Неточные совпадения
Но странность и чудачество скорее вредят, чем
дают право на внимание, особенно когда все стремятся к
тому, чтоб объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи.
Федор Павлович не взял в этот раз ни гроша, потому что генеральша рассердилась, ничего не
дала и, сверх
того, прокляла их обоих; но он и не рассчитывал на этот раз взять, а прельстился лишь замечательною красотой невинной девочки и, главное, ее невинным видом, поразившим его, сладострастника и доселе порочного любителя лишь грубой женской красоты.
Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша попал в дом к каким-то двум
дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на каких условиях, он сам
того не знал.
Кончилось
тем, что старец
дал согласие и день был назначен.
Раз, много лет уже
тому назад, говорю одному влиятельному даже лицу: «Ваша супруга щекотливая женщина-с», — в смысле
то есть чести, так сказать нравственных качеств, а он мне вдруг на
то: «А вы ее щекотали?» Не удержался, вдруг,
дай, думаю, полюбезничаю: «Да, говорю, щекотал-с» — ну тут он меня и пощекотал…
Мало
того, даже старается сохранить с преступником все христианское церковное общение: допускает его к церковным службам, к святым дарам,
дает ему подаяние и обращается с ним более как с плененным, чем как с виновным.
—
То есть вы их прикладываете к нам и в нас видите социалистов? — прямо и без обиняков спросил отец Паисий. Но прежде чем Петр Александрович сообразил
дать ответ, отворилась дверь и вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович. Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление его произвело в первый момент даже некоторое удивление.
— Если не может решиться в положительную,
то никогда не решится и в отрицательную, сами знаете это свойство вашего сердца; и в этом вся мука его. Но благодарите Творца, что
дал вам сердце высшее, способное такою мукой мучиться, «горняя мудрствовати и горних искати, наше бо жительство на небесех есть».
Дай вам Бог, чтобы решение сердца вашего постигло вас еще на земле, и да благословит Бог пути ваши!
Детей им Бог не
дал, был один ребеночек, да и
тот умер.
Дадут ей на базаре бублик или калачик, непременно пойдет и первому встречному ребеночку отдаст бублик или калачик, а
то так остановит какую-нибудь нашу самую богатую барыню и
той отдаст; и барыни принимали даже с радостию.
Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на
то, что ему не
дают больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки для красы; и все в
том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Но довольно стихов! Я пролил слезы, и ты
дай мне поплакать. Пусть это будет глупость, над которою все будут смеяться, но ты нет. Вот и у тебя глазенки горят. Довольно стихов. Я тебе хочу сказать теперь о «насекомых», вот о
тех, которых Бог одарил сладострастьем...
Вот он уж третий аль четвертый день Грушеньку ждет, надеется, что придет за пакетом,
дал он ей знать, а
та знать
дала, что «может-де и приду».
— Он один. Он мне и знать
даст, коль
та к старику придет.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что
тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки,
дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в
тот день газете.
И без
того уж знаю, что царствия небесного в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на
том свете ждет), для чего же я еще сверх
того и безо всякой уже пользы кожу с себя
дам содрать?
Даже вьельфильки, и в
тех иногда отыщешь такое, что только диву дашься на прочих дураков, как это ей состариться
дали и до сих пор не заметили!
— Врешь! Не надо теперь спрашивать, ничего не надо! Я передумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла. Ничего не
дам, ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, — замахал рукою старик. — Я его и без
того, как таракана, придавлю. Ничего не говори ему, а
то еще будет надеяться. Да и тебе совсем нечего у меня делать, ступай-ка. Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, за него идет али нет? Ты вчера ходил к ней, кажется?
Но всего более поразил Алешу взгляд бедной
дамы — взгляд чрезвычайно вопросительный и в
то же время ужасно надменный.
И до
тех пор пока
дама не заговорила сама и пока объяснялся Алеша с хозяином, она все время так же надменно и вопросительно переводила свои большие карие глаза с одного говорившего на другого.
— Отменно умею понимать-с, — тотчас же отрезал господин,
давая знать, что ему и без
того известно, кто он такой. — Штабс я капитан-с Снегирев-с, в свою очередь; но все же желательно узнать, что именно побудило…
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с
того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу,
тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной
даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по
тому самому, что у вас воздух несвежий».
Кончил он это меня за мочалку тащить, пустил на волю-с: «Ты, говорит, офицер, и я офицер, если можешь найти секунданта, порядочного человека,
то присылай —
дам удовлетворение, хотя бы ты и мерзавец!» Вот что сказал-с.
У меня в К-ской губернии адвокат есть знакомый-с, с детства приятель-с, передавали мне чрез верного человека, что если приеду,
то он мне у себя на конторе место письмоводителя будто бы даст-с, так ведь, кто его знает, может, и
даст…
У него все время, пока он тогда говорил, голос был такой слабый, ослабленный, и говорил он так скоро-скоро, все как-то хихикал таким смешком, или уже плакал… право, он плакал, до
того он был в восхищении… и про дочерей своих говорил… и про место, что ему в другом городе
дадут…
Это именно вот в таком виде он должен был все это унижение почувствовать, а тут как раз я эту ошибку сделал, очень важную: я вдруг и скажи ему, что если денег у него недостанет на переезд в другой город,
то ему еще
дадут, и даже я сам ему
дам из моих денег сколько угодно.
