— Вот и он, вот и он! — завопил Федор Павлович, вдруг страшно обрадовавшись Алеше. — Присоединяйся к нам, садись, кофейку — постный ведь, постный, да горячий, да славный! Коньячку не приглашаю, ты постник, а хочешь, хочешь? Нет, я лучше тебе ликерцу дам, знатный! Смердяков, сходи в шкаф,
на второй полке направо, вот ключи, живей!
Неточные совпадения
На это отвечу уже в точности: тратил я бесплодные слова и драгоценное время, во-первых, из вежливости, а во-вторых, из хитрости: все-таки, дескать, заране в чем-то предупредил.
Впрочем, я даже рад тому, что роман мой разбился сам собою
на два рассказа «при существенном единстве целого»: познакомившись с первым рассказом, читатель уже сам определит: стоит ли ему приниматься за
второй?
Федор Павлович не мог указать ему, где похоронил свою
вторую супругу, потому что никогда не бывал
на ее могиле, после того как засыпали гроб, а за давностью лет и совсем запамятовал, где ее тогда хоронили…
Года три-четыре по смерти
второй жены он отправился
на юг России и под конец очутился в Одессе, где и прожил сряду несколько лет.
Он вдруг взял тысячу рублей и свез ее в наш монастырь
на помин души своей супруги, но не
второй, не матери Алеши, не «кликуши», а первой, Аделаиды Ивановны, которая колотила его.
— Ну-с, признаюсь, вы меня теперь несколько ободрили, — усмехнулся Миусов, переложив опять ногу
на ногу. — Сколько я понимаю, это, стало быть, осуществление какого-то идеала, бесконечно далекого, во
втором пришествии. Это как угодно. Прекрасная утопическая мечта об исчезновении войн, дипломатов, банков и проч. Что-то даже похожее
на социализм. А то я думал, что все это серьезно и что церковь теперь, например, будет судить уголовщину и приговаривать розги и каторгу, а пожалуй, так и смертную казнь.
Я уже упоминал в начале моего рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал
вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего господина и против всех, кому бы пришло
на ум молвить о ней худое или легкомысленное слово.
Теперь
второе, но прежде вопрос: можете ли вы, Алексей Федорович, несмотря
на страдание от боли, говорить о совершенных пустяках, но говорить рассудительно?
— Да, во-первых, хоть для русизма: русские разговоры
на эти темы все ведутся как глупее нельзя вести. А во-вторых, опять-таки чем глупее, тем ближе к делу. Чем глупее, тем и яснее. Глупость коротка и нехитра, а ум виляет и прячется. Ум подлец, а глупость пряма и честна. Я довел дело до моего отчаяния, и чем глупее я его выставил, тем для меня же выгоднее.
Оченно боятся они Дмитрия Федоровича, так что если бы даже Аграфена Александровна уже пришла, и они бы с ней заперлись, а Дмитрий Федорович тем временем где появится близко, так и тут беспременно обязан я им тотчас о том доложить, постучамши три раза, так что первый-то знак в пять стуков означает: «Аграфена Александровна пришли», а
второй знак в три стука — «оченно, дескать, надоть»; так сами по нескольку раз
на примере меня учили и разъясняли.
Все, и хозяин и гости, расположились во
второй комнате старца, в которой стояла постель его, комнате, как и было указано прежде, весьма тесной, так что все четверо (кроме Порфирия-послушника, пребывавшего стоя) едва разместились вокруг кресел старца
на принесенных из первой комнаты стульях.
Отметим лишь одно, что главнейший пункт,
на который обращалось все внимание допрашивавших, преимущественно был все тот же самый вопрос о трех тысячах, то есть было ли их три или полторы в первый раз, то есть в первый кутеж Дмитрия Федоровича здесь в Мокром, месяц назад, и было ли их три или полторы тысячи вчера, во
второй кутеж Дмитрия Федоровича.
— Да зачем нам
вторую тройку? — вступился было Митя, — поедем
на одной, Маврикий Маврикич, небось не взбунтуюсь, не убегу от тебя, к чему конвой?
Но Коля и сам держал его
на почтительном расстоянии, уроки готовил отлично, был в классе
вторым учеником, обращался к Дарданелову сухо, и весь класс твердо верил, что во всемирной истории Коля так силен, что «собьет» самого Дарданелова.
За этим первым письмом последовало
на другой день
второе, в котором пан Муссялович просил ссудить его двумя тысячами рублей
на самый короткий срок.
Но он все прерывал
на этой
второй строчке и опять начинал кого-то бранить, затем опять вдруг затягивал ту же песню.
Во-вторых, ободряющая отдаленная мечта о том, что роковая развязка еще далеко, по крайней мере не близко, — разве
на другой только день, лишь наутро придут и возьмут его.
Но вот, однако же, уходят дома, колесница все подвигается — о, это ничего, до поворота во
вторую улицу еще так далеко, и вот он все еще бодро смотрит направо и налево и
на эти тысячи безучастно любопытных людей, приковавшихся к нему взглядами, и ему все еще мерещится, что он такой же, как и они, человек.
Неточные совпадения
А бабам
на Руси // Три петли: шелку белого, //
Вторая — шелку красного, // А третья — шелку черного, // Любую выбирай!..
Ободренный успехом первого закона, Беневоленский начал деятельно приготовляться к изданию
второго. Плоды оказались скорые, и
на улицах города тем же таинственным путем явился новый и уже более пространный закон, который гласил тако:
Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и
на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во
втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия.
"Несмотря
на добродушие Менелая, — говорил учитель истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы, как во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и
второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же,
на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во
второй раз возьмет приступом крепость Хотин.