чтоб я уже вас
не видала!.. Полетела Грушенька в новую жизнь…
Не поминай меня лихом и ты, Ракитка. Может, на смерть иду! Ух! Словно пьяная!
— А-ай! — закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что было силы в дом Морозовой. Это именно было то время, когда Грушенька укатила в Мокрое, прошло
не более четверти часа после ее отъезда. Феня сидела со своею бабушкой, кухаркой Матреной, в кухне, когда вдруг вбежал «капитан».
Увидав его, Феня закричала благим матом.
Тот был в своем новом полосатом шелковом халатике, которого никогда еще
не видал у него Митя, подпоясанном шелковым же шнурком с кистями.
Машинально ступил он в сад: может быть, ему что померещилось, может, услыхал какой-нибудь звук, но, глянув налево,
увидал отворенное окно у барина, пустое уже окошко, никто уже из него
не выглядывал.
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки. Но ее там
не было. В голубой комнате тоже
не было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она была там. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы
не услышали.
Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
Зажгли огонь и
увидали, что Смердяков все еще
не унимается и бьется в своей каморке, скосил глаза, а с губ его текла пена.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда к барину и, войдя в сад,
увидали на этот раз, что
не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким видом
не позволял стучать к себе.
Увидав отворенною эту дверь, все они тотчас же, обе женщины и Фома, забоялись идти к барину, «чтобы
не вышло чего потом».
Но снять носки ему было даже мучительно: они были очень
не чисты, да и нижнее белье тоже, и теперь это все
увидали.
Не скрою от вас, что сам Васильев твердо заключает и свидетельствует, что вы должны были выбежать из двери, хотя, конечно, он своими глазами и
не видал, как вы выбегали, заприметив вас в первый момент уже в некотором от себя отдалении, среди сада, убегающего к стороне забора…
— Ах ты постреленок, от земли
не видать, а туда же!
— Мы целую бутылку пороху заготовили, он под кроватью и держал. Отец
увидал. Взорвать, говорит, может. Да и высек его тут же. Хотел в гимназию на меня жаловаться. Теперь со мной его
не пускают, теперь со мной никого
не пускают. Смурова тоже
не пускают, у всех прославился; говорят, что я «отчаянный», — презрительно усмехнулся Коля. — Это все с железной дороги здесь началось.
И вот надо ж так, что в ту ж секунду все мужики
увидали нас, ну и загалдели разом: «Это ты нарочно!» — «Нет,
не нарочно».
По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он
не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он
увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
— Насчет этой двери и что Григорий Васильевич будто бы видел, что она отперта, то это ему только так почудилось, — искривленно усмехнулся Смердяков. — Ведь это, я вам скажу,
не человек-с, а все равно что упрямый мерин: и
не видал, а почудилось ему, что видел, — вот его уж и
не собьете-с. Это уж нам с вами счастье такое выпало, что он это придумал, потому что Дмитрия Федоровича несомненно после того вконец уличат.
Этот вопрос о пакете Фетюкович со своей стороны тоже предлагал всем, кого мог об этом спросить из свидетелей, с такою же настойчивостью, как и прокурор свой вопрос о разделе имения, и ото всех тоже получал лишь один ответ, что пакета никто
не видал, хотя очень многие о нем слышали.
— Уже
не говорю о том, чего
не видал, то есть о самом преступлении и всей этой катастрофе, но даже третьего дня, во время разговора со мной, у него был необъяснимый неподвижный взгляд.
Пакета с деньгами она
не видала, а только слыхала от «злодея», что есть у Федора Павловича какой-то пакет с тремя тысячами. «Только это все глупости, я смеялась, и ни за что бы туда
не пошла…»
Напротив, повторяю это, если б он промолчал хоть только об деньгах, а потом убил и присвоил эти деньги себе, то никто бы никогда в целом мире
не мог обвинить его по крайней мере в убийстве для грабежа, ибо денег этих ведь никто, кроме него,
не видал, никто
не знал, что они существуют в доме.
Этого мы, однако же,
не видали.
И вот, захватив пакет, которого он прежде никогда
не видал, он и рвет обложку, чтоб удостовериться, есть ли деньги, затем бежит с деньгами в кармане, даже и подумать забыв, что оставляет на полу колоссальнейшее на себя обвинение в виде разорванной обложки.