Неточные совпадения
Как нарочно, в то же самое время в Москве схвачена
была и поэма Степана Трофимовича, написанная им еще лет шесть до сего, в Берлине, в самой первой его молодости, и ходившая по
рукам, в списках, между двумя любителями и у одного студента.
Увлекся
было когда-то изучением высшей современной политики наших внутренних и внешних дел, но вскоре, махнув
рукой, оставил предприятие.
Честные
были гораздо непонятнее бесчестных и грубых; но неизвестно
было, кто у кого в
руках.
Виргинский
был как-то лихорадочно-весело настроен и участвовал в танцах; но вдруг и без всякой предварительной ссоры схватил гиганта Лебядкина, канканировавшего соло, обеими
руками за волосы, нагнул и начал таскать его с визгами, криками и слезами.
Однажды только, возвращаясь со мною от Степана Трофимовича, заговорил
было отдаленно о своем положении, но тут же, схватив меня за
руку, пламенно воскликнул...
Кстати замечу в скобках, что милый, мягкий наш Иван Осипович, бывший наш губернатор,
был несколько похож на бабу, но хорошей фамилии и со связями, — чем и объясняется то, что он просидел у нас столько лет, постоянно отмахиваясь
руками от всякого дела.
— От Лизаветы, по гордости и по строптивости ее, я ничего не добилась, — заключила Прасковья Ивановна, — но видела своими глазами, что у ней с Николаем Всеволодовичем что-то произошло. Не знаю причин, но, кажется, придется вам, друг мой Варвара Петровна, спросить о причинах вашу Дарью Павловну. По-моему, так Лиза
была обижена. Рада-радешенька, что привезла вам наконец вашу фаворитку и сдаю с
рук на
руки: с плеч долой.
Годовые деньги я тебе
буду все разом выдавать, прямо тебе на
руки.
Он вдруг уронил крошечный сак, который держал в своей левой
руке. Впрочем, это
был не сак, а какая-то коробочка, или, вернее, какой-то портфельчик, или, еще лучше, ридикюльчик, вроде старинных дамских ридикюлей, впрочем не знаю, что это
было, но знаю только, что я, кажется, бросился его поднимать.
Я прочел и удивился, что он в таком волнении от таких пустяков. Взглянув на него вопросительно, я вдруг заметил, что он, пока я читал, успел переменить свой всегдашний белый галстук на красный. Шляпа и палка его лежали на столе. Сам же
был бледен, и даже
руки его дрожали.
— Может
быть, вам скучно со мной, Г—в (это моя фамилия), и вы бы желали… не приходить ко мне вовсе? — проговорил он тем тоном бледного спокойствия, который обыкновенно предшествует какому-нибудь необычайному взрыву. Я вскочил в испуге; в то же мгновение вошла Настасья и молча протянула Степану Трофимовичу бумажку, на которой написано
было что-то карандашом. Он взглянул и перебросил мне. На бумажке
рукой Варвары Петровны написаны
были всего только два слова: «Сидите дома».
А что суммы у него
есть, так это совершенно уж верно; полторы недели назад на босу ногу ходил, а теперь, сам видел, сотни в
руках.
Лиза улыбнулась мне, но
была бледна. Она стояла посреди комнаты в видимой нерешимости, в видимой борьбе; но вдруг взяла меня за
руку и молча, быстро подвела к окну.
— Стало
быть, в три часа. Стало
быть, правду я предположила вчера у Степана Трофимовича, что вы — несколько преданный мне человек? — улыбнулась она, торопливо пожимая мне на прощанье
руку и спеша к оставленному Маврикию Николаевичу.
Степан Трофимович привстал
было протянуть ему
руку, но Шатов, посмотрев на нас обоих внимательно, поворотил в угол, уселся там и даже не кивнул нам головой.
— Такой взгляд делает вам честь, — великолепно одобрила Варвара Петровна. Юлия Михайловна стремительно протянула свою
руку, и Варвара Петровна с полною готовностью дотронулась до нее своими пальцами. Всеобщее впечатление
было прекрасное, лица некоторых присутствовавших просияли удовольствием, показалось несколько сладких и заискивающих улыбок.
И она задирчиво махнула
рукой подносившему ей кофей слуге. (От кофею, впрочем, и другие отказались, кроме меня и Маврикия Николаевича. Степан Трофимович взял
было, но отставил чашку на стол. Марье Тимофеевне хоть и очень хотелось взять другую чашку, она уж и
руку протянула, но одумалась и чинно отказалась, видимо довольная за это собой.)
