Неточные совпадения
Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а между утесами бродит один цивилизованный молодой человек, который срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы? — ответствует, что он, чувствуя
в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его
в соке этих трав; но что
главное желание его — поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее).
Факты были вообще известны более или менее, но очевидно было, что кроме фактов явились и какие-то сопровождавшие их идеи, и,
главное,
в чрезмерном количестве.
Что же касается до Andrejeff, то есть Андреева, то это был просто-запросто наш здешний купец, лавочник, большой чудак, археолог-самоучка, страстный собиратель русских древностей, иногда пикировавшийся со Степаном Трофимовичем познаниями, а
главное,
в направлении.
Наш принц вдруг, ни с того ни с сего, сделал две-три невозможные дерзости разным лицам, то есть
главное именно
в том состояло, что дерзости эти совсем неслыханные, совершенно ни на что не похожие, совсем не такие, какие
в обыкновенном употреблении, совсем дрянные и мальчишнические, и черт знает для чего, совершенно без всякого повода.
О господине Ставрогине вся
главная речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им
в нашем городе, всего резче отпечаталась
в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и
в то же время яростного сектатора бог знает какой будущей «социальной гармонии», упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры,
в ближайшее осуществление которой
в России и
в нашей губернии он верил как
в свое собственное существование.
И, наконец, разъяснилась мне та
главная, особенная тоска, которая так неотвязчиво
в этот раз его мучила. Много раз
в этот вечер подходил он к зеркалу и подолгу пред ним останавливался. Наконец повернулся от зеркала ко мне и с каким-то странным отчаянием проговорил...
Он станет на тебя жаловаться, он клеветать на тебя начнет, шептаться будет о тебе с первым встречным, будет ныть, вечно ныть; письма тебе будет писать из одной комнаты
в другую,
в день по два письма, но без тебя все-таки не проживет, а
в этом и
главное.
Напротив, весь доход с землицы оставлял у себя
в кармане и, кроме того, разорил ее вконец, сдав ее
в аренду какому-то промышленнику и, тихонько от Варвары Петровны, продав на сруб рощу, то есть
главную ее ценность.
Тяготил его,
главное, стыд, хотя мы
в эту неделю никого не видали и всё сидели одни; но он стыдился даже и меня, и до того, что чем более сам открывал мне, тем более и досадовал на меня за это.
И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто
в сравнении с
главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он худел и падал духом. Это было нечто такое, чего он уже более всего стыдился и о чем никак не хотел заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной, как маленький мальчик; а между тем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь во мне, как
в воде или
в воздухе.
Главное было
в том, что мне самому ужасно хотелось тогда быть ей представленным и отрекомендованным,
в чем мог я рассчитывать единственно на одного лишь Степана Трофимовича.
Степан Трофимович
в недоумении смотрел на обоих спорщиков. Оба сами себя выдавали и,
главное, не церемонились. Мне подумалось, что Липутин привел к нам этого Алексея Нилыча именно с целью втянуть его
в нужный разговор чрез третье лицо, любимый его маневр.
Но, положим, хоть и толстая, но ясная, потому что
главное в плане и
в характере представления фактов.
— Да о самом
главном, о типографии! Поверьте же, что я не
в шутку, а серьезно хочу дело делать, — уверяла Лиза всё
в возрастающей тревоге. — Если решим издавать, то где же печатать? Ведь это самый важный вопрос, потому что
в Москву мы для этого не поедем, а
в здешней типографии невозможно для такого издания. Я давно решилась завести свою типографию, на ваше хоть имя, и мама, я знаю, позволит, если только на ваше имя…
И вот, с внезапною переменой губернатора, всё приостановилось; а новая губернаторша, говорят, уже успела высказать
в обществе несколько колких и,
главное, метких и дельных возражений насчет будто бы непрактичности основной мысли подобного комитета, что, разумеется с прикрасами, было уже передано Варваре Петровне.
Причины начинающегося разрыва покамест были еще для Варвары Петровны таинственны, а стало быть, еще пуще обидны; но
главное в том, что Прасковья Ивановна успела принять пред нею какое-то необычайно высокомерное положение.
