Величия духа тут, конечно, мало; но
в натуре, действующей таким образом, нельзя отрицать присутствия силы, которая, будучи иначе воспитана и направлена, могла бы получить более разумный, человеческий характер.
Неточные совпадения
«Где это видано, чтобы
в простой мужицкой
натуре [могла]
в такой степени развиться [любовь к свободе и] сознание [прав] своей личности?
В «Игрушечке» рассказывается история развития прекрасной детской
натуры, подобной Маше, но только
натуры барской.
И у таких-то родителей,
в такой жизни хочет развиться живая, пытливая
натура девочки, их дочери!
Но, сколько можно судить по некоторым частным случаям и по отрицательным признакам, мы готовы утверждать, что такого рода нежные, деликатные
натуры существуют и
в простом классе, по крайней мере
в той же мере, как
в других сословиях.
Известно, что у нас
в воспитании господствует начало [слепого] авторитета, способное убить деятельную силу
в самых энергических и гордых
натурах.
Но если те еще способны к борьбе и нередко выбиваются из-под нравственного гнета, налагаемого на них, то
натуры нежные и тонкие всегда склоняются под этим гнетом и очень редко
в состоянии бывают подняться.
Но ничего нет легче, как забить такие
натуры: для них упрек хуже, чем строгое наказание для другого, насмешка тяжеле, чем для другого брань; неудачная и строго осужденная попытка повергает их
в уныние и заставляет опустить руки.
Недоверие к себе, проникшее
в их
натуру, заставляет их не доверять и рассудку, а чуткая, болезненная восприимчивость берет свое.
Обратимся же теперь к крестьянскому миру: кто не согласится, что там разве
в виде редкого исключения могут встретиться обстоятельства, которые бы лелеяли правильное и полное развитие нежной, доброй
натуры!
Напротив, вся обстановка жизни там ведет к тому, чтобы
натура твердая огрубела и ожесточилась, а слабая, нежная — запугалась, сжалась и пропала
в покорном отчаянии.
Поэтому везде встречаются два разряда
натур: одни с преобладанием эгоизма, стремящегося наложить свое влияние на других, а другие с избытком преданности, побуждающим отрекаться от своих интересов
в пользу других.
Зверства человек не станет показывать, если его к тому не вынудят, — это уж всякому понятно: нынче уж перестали верить даже и
в то, что змея стремится непременно ужалить человека без всякой причины, просто по ненависти к человеческому роду; тем менее верят
в существование подобных мифически-змеиных
натур между людьми.
И при этом-то положении все еще мы видим здесь существование таких
натур,
в которых хоть слабо и неровно, но неугасимо горят живые человеческие инстинкты, так что оскорбление и неудовлетворение их влечет за собою смерть самого организма.
Повторяем, если не чаще, чем
в среде благовоспитанных юношей и барышень, то по крайней мере столько же часто встречаются деликатные
натуры, подобные Надёже, и
в простонародье.
Бывают
в простонародье
натуры столько же нежные и благожелательные, но поэнергичнее, подеятельнее.
Но [не надо забывать, что бывает оборот и
в противную сторону:] не все
натуры мягкие и податливые, как Саша или Надёжа, не все твердые и благоразумные, как Катерина, не все отрицательно-упорные против зла, как Маша; — встречаются и другие, суровые и беспощадные
натуры,
в которых внутренняя реакция всякому посягательству на их личность развивается до размеров поистине сокрушительных и получает наступательный характер.
Но представился случай, где его достоинство особенно больно было поражено, —
в столкновении с женщиной, которая ему нравилась и которой положение он считал равным своему; горечь обиды пробудила
в нем сознание; а раз подумавши о своем унижении, почувствовав его, он со всей энергией своей
натуры устремился к тому, чтобы поднять свое достоинство.
Прибавим еще, что сила эта вовсе не есть исключительная принадлежность немногих
натур, а составляет явление довольно обыкновенное
в нашем простонародье.
Нельзя хвалить этого, но можно все-таки
в самых недостатках и преступлениях различать то, что производится внешним гнетом обстоятельств, от того, что дает сама
натура человека.
— Ну да, конечно, это все
в натуре вещей, — промолвил Василий Иваныч, — только лучше уж в комнату пойдем. С Евгением вот гость приехал. Извините, — прибавил он, обращаясь к Аркадию, и шаркнул слегка ногой, — вы понимаете, женская слабость; ну, и сердце матери…
Неточные совпадения
Портрет Анны, одно и то же и писанное с
натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и
в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
Он живо вспомнил все те часто повторявшиеся случаи необходимости лжи и обмана, которые были так противны его
натуре; вспомнил особенно живо не paз замеченное
в ней чувство стыда за эту необходимость обмана и лжи.
— Я нахожу, что ты прав отчасти. Разногласие наше заключается
в том, что ты ставишь двигателем личный интерес, а я полагаю, что интерес общего блага должен быть у всякого человека, стоящего на известной степени образования. Может быть, ты и прав, что желательнее была бы заинтересованная материально деятельность. Вообще ты
натура слишком ргіmesautière, [импульсивная,] как говорят Французы; ты хочешь страстной, энергической деятельности или ничего.
Левин помнил, как
в то время, когда Николай был
в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал
в религии помощи, узды на свою страстную
натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Избранная Вронским роль с переездом
в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами, первое время он был спокоен. Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с
натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь
в последнее время так прельстила Вронского, что он даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски, что очень шло к нему.