Неточные совпадения
— Фу, черт,
да такого и языка совсем
нет! — продолжал смеяться Nicolas.
Когда я, в тот же вечер, передал Степану Трофимовичу о встрече утром с Липутиным и о нашем разговоре, — тот, к удивлению моему, чрезвычайно взволновался и задал мне дикий вопрос: «Знает Липутин или
нет?» Я стал ему доказывать, что возможности не было узнать так скоро,
да и не от кого; но Степан Трофимович стоял на своем.
—
Нет, заметьте, заметьте, — подхватил Липутин, как бы и не слыхав Степана Трофимовича, — каково же должно быть волнение и беспокойство, когда с таким вопросом обращаются с такой высоты к такому человеку, как я,
да еще снисходят до того, что сами просят секрета. Это что же-с? Уж не получили ли известий каких-нибудь о Николае Всеволодовиче неожиданных?
—
Да разве
нет способов умирать без боли?
—
Да у меня и гребенки-то
нет, — засмеялся Шатов.
— «Историю этой несчастной»! — со злобным смехом протянула Прасковья Ивановна. —
Да стать ли тебе мешаться в такие «истории»? Ох, матушка! Довольно нам вашего деспотизма! — бешено повернулась она к Варваре Петровне. — Говорят, правда ли,
нет ли, весь город здешний замуштровали,
да, видно, пришла и на вас пора!
— Тактики
нет. Теперь во всем ваша полная воля, то есть хотите сказать
да, а хотите — скажете
нет.Вот моя новая тактика. А о нашемделе не заикнусь до тех самых пор, пока сами не прикажете. Вы смеетесь? На здоровье; я и сам смеюсь. Но я теперь серьезно, серьезно, серьезно, хотя тот, кто так торопится, конечно, бездарен, не правда ли? Всё равно, пусть бездарен, а я серьезно, серьезно.
— Н-нет, не Липутин, — пробормотал, нахмурясь, Петр Степанович, — это я знаю, кто. Тут похоже на Шатова… Впрочем, вздор, оставим это! Это, впрочем, ужасно важно… Кстати, я всё ждал, что ваша матушка так вдруг и брякнет мне главный вопрос… Ах
да, все дни сначала она была страшно угрюма, а вдруг сегодня приезжаю — вся так и сияет. Это что же?
—
Да еще же бы
нет! Единственно, что в России есть натурального и достигнутого… не буду, не буду, — вскинулся он вдруг, — я не про то, о деликатном ни слова. Однако прощайте, вы какой-то зеленый.
— Говорил. От меня не прячется. На всё готовая личность, на всё; за деньги разумеется, но есть и убеждения, в своем роде конечно. Ах
да, вот и опять кстати: если вы давеча серьезно о том замысле, помните, насчет Лизаветы Николаевны, то возобновляю вам еще раз, что и я тоже на всё готовая личность, во всех родах, каких угодно, и совершенно к вашим услугам… Что это, вы за палку хватаетесь? Ах
нет, вы не за палку… Представьте, мне показалось, что вы палку ищете?
— Ну
нет, уж извините, у меня совсем почти не осталось средств,
да и зачем мне вам деньги давать?..
— А кто тебя знает, кто ты таков и откуда ты выскочил! Только сердце мое, сердце чуяло, все пять лет, всю интригу! А я-то сижу, дивлюсь: что за сова слепая подъехала?
Нет, голубчик, плохой ты актер, хуже даже Лебядкина. Поклонись от меня графине пониже
да скажи, чтобы присылала почище тебя. Наняла она тебя, говори? У ней при милости на кухне состоишь? Весь ваш обман насквозь вижу, всех вас, до одного, понимаю!
—
Нет, это было то самое,
да и хвалиться-то было нечем предо мною, потому что всё это вздор и одна только ваша выдумка. Нынче никто, никто уж Мадонной не восхищается и не теряет на это времени, кроме закоренелых стариков. Это доказано.
Но тут беда, вот эти кусающиеся подпоручики; нет-нет
да и нарвешься.
—
Нет, я понимаю, — крикнул третий, — если
да,то руку вверх.
Да, я приходил к отчаянию; тем не менее всё, что изложено в моей книге, — незаменимо, и другого выхода
нет; никто ничего не выдумает.
—
Да или
нет? Донесли бы или не донесли? — крикнул Верховенский.
— И вас. Знаете ли, я думал отдать мир папе. Пусть он выйдет пеш и бос и покажется черни: «Вот, дескать, до чего меня довели!» — и всё повалит за ним, даже войско. Папа вверху, мы кругом, а под нами шигалевщина. Надо только, чтобы с папой Internationale согласилась; так и будет. А старикашка согласится мигом.
