Неточные совпадения
И мне кажется, я бы
так была счастлива, если б пришлось хоть
всю жизнь мою не выезжать из деревни и жить на одном месте.
Как я плакала, когда прощалась со
всем, что
так было мило мне.
Когда мы оставляли деревню, день был
такой светлый, теплый, яркий; сельские работы кончались; на гумнах уже громоздились огромные скирды хлеба и толпились крикливые стаи птиц;
все было
так ясно и весело, а здесь, при въезде нашем в город, дождь, гнилая осенняя изморозь, непогода, слякоть и толпа новых, незнакомых лиц, негостеприимных, недовольных, сердитых!
С батюшкой начнутся разговоры серьезные, о науках, о наших учителях, о французском языке, о грамматике Ломонда — и
все мы
так веселы,
так довольны.
Матушка, бывало, и плакать боялась, слова сказать боялась, чтобы не рассердить батюшку; сделалась больная
такая;
все худела, худела и стала дурно кашлять.
Заботы, огорчения, неудачи измучили бедного батюшку до крайности: он стал недоверчив, желчен; часто был близок к отчаянию, начал пренебрегать своим здоровьем, простудился и вдруг заболел, страдал недолго и скончался
так внезапно,
так скоропостижно, что мы
все несколько дней были вне себя от удара.
Теперь скажу несколько слов об одном самом странном, самом любопытном и самом жалком человеке из
всех, которых когда-либо мне случалось встречать. Потому говорю о нем теперь, именно в этом месте моих записок, что до самой этой эпохи я почти не обращала на него никакого внимания, —
так все, касавшееся Покровского, стало для меня вдруг занимательно!
Оттого он
все как-то ежился, как-то кривлялся;
такие ухватки, ужимки были у него, что можно было, почти не ошибаясь, заключить, что он не в своем уме.
Так мне рассказывала
все это Анна Федоровна; сам же студент Покровский никогда не любил говорить о своих семейных обстоятельствах.
Из школы молодой Покровский поступил в какую-то гимназию и потом в университет. Господин Быков, весьма часто приезжавший в Петербург, и тут не оставил его своим покровительством. За расстроенным здоровьем своим Покровский не мог продолжать занятий своих в университете. Господин Быков познакомил его с Анной Федоровной, сам рекомендовал его, и,
таким образом, молодой Покровский был принят на хлебы с уговором учить Сашу
всему, чему ни потребуется.
Все это он делал с видом притворного равнодушия и хладнокровия, как будто бы он и всегда мог
так хозяйничать с сыновними книгами, как будто ему и не в диковину ласка сына.
Я заспешила, заторопилась, но несносная книга была
так плотно поставлена в ряд, что, когда я вынула одну,
все остальные раздались сами собою и сплотнились
так, что теперь для прежнего их товарища не оставалось более места.
«Вам скучно сидеть одной, — сказал он мне, — вот вам книга; возьмите;
все не
так скучно будет».
Может быть, ему было только любопытно сначала; впоследствии нерешительность его исчезла, и он, с
таким же простым, прямым чувством, как и я, принимал мою привязанность к нему, мои приветливые слова, мое внимание и отвечал на
все это тем же вниманием,
так же дружелюбно и приветливо, как искренний друг мой, как родной брат мой.
Когда кончилась болезнь матушки, наши вечерние свидания и длинные разговоры прекратились; нам удавалось иногда меняться словами, часто пустыми и малозначащими, но мне любо было давать
всему свое значение, свою цену особую, подразумеваемую. Жизнь моя была полна, я была счастлива, покойно, тихо счастлива.
Так прошло несколько недель…
Я знала, что у букинистов в Гостином дворе можно купить книгу иногда в полцены дешевле, если только поторговаться, часто малоподержанную и почти совершенно новую. Я положила непременно отправиться в Гостиный двор.
Так и случилось; назавтра же встретилась какая-то надобность и у нас и у Анны Федоровны. Матушке понездоровилось, Анна Федоровна очень кстати поленилась,
так что пришлось
все поручения возложить на меня, и я отправилась вместе с Матреной.
К чему ни приценится,
все рубль серебром, два рубля, три рубля серебром; уж он к большим книгам и не приценивался, а
так только завистливо на них посматривал, перебирал пальцами листочки, вертел в руках и опять их ставил на место.
— Я, Варвара Алексеевна, балуюсь подчас… то есть я хочу доложить вам, что я почти и
все балуюсь и всегда балуюсь… придерживаюсь того, что нехорошо… то есть знаете, этак на дворе
такие холода бывают, также иногда неприятности бывают разные, или там как-нибудь грустно сделается, или что-нибудь из нехорошего случится,
так я и не удержусь подчас, и забалуюсь, и выпью иногда лишнее.
Я не могла удержаться от слез и смеха, слушая бедного старика; ведь умел же налгать, когда нужда пришла! Книги были перенесены в комнату Покровского и поставлены на полку. Покровский тотчас угадал истину. Старика пригласили обедать. Этот день мы
все были
так веселы. После обеда играли в фанты, в карты; Саша резвилась, я от нее не отставала. Покровский был ко мне внимателен и
все искал случая поговорить со мною наедине, но я не давалась. Это был лучший день в целые четыре года моей жизни.
А теперь
все пойдут грустные, тяжелые воспоминания; начнется повесть о моих черных днях. Вот отчего, может быть, перо мое начинает двигаться медленнее и как будто отказывается писать далее. Вот отчего, может быть, я с
таким увлечением и с
такою любовью переходила в памяти моей малейшие подробности моего маленького житья-бытья в счастливые дни мои. Эти дни были
так недолги; их сменило горе, черное горе, которое бог один знает когда кончится.
Старик Покровский целую ночь провел в коридоре, у самой двери в комнату сына; тут ему постлали какую-то рогожку. Он поминутно входил в комнату; на него страшно было смотреть. Он был
так убит горем, что казался совершенно бесчувственным и бессмысленным. Голова его тряслась от страха. Он сам
весь дрожал, и
все что-то шептал про себя, о чем-то рассуждал сам с собою. Мне казалось, что он с ума сойдет с горя.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему
всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да
все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что
так замешкались.
Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Городничий. Нет, черт возьми, когда уж читать,
так читать! Читайте
всё!
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые
так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в
таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но
все как-то позабывал.
Как бы, я воображаю,
все переполошились: «Кто
такой, что
такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что
такое значит «прикажете принять».