— В
том, что надо воскресить твоих мертвецов, которые, может быть, никогда и не умирали. Ну
давай чаю. Я рад, что мы говорим, Иван.
Сам Ришар свидетельствует, что в
те годы он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно поесть хоть
того месива, которое
давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не
давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю юность, до
тех пор пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей,
дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот
того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
Пятнадцать веков уже минуло
тому, как он
дал обетование прийти во царствии своем, пятнадцать веков, как пророк его написал: «Се гряду скоро».
«Накормите нас, ибо
те, которые обещали нам огонь с небеси, его не
дали».
Никакая наука не
даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится
тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас».
С хлебом тебе давалось бесспорное знамя:
дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в
то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя — о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за
тем, который обольстит его совесть.
А я тебе, с своей стороны, за это тоже одно обещание
дам: когда к тридцати годам я захочу «бросить кубок об пол»,
то, где б ты ни был, я таки приду еще раз переговорить с тобою… хотя бы даже из Америки, это ты знай.
С другой стороны, такая статья-с, как только сейчас смеркнется, да и раньше
того, братец ваш с оружьем в руках явится по соседству: «Смотри, дескать, шельма, бульонщик: проглядишь ее у меня и не
дашь мне знать, что пришла, — убью тебя прежде всякого».
И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет Бог снова Иова,
дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их — Господи: «Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда
тех прежних нет, когда
тех лишился?
Господи! думаю,
дай Бог им более сего столь драгоценного для них содержания (ибо справедлива и их жалоба), но воистину говорю: если кто виноват сему,
то наполовину мы сами!
Начальство и суд не могли не
дать хода делу, но приостановились и они: хотя представленные вещи и письма и заставили размышлять, но решено было и тут, что если сии документы и оказались бы верными,
то все же окончательное обвинение не могло бы быть произнесено на основании только сих документов.
Я знал одного «борца за идею», который сам рассказывал мне, что, когда лишили его в тюрьме табаку,
то он до
того был измучен лишением сим, что чуть не пошел и не предал свою «идею», чтобы только
дали ему табаку.
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой,
то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и
даст плод от слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем.
Не
то чтоб она
давала деньги в рост, но известно было, например, что в компании с Федором Павловичем Карамазовым она некоторое время действительно занималась скупкою векселей за бесценок, по гривеннику за рубль, а потом приобрела на иных из этих векселей по рублю на гривенник.
Великое горе души его поглощало все ощущения, какие только могли зародиться в сердце его, и если только мог бы он в сию минуту
дать себе полный отчет,
то и сам бы догадался, что он теперь в крепчайшей броне против всякого соблазна и искушения.
— Шампанское принесли! — прокричал Ракитин, — возбуждена ты, Аграфена Александровна, и вне себя. Бокал выпьешь, танцевать пойдешь. Э-эх; и
того не сумели сделать, — прибавил он, разглядывая шампанское. — В кухне старуха разлила, и бутылку без пробки принесли, и теплое. Ну
давай хоть так.
Одним словом, можно бы было надеяться даже-де тысяч на шесть додачи от Федора Павловича, на семь даже, так как Чермашня все же стоит не менее двадцати пяти тысяч,
то есть наверно двадцати восьми, «тридцати, тридцати, Кузьма Кузьмич, а я, представьте себе, и семнадцати от этого жестокого человека не выбрал!..» Так вот я, дескать, Митя, тогда это дело бросил, ибо не умею с юстицией, а приехав сюда, поставлен был в столбняк встречным иском (здесь Митя опять запутался и опять круто перескочил): так вот, дескать, не пожелаете ли вы, благороднейший Кузьма Кузьмич, взять все права мои на этого изверга, а сами мне
дайте три только тысячи…
Тот дал за них шесть рублей.
Дома он дополнил сумму, взяв взаймы три рубля от хозяев, которые
дали ему с удовольствием, несмотря на
то, что отдавали последние свои деньги, до
того любили его.
Эта
дама возненавидела его с самого начала просто за
то, что он жених Катерины Ивановны, тогда как ей почему-то вдруг захотелось, чтобы Катерина Ивановна его бросила и вышла замуж за «милого, рыцарски образованного Ивана Федоровича, у которого такие прекрасные манеры».
Эти избалованные высшие
дамы, если уж захотят чего до капризу,
то уж ничего не щадят, чтобы вышло по-ихнему.
Что же касается собственно до «плана»,
то было все
то же самое, что и прежде,
то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту
даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в шесть или семь, а просто как благородную гарантию за долг.
— О, если вы разумели деньги,
то у меня их нет. У меня теперь совсем нет денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет, денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не
дала. Во-первых, я никому не
даю взаймы.
Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не
дала, любя вас, не
дала бы, чтобы спасти вас, не
дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..