Неточные совпадения
— Может быть, вам скучно со мной, Г—в (это моя фамилия), и вы бы желали… не приходить ко мне вовсе? — проговорил он
тем тоном бледного спокойствия, который обыкновенно предшествует какому-нибудь необычайному взрыву. Я вскочил в испуге; в
то же мгновение
вошла Настасья и молча протянула Степану Трофимовичу бумажку, на которой написано было что-то карандашом. Он взглянул и перебросил мне. На бумажке рукой Варвары Петровны написаны были всего только два слова: «Сидите дома».
В
ту же минуту в комнату
вошел Липутин.
В
той, куда мы
вошли, мебель была сборная, разнокалиберная и совершенный брак: два ломберных стола, комод ольхового дерева, большой тесовый стол из какой-нибудь избы или кухни, стулья и диван с решетчатыми спинками и с твердыми кожаными подушками.
Конечно, всё может
войти: курьезы, пожары, пожертвования, всякие добрые и дурные дела, всякие слова и речи, пожалуй, даже известия о разливах рек, пожалуй, даже и некоторые указы правительства, но изо всего выбирать только
то, что рисует эпоху; всё
войдет с известным взглядом, с указанием, с намерением, с мыслию, освещающею всё целое, всю совокупность.
— Лиза, ехать пора, — брезгливо возгласила Прасковья Ивановна и приподнялась с места. — Ей, кажется, жаль уже стало, что она давеча, в испуге, сама себя обозвала дурой. Когда говорила Дарья Павловна, она уже слушала с высокомерною склад-кой на губах. Но всего более поразил меня вид Лизаветы Николаевны с
тех пор, как
вошла Дарья Павловна: в ее глазах засверкали ненависть и презрение, слишком уж нескрываемые.
–…Представьте же, Варвара Петровна, — сыпал он как бисером, — я
вхожу и думаю застать его здесь уже с четверть часа; он полтора часа как приехал; мы сошлись у Кириллова; он отправился, полчаса
тому, прямо сюда и велел мне тоже сюда приходить через четверть часа…
По-видимому, он был всё
тот же, как и четыре года назад: так же изящен, так же важен, так же важно
входил, как и тогда, даже почти так же молод.
Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, приложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал и быстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем;
тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и
вошел в гостиную.
Николай Всеволодович
вошел в комнату; ребенок, увидев его, припал к старухе и закатился долгим детским плачем;
та тотчас же его вынесла.
— Но если припомнить, вы именно после слов моих как раз и
вошли в
то общество и только потом уехали в Америку.
— Я все пять лет только и представляла себе, как онвойдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь, в
ту комнату. Я буду сидеть, как будто ничего не ожидая, и возьму в руки книжку, и вдруг вы
войдите после пяти лет путешествия. Я хочу посмотреть, как это будет.
Но так как фабричным приходилось в самом деле туго, — а полиция, к которой они обращались, не хотела
войти в их обиду, —
то что же естественнее было их мысли идти скопом к «самому генералу», если можно,
то даже с бумагой на голове, выстроиться чинно перед его крыльцом и, только что он покажется, броситься всем на колени и возопить как бы к самому провидению?
Еще в самую
ту минуту, как
вошел Николай Всеволодович, я заметил, что Лиза быстро и пристально на него поглядела и долго потом не отводила от него глаз, — до
того долго, что под конец это возбудило внимание.
Удивила меня тоже уж слишком необыкновенная невежливость тона Петра Степановича. О, я с негодованием отвергаю низкую сплетню, распространившуюся уже потом, о каких-то будто бы связях Юлии Михайловны с Петром Степановичем. Ничего подобного не было и быть не могло. Взял он над нею лишь
тем, что поддакивал ей изо всех сил с самого начала в ее мечтах влиять на общество и на министерство,
вошел в ее планы, сам сочинял их ей, действовал грубейшею лестью, опутал ее с головы до ног и стал ей необходим, как воздух.
Петр Степанович тотчас же подхватил вопрос и изложил свой план. Он состоял в
том, чтобы завлечь Шатова, для сдачи находившейся у него тайной типографии, в
то уединенное место, где она закопана, завтра, в начале ночи, и — «уж там и распорядиться». Он
вошел во многие нужные подробности, которые мы теперь опускаем, и разъяснил обстоятельно
те настоящие двусмысленные отношения Шатова к центральному обществу, о которых уже известно читателю.
Погруженный в свои ощущения, он молчал и трусил за своим мучителем.
Тот, казалось, забыл о нем; изредка только неосторожно и невежливо толкал его локтем. Вдруг Петр Степанович на самой видной из наших улиц остановился и
вошел в трактир.
Та отчаянная идея, с которою он
вошел к Кириллову, после «дурака», выслушанного от Петра Степановича на тротуаре, состояла в
том, чтобы завтра же чем свет бросить всё и экспатрироваться за границу!
— Чего вы наладили, что не хотите дорогой акушерки? — говорила она в
ту самую минуту, как
входил Шатов.
«Да как же это возможно», — прошептал он в глубоком и пугливом недоумении, однако
вошел в избу. «Elle l’а voulu», [Она этого хотела (фр.).] — вонзилось что-то в его сердце, и он опять вдруг забыл обо всем, даже о
том, что
вошел в избу.
Она только что сейчас воротилась в избу, в которой оставались ее вещи на лавке, подле самого
того места, которое занял Степан Трофимович, — между прочим, портфель, на который, он помнил это,
войдя, посмотрел с любопытством, и не очень большой клеенчатый мешок.
Так как ей, ухаживая за больным, приходилось довольно часто
входить и выходить из избы через хозяйскую комнату,
то спавшие тут проезжие и хозяйка ворчали и даже начали под конец браниться, когда она вздумала под утро поставить самовар.
Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и
того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься
войти в свиней.
Неточные совпадения
Те же, Бобчинский и Добчинский, оба
входят запыхавшись.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет
войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не
войдет в комнату, ничего не расскажет!
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом
войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
Он был по службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться
тому, что в наше воспитание еще и не
входило.