Неточные совпадения
Теперь, когда Лизавете Николаевне
было уже около двадцати двух лет, за нею смело можно
было считать до двухсот тысяч рублей одних ее собственных денег,
не говоря уже о состоянии, которое должно
было ей достаться со временем после матери,
не имевшей
детей во втором супружестве.
Брачная жизнь развратит меня, отнимет энергию, мужество в служении делу, пойдут
дети, еще, пожалуй,
не мои, то
есть разумеется,
не мои; мудрый
не боится заглянуть в лицо истине…
При свете тусклой тоненькой свечки в железном подсвечнике я разглядел женщину лет, может
быть, тридцати, болезненно-худощавую, одетую в темное старенькое ситцевое платье, с ничем
не прикрытою длинною шеей и с жиденькими темными волосами, свернутыми на затылке в узелок, толщиной в кулачок двухлетнего
ребенка.
— А что, коли и
ребенка у тебя совсем
не было и всё это один только бред, а?
Я его
не кормил и
не поил, я отослал его из Берлина в — скую губернию, грудного
ребенка, по почте, ну и так далее, я согласен…
— Хорошо. И кто размозжит голову за
ребенка, и то хорошо; и кто
не размозжит, и то хорошо. Всё хорошо, всё. Всем тем хорошо, кто знает, что всё хорошо. Если б они знали, что им хорошо, то им
было бы хорошо, но пока они
не знают, что им хорошо, то им
будет нехорошо. Вот вся мысль, вся, больше нет никакой!
Может
быть, этот взгляд
был излишне суров, может
быть, в нем выразилось отвращение, даже злорадное наслаждение ее испугом — если только
не померещилось так со сна Марье Тимофеевне; но только вдруг, после минутного почти выжидания, в лице бедной женщины выразился совершенный ужас; по нем пробежали судороги, она подняла, сотрясая их, руки и вдруг заплакала, точь-в-точь как испугавшийся
ребенок; еще мгновение, и она бы закричала.
— Идем, идем! — вскричала как в истерике Лиза, опять увлекая за собою Маврикия Николаевича. — Постойте, Степан Трофимович, — воротилась она вдруг к нему, — постойте, бедняжка, дайте я вас перекрещу. Может
быть, вас бы лучше связать, но я уж лучше вас перекрещу. Помолитесь и вы за «бедную» Лизу — так, немножко,
не утруждайте себя очень. Маврикий Николаевич, отдайте этому
ребенку его зонтик, отдайте непременно. Вот так… Пойдемте же! Пойдемте же!
— Да неужели вы, наконец,
не видите, что я мучаюсь родами, — приподнялась она, смотря на него со страшною, болезненною, исказившею всё лицо ее злобой. —
Будь он заране проклят, этот
ребенок!
Виргинский в продолжение дня употребил часа два, чтоб обежать всех нашихи возвестить им, что Шатов наверно
не донесет, потому что к нему воротилась жена и родился
ребенок, и, «зная сердце человеческое», предположить нельзя, что он может
быть в эту минуту опасен. Но, к смущению своему, почти никого
не застал дома, кроме Эркеля и Лямшина. Эркель выслушал это молча и ясно смотря ему в глаза; на прямой же вопрос: «Пойдет ли он в шесть часов или нет?» — отвечал с самою ясною улыбкой, что, «разумеется, пойдет».
— Я знаю, что к Шатову пришла жена и родила
ребенка, — вдруг заговорил Виргинский, волнуясь, торопясь, едва выговаривая слова и жестикулируя. — Зная сердце человеческое… можно
быть уверенным, что теперь он
не донесет… потому что он в счастии… Так что я давеча
был у всех и никого
не застал… так что, может
быть, теперь совсем ничего и
не надо…
Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый
ребенок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!» Начиналась
было мысль возвестить по начальству — «так как при всем том в городе
не совсем спокойно».
Там, в той комнате, уже
есть приезжие, один пожилой человек и один молодой человек, да какая-то госпожа с
детьми, а к завтраму полная изба наберется до двух часов, потому что пароход, так как два дня
не приходил, так уж наверно завтра придет.
— Александра Петровна Синицкая, — ты, кажется, ее должен был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня вдруг мне, на мое веселое замечание, что если я теперь женюсь, то по крайней мере могу быть спокоен, что
не будет детей, — вдруг она мне и даже с этакою злостью: «Напротив, у вас-то и будут, у таких-то, как вы, и бывают непременно, с первого даже года пойдут, увидите».
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как
дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на то, чтобы ей
было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты
будешь благоразумнее, когда ты
будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты
будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Слесарша. Милости прошу: на городничего челом бью! Пошли ему бог всякое зло! Чтоб ни
детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни теткам его ни в чем никакого прибытку
не было!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то
дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. //
Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих
детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо
есть,
не мечите бисера пред свиниями, да
не попрут его ногами».
Г-жа Простакова (увидя Кутейкина и Цыфиркина). Вот и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою
не имеет. Свое
дитя хвалить дурно, а куда
не бессчастна
будет та, которую приведет Бог
быть его женою.