Один бог знает глубину сердец, но полагаю, что Варвара Петровна даже с некоторым удовольствием приостановилась теперь в самых соборных вратах, зная, что мимо должна сейчас же пройти губернаторша, а затем и все, и «пусть сама увидит, как мне всё равно, что бы она там ни подумала и что бы ни сострила еще насчет тщеславия моей благотворительности.
Неточные совпадения
Долго потом скитался он
один по Европе, жил
бог знает чем; говорят, чистил на улицах сапоги и в каком-то порте был носильщиком.
— Вы думаете? — улыбнулся он с некоторым удивлением. — Почему же? Нет, я… я не
знаю, — смешался он вдруг, — не
знаю, как у других, и я так чувствую, что не могу, как всякий. Всякий думает и потом сейчас о другом думает. Я не могу о другом, я всю жизнь об
одном. Меня
бог всю жизнь мучил, — заключил он вдруг с удивительною экспансивностью.
— А вот же вам в наказание и ничего не скажу дальше! А ведь как бы вам хотелось услышать? Уж
одно то, что этот дуралей теперь не простой капитан, а помещик нашей губернии, да еще довольно значительный, потому что Николай Всеволодович ему всё свое поместье, бывшие свои двести душ на днях продали, и вот же вам
бог, не лгу! сейчас
узнал, но зато из наивернейшего источника. Ну, а теперь дощупывайтесь-ка сами; больше ничего не скажу; до свиданья-с!
Один седой бурбон капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и,
знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если
бога нет, то какой же я после того капитан?» Взял фуражку, развел руки и вышел.
— Не шутили! В Америке я лежал три месяца на соломе, рядом с
одним… несчастным, и
узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в моем сердце
бога и родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
Бог знает до чего бы дошло. Увы, тут было еще
одно обстоятельство помимо всего, совсем неизвестное ни Петру Степановичу, ни даже самой Юлии Михайловне. Несчастный Андрей Антонович дошел до такого расстройства, что в последние дни про себя стал ревновать свою супругу к Петру Степановичу. В уединении, особенно по ночам, он выносил неприятнейшие минуты.
— Нет, уж обойдитесь как-нибудь без прав; не завершайте низость вашего предположения глупостью. Вам сегодня не удается. Кстати, уж не боитесь ли вы и светского мнения и что вас за это «столько счастья» осудят? О, коли так, ради
бога не тревожьте себя. Вы ни в чем тут не причина и никому не в ответе. Когда я отворяла вчера вашу дверь, вы даже не
знали, кто это входит. Тут именно
одна моя фантазия, как вы сейчас выразились, и более ничего. Вы можете всем смело и победоносно смотреть в глаза.
И
знаешь ли ты, чего стал достоин уже тем
одним пунктом, что в самого
бога, творца истинного, перестал по разврату своему веровать?
Нашлись две-три бумажки, пустые:
одна конторская записка, заглавие какой-то книги и
один старый заграничный трактирный счет,
бог знает почему уцелевший два года в его кармане.
— Я обязан неверие заявить, — шагал по комнате Кириллов. — Для меня нет выше идеи, что
бога нет. За меня человеческая история. Человек только и делал, что выдумывал
бога, чтобы жить, не убивая себя; в этом вся всемирная история до сих пор. Я
один во всемирной истории не захотел первый раз выдумывать
бога. Пусть
узнают раз навсегда.
Неточные совпадения
Э, не перебивайте, Петр Иванович, пожалуйста, не перебивайте; вы не расскажете, ей-богу не расскажете: вы пришепетываете, у вас, я
знаю,
один зуб во рту со свистом…
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Стародум. Благодарение
Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где
знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том
одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Каким образом об этих сношениях было узнано — это известно
одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину во время
одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот в
одно прекрасное утро Глупов был изумлен,
узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не
одними устами. Теперь, в эту минуту, он
знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он
знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к
Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?