Известно, что самое
главное страдание всех подобных господ, когда они каким-нибудь чудным случаем появляются
в обществе, составляют их собственные руки и ежеминутно сознаваемая невозможность куда-нибудь прилично деваться с ними.
Ты, пожалуйства, не обижайся, Степан Трофимович, черта времени, я широко смотрю и не осуждаю, и это, положим, тебе делает честь и т. д., и т. д., но опять-таки
главное в том, что главного-то не понимаю.
Великий писатель болезненно трепетал пред новейшею революционною молодежью и, воображая, по незнанию дела, что
в руках ее ключи русской будущности, унизительно к ним подлизывался,
главное потому, что они не обращали на него никакого внимания.
— Письмо? Бог с вами и с вашим письмом, мне что! — воскликнул гость, — но…
главное, — зашептал он опять, обертываясь к двери, уже запертой, и кивая
в ту сторону головой.
Я с самыми открытыми объяснениями,
в которых нуждаюсь,
главное, я, а не вы, — это для вашего самолюбия, но
в то же время это и правда.
— Именно, именно! — как бы
в восторге подхватил Петр Степанович. — Я именно так и делал, чтобы вы всю пружину эту заметили; я ведь для вас,
главное, и ломался, потому что вас ловил и хотел компрометировать. Я,
главное, хотел узнать,
в какой степени вы боитесь.
— Я, конечно, понимаю застрелиться, — начал опять, несколько нахмурившись, Николай Всеволодович, после долгого, трехминутного задумчивого молчания, — я иногда сам представлял, и тут всегда какая-то новая мысль: если бы сделать злодейство или,
главное, стыд, то есть позор, только очень подлый и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать будут тысячу лет, и вдруг мысль: «Один удар
в висок, и ничего не будет». Какое дело тогда до людей и что они будут плевать тысячу лет, не так ли?
— Молчите! — вдруг крикнул Шатов. — Я глуп и неловок, но погибай мое имя
в смешном! Дозволите ли вы мне повторить пред вами всю
главную вашу тогдашнюю мысль… О, только десять строк, одно заключение.
— Я-с. Еще со вчерашнего дня, и всё, что мог, чтобы сделать честь… Марья же Тимофеевна на этот счет, сами знаете, равнодушна. А
главное, от ваших щедрот, ваше собственное, так как вы здесь хозяин, а не я, а я, так сказать,
в виде только вашего приказчика, ибо все-таки, все-таки, Николай Всеволодович, все-таки духом я независим! Не отнимите же вы это последнее достояние мое! — докончил он умилительно.
Нельзя пропустить, для характеристики лица, что
главным поводом к его отставке послужила столь долго и мучительно преследовавшая его мысль о сраме фамилии, после обиды, нанесенной отцу его,
в клубе, четыре года тому назад, Николаем Ставрогиным.
Главною причиной такого неожиданного переворота
в общественном мнении было несколько слов, необыкновенно метко высказанных вслух одною особой, доселе не высказывавшеюся, и разом придавших событию значение, чрезвычайно заинтересовавшее наше крупное большинство.
Тут
главное состояло
в том, что «новый человек», кроме того что оказался «несомненным дворянином», был вдобавок и богатейшим землевладельцем губернии, а стало быть, не мог не явиться подмогой и деятелем. Я, впрочем, упоминал и прежде вскользь о настроении наших землевладельцев.
— Эк ведь
в какую глупость человек въедет! — даже удивился Петр Степанович. — Ну прощай, старина, никогда не приду к тебе больше. Статью доставь раньше, не забудь, и постарайся, если можешь, без вздоров: факты, факты и факты, а
главное, короче. Прощай.
— Это не то, не то, — увлекался он, всё более и более раздражаясь
в своем самолюбии, — вы, как молодой человек и,
главное, незнакомый с нашими целями, заблуждаетесь.
Андрей Антонович вошел даже
в пафос. Он любил поговорить умно и либерально еще с самого Петербурга, а тут,
главное, никто не подслушивал. Петр Степанович молчал и держал себя как-то не по-обычному серьезно. Это еще более подзадорило оратора.