У капитана
были и перчатки черные, из которых правую, еще не надеванную, он держал в
руке, а левая, туго напяленная и не застегнувшаяся, до половины прикрывала его мясистую левую лапу, в которой он держал совершенно новую, глянцевитую и, наверно, в первый еще раз служившую круглую шляпу.
— Двадцать рублей, сударыня, — вскочил он вдруг с пачкой в
руках и со вспотевшим от страдания лицом; заметив на полу вылетевшую бумажку, он нагнулся
было поднять ее, но, почему-то устыдившись, махнул
рукой.
— То
есть когда летом, — заторопился капитан, ужасно махая
руками, с раздражительным нетерпением автора, которому мешают читать, — когда летом в стакан налезут мухи, то происходит мухоедство, всякий дурак поймет, не перебивайте, не перебивайте, вы увидите, вы увидите… (Он всё махал
руками.)
И до того
было сильно всегдашнее, неодолимое влияние его на мать, что она и тут не посмела отдернуть
руки.
Воскликнул что-то Степан Трофимович по-французски и сплеснул
руками, но Варваре Петровне
было не до него.
Варвара Петровна, вся раскрасневшись, вскочила
было с места и крикнула Прасковье Ивановне: «Слышала, слышала ты, что он здесь ей сейчас говорил?» Но та уж и отвечать не могла, а только пробормотала что-то, махнув
рукой.
Он
был в сильном и несомненном испуге, с самого того мгновения, как появился Николай Всеволодович; но Петр Степанович схватил его за
руку и не дал уйти.
Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, приложил
руку к сердцу, хотел
было что-то сказать, не сказал и быстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его
рукой и вошел в гостиную.
— Боже, да ведь он хотел сказать каламбур! — почти в ужасе воскликнула Лиза. — Маврикий Николаевич, не смейте никогда пускаться на этот путь! Но только до какой же степени вы эгоист! Я убеждена, к чести вашей, что вы сами на себя теперь клевещете; напротив; вы с утра до ночи
будете меня тогда уверять, что я стала без ноги интереснее! Одно непоправимо — вы безмерно высоки ростом, а без ноги я стану премаленькая, как же вы меня поведете под
руку, мы
будем не пара!
— Пожалуйста, Степан Трофимович, ради бога, ничего не говорите, — начала она горячею скороговоркой, с болезненным выражением лица и поспешно протягивая ему
руку, —
будьте уверены, что я вас всё так же уважаю… и всё так же ценю и… думайте обо мне тоже хорошо, Степан Трофимович, и я
буду очень, очень это ценить…
— Не кричи, пожалуйста, — замахал Pierre
руками, — поверь, что всё это старые, больные нервы, и кричать ни к чему не послужит. Скажи ты мне лучше, ведь ты мог бы предположить, что я с первого шага заговорю: как же
было не предуведомить.
Мне кажется, если бы
был такой человек, который схватил бы, например, раскаленную докрасна железную полосу и зажал в
руке, с целию измерить свою твердость, и затем, в продолжение десяти секунд, побеждал бы нестерпимую боль и кончил тем, что ее победил, то человек этот, кажется мне, вынес бы нечто похожее на то, что испытал теперь, в эти десять секунд, Николай Всеволодович.
Затем, прежде всех криков, раздался один страшный крик. Я видел, как Лизавета Николаевна схватила
было свою мама за плечо, а Маврикия Николаевича за
руку и раза два-три рванула их за собой, увлекая из комнаты, но вдруг вскрикнула и со всего росту упала на пол в обмороке. До сих пор я как будто еще слышу, как стукнулась она о ковер затылком.
Тоже и без вестей пробыть не мог во всё время; но лишь только я, оставляя факты? переходил к
сути дела и высказывал какие-нибудь предположения, то он тотчас же начинал махать на меня
руками, чтоб я перестал.
Иногда, впрочем, он и не махал на меня
руками. Иногда тоже казалось мне, что принятая таинственная решимость как бы оставляла его и что он начинал бороться с каким-то новым соблазнительным наплывом идей. Это
было мгновениями, но я отмечаю их. Я подозревал, что ему очень бы хотелось опять заявить себя, выйдя из уединения, предложить борьбу, задать последнюю битву.
Правда, собираясь сюда, я
было подумал сначала молчать; но ведь молчать — большой талант, и, стало
быть, мне неприлично, а во-вторых, молчать все-таки ведь опасно; ну, я и решил окончательно, что лучше всего говорить, но именно по-бездарному, то
есть много, много, много, очень торопиться доказывать и под конец всегда спутаться в своих собственных доказательствах, так чтобы слушатель отошел от вас без конца, разведя
руки, а всего бы лучше плюнув.