Да другого ему и выхода
нет, вот помяните мое слово, ха-ха-ха, глупо? Говорите, глупо или
нет?
— Как это можно, тут
да или
нет?
И не думал; это всё для того, что когда он уже совсем утопал и захлебывался, то пред ним мелькнула льдинка, крошечная льдинка с горошинку, но чистая и прозрачная, «как замороженная слеза», и в этой льдинке отразилась Германия или, лучше сказать, небо Германии, и радужною игрой своею отражение напомнило ему ту самую слезу, которая, «помнишь, скатилась из глаз твоих, когда мы сидели под изумрудным деревом и ты воскликнула радостно: „“
Нет преступления!” “„
Да, — сказал я сквозь слезы, — но коли так, то ведь
нет и праведников”.
—
Да неужели здесь
нет буфета?
— Ну-с, я бы не сгорел, а его самого изжарил. Публика-то ведь права. А кто опять виноват в Кармазинове? Навязывал я вам его или
нет? Участвовал в его обожании или
нет? Ну
да черт с ним, а вот третий маньяк, политический, ну это другая статья. Тут уж все дали маху, а не мой один заговор.
—
Да неужто же не знаете? Фью!
Да ведь тут трагироманы произошли: Лизавета Николаевна прямо из кареты предводительши изволила пересесть в карету Ставрогина и улизнула с «сим последним» в Скворешники среди бела дня. Всего час назад, часу
нет.
— Ай, не жмите руку так больно! Куда нам ехать вместе сегодня же? Куда-нибудь опять «воскресать»?
Нет, уж довольно проб…
да и медленно для меня;
да и неспособна я; слишком для меня высоко. Если ехать, то в Москву, и там делать визиты и самим принимать — вот мой идеал, вы знаете; я от вас не скрыла, еще в Швейцарии, какова я собою. Так как нам невозможно ехать в Москву и делать визиты, потому что вы женаты, так и нечего о том говорить.
— А, ну вот еще фантазия! Я так и боялся…
Нет, мы уж эту дрянь лучше оставим в стороне;
да и нечего вам смотреть.
— Хочешь или не хочешь иметь верный паспорт и хорошие деньги на проезд куда сказано?
Да или
нет?
— Marie, столько
нет стульев,
да и нечего постлать.
— Эх, Marie, у нас и книг-то не читают,
да и
нет их совсем.
Да и станет он книгу переплетать?
— Э,
да мы его вышлем, — отрезала Арина Прохоровна, — на нем лица
нет, он только вас пугает; побледнел как мертвец! Вам-то чего, скажите пожалуйста, смешной чудак? Вот комедия!
—
Да,
да… Я даже совершенно напротив… захотел бы быть совершенным подлецом… то есть
нет… хотя вовсе не подлецом, а, напротив, совершенно несчастным, чем подлецом.
— Ну, где же у вас тут заступ и
нет ли еще другого фонаря?
Да не бойтесь, тут ровно
нет никого, и в Скворешниках теперь, хотя из пушек отсюдова пали, не услышат. Это вот здесь, вот тут, на самом этом месте…
— Это что же, комплимент? А впрочем, и чай холодный, — значит, всё вверх дном.
Нет, тут происходит нечто неблагонадежное. Ба!
Да я что-то примечаю там на окне, на тарелке (он подошел к окну). Ого, вареная с рисом курица!.. Но почему ж до сих пор не початая? Стало быть, мы находились в таком настроении духа, что даже и курицу…
— Браво! — почти заревел от восторга Кириллов. — Vive la république démocratique, sociale et universelle ou la mort!.. [
Да здравствует демократическая, социальная и всемирная республика или смерть! (фр.)]
Нет,
нет, не так. — Liberté, égalité, fraternité ou la mort! [Свобода, равенство, братство или смерть! (фр.)] Вот это лучше, это лучше, — написал он с наслаждением под подписью своего имени.
«Ба,
да она опять ушла, — спохватился он, заметив, что ее уже опять
нет подле. — Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens égoïste… [Ба, я становлюсь эгоистом (фр.).]»
— Зачем? Est-ce que je suis si malade? Mais rien de sérieux. [Неужели же я так болен?
Да ведь ничего серьезного (фр.).] И зачем нам посторонние люди? Еще узнают и — что тогда будет?
Нет,
нет, никто из посторонних, мы вместе, вместе!