Но
главное в том, что кроме кражи совершено было бессмысленное, глумительное кощунство: за разбитым стеклом иконы нашли, говорят, утром живую мышь.
Но поразило Андрея Антоновича,
главное, то, что управляющий на Шпигулинской фабрике доставил как раз
в то же время
в полицию две или три пачки совершенно таких же точно листочков, как и у подпоручика, подкинутых ночью на фабрике.
Одним словом, было видно человека прямого, но неловкого и неполитичного, от избытка гуманных чувств и излишней, может быть, щекотливости,
главное, человека недалекого, как тотчас же с чрезвычайною тонкостью оценил фон Лембке и как давно уже об нем полагал, особенно когда
в последнюю неделю, один
в кабинете, по ночам особенно, ругал его изо всех сил про себя за необъяснимые успехи у Юлии Михайловны.
— Это… это… черт… Я не виноват ведь, что
в вас верю! Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека и,
главное, толкового… способного то есть понять… черт…
— Ну, да я вам не обязан отчетами
в прежней жизни, — махнул он рукой, — всё это ничтожно, всё это три с половиной человека, а с заграничными и десяти не наберется, а
главное — я понадеялся на вашу гуманность, на ум.
— Шесть дней,
главное, шесть дней сроку, и чтобы
в эти дни вы не шевелились, вот что мне надо!
— Хорошо, хорошо, я ни
в чем не спорю, отосланы.
Главное, что вы
в тех же мыслях, как прежде.
Пошли они, разумеется, из великодушного стыда, чтобы не сказали потом, что они не посмели пойти; но все-таки Петр Верховенский должен бы был оценить их благородный подвиг и по крайней мере рассказать им
в награждение какой-нибудь самый
главный анекдот.
—
В выборе, разумеется, нет сомнения, — пробормотал один офицер, за ним другой, за ним еще кто-то.
Главное, всех поразило, что Верховенский с «сообщениями» и сам обещал сейчас говорить.
В крайних случаях клевета и убийство, а
главное — равенство.
Узнав, что Петр Степанович опять надул его и так грубо над ним насмеялся, что ей он открыл гораздо больше и прежде, чем ему, и что, наконец, может быть, сам-то Петр Степанович и есть
главный зачинщик всех преступных замыслов, — он пришел
в исступление.
Ее,
главное, прельщали тогда эти тосты: она сама хотела провозгласить их и
в ожидании всё сочиняла их.
Они должны были разъяснить наше
главное знамя (какое? бьюсь об заклад, бедняжка так ничего и не сочинила), перейти
в виде корреспонденции
в столичные газеты, умилить и очаровать высшее начальство, а затем разлететься по всем губерниям, возбуждая удивление и подражание.
Для тех же, которые непременно всегда и везде ощущают голод и,
главное, жажду, — можно открыть
в конце анфилады комнат особый буфет, которым и займется Прохорыч (
главный клубный повар), и — впрочем, под строжайшим надзором комитета — будет подавать, что угодно, но за особую плату, а для того нарочно объявить
в дверях залы надписью, что буфет — вне программы.
Я наверно знаю, что Кармазинов-то,
главное, и потребовал, чтобы буфета утром не было, пока он будет читать, ни под каким видом, несмотря на замечания иных комитетских, что это не совсем
в наших нравах.
Супруги согласились во всем, всё было забыто, и когда,
в конце объяснения, фон Лембке все-таки стал на колени, с ужасом вспоминая о
главном заключительном эпизоде запрошлой ночи, то прелестная ручка, а за нею и уста супруги заградили пламенные излияния покаянных речей рыцарски деликатного, но ослабленного умилением человека.
Главный вопрос, который я застал на столе, состоял
в том: быть или не быть балу, то есть всей второй половине праздника?
Был уже одиннадцатый час, когда я достиг подъезда дома предводительши, где та же давешняя Белая зала,
в которой происходило чтение, уже была, несмотря на малый срок, прибрана и приготовлена служить
главною танцевальною залой, как предполагалось, для всего города.
Но
главное состояло
в том, что сгореть он не успел и внутри его, к рассвету, обнаружены были удивительные дела.