Он
было вскочил, махая
руками, точно отмахиваясь от вопросов; но так как вопросов не
было, а уходить
было незачем, то он и опустился опять в кресла, несколько успокоившись.
— Если изволили предпринять путь отдаленный, то докладываю,
будучи неуверен в здешнем народишке, в особенности по глухим переулкам, а паче всего за рекой, — не утерпел он еще раз. Это
был старый слуга, бывший дядька Николая Всеволодовича, когда-то нянчивший его на
руках, человек серьезный и строгий, любивший послушать и почитать от божественного.
Так как не
было колокольчика, то он начал бить в ворота
рукой.
На
руках у ней
был полуторагодовой ребенок, в одной рубашонке, с голыми ножками, с разгоревшимися щечками, с белыми всклоченными волосками, только что из колыбели.
Крыльцо пустого дома, в котором квартировал Шатов,
было незаперто; но, взобравшись в сени, Ставрогин очутился в совершенном мраке и стал искать
рукой лестницу в мезонин. Вдруг сверху отворилась дверь и показался свет; Шатов сам не вышел, а только свою дверь отворил. Когда Николай Всеволодович стал на пороге его комнаты, то разглядел его в углу у стола, стоящего в ожидании.
Он даже сплеснул
руками, точно ничего не могло
быть для него горше и безотраднее такого открытия.
— Николай Всеволодович, Николай Всеволодович, этого
быть не может, вы, может
быть, еще рассудите, вы не захотите наложить
руки… что подумают, что скажут в свете?
Может
быть, этот взгляд
был излишне суров, может
быть, в нем выразилось отвращение, даже злорадное наслаждение ее испугом — если только не померещилось так со сна Марье Тимофеевне; но только вдруг, после минутного почти выжидания, в лице бедной женщины выразился совершенный ужас; по нем пробежали судороги, она подняла, сотрясая их,
руки и вдруг заплакала, точь-в-точь как испугавшийся ребенок; еще мгновение, и она бы закричала.
Она хотела
было еще что-то сказать, но вдруг опять, в третий раз, давешний испуг мгновенно исказил лицо ее, и опять она отшатнулась, подымая пред собою
руку.
— Я все пять лет только и представляла себе, как онвойдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь, в ту комнату. Я
буду сидеть, как будто ничего не ожидая, и возьму в
руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти лет путешествия. Я хочу посмотреть, как это
будет.
Он не ошибся. Николай Всеволодович уже снял
было с себя, левою
рукой, теплый шарф, чтобы скрутить своему пленнику
руки; но вдруг почему-то бросил его и оттолкнул от себя. Тот мигом вскочил на ноги, обернулся, и короткий широкий сапожный нож, мгновенно откуда-то взявшийся, блеснул в его
руке.
— Нисколько! — воротился Кириллов, чтобы пожать
руку. — Если мне легко бремя, потому что от природы, то, может
быть, вам труднее бремя, потому что такая природа. Очень нечего стыдиться, а только немного.
Ей хотелось перелить в него свое честолюбие, а он вдруг начал клеить кирку: пастор выходил говорить проповедь, молящиеся слушали, набожно сложив пред собою
руки, одна дама утирала платочком слезы, один старичок сморкался; под конец звенел органчик, который нарочно
был заказан и уже выписан из Швейцарии, несмотря на издержки.
Один Лямшин
был у него когда-то прежде и уверял теперь, что тот велел его прогнать метлой и пустил ему вслед собственною
рукой двумя большими вареными картофелинами.
Маврикий Николаевич приподнялся с колен. Она стиснула своими
руками его
руки выше локтей и пристально смотрела ему в лицо. Страх
был в ее взгляде.
— Эх! — махнул
рукой Петр Степанович, как бы отбиваясь от подавляющей прозорливости вопрошателя, — ну, слушайте, я вам всю правду скажу: о прокламациях ничего не знаю, то
есть ровнешенько ничего, черт возьми, понимаете, что значит ничего?..
— Ну да вот инженер приезжий,
был секундантом у Ставрогина, маньяк, сумасшедший; подпоручик ваш действительно только, может, в белой горячке, ну, а этот уж совсем сумасшедший, — совсем, в этом гарантирую. Эх, Андрей Антонович, если бы знало правительство, какие это сплошь люди, так на них бы
рука не поднялась. Всех как
есть целиком на седьмую версту; я еще в Швейцарии да на конгрессах нагляделся.