Неточные совпадения
С другой стороны — навязывать автору свой собственный образ мыслей тоже не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге, какую выказал критик «Атенея», г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь
уже для всякого читателя ясно,
что Островский не обскурант, не проповедник плетки как основания семейной нравственности, не поборник гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности, — равно как и не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во
что бы то ни стало выставить
на позор грязные пятна русской жизни.
А если,
уже после этого объяснения, окажется,
что наши впечатления ошибочны,
что результаты их вредны или
что мы приписываем автору то,
чего в нем нет, — тогда пусть критика займется разрушением наших заблуждений, но опять-таки
на основании того,
что дает нам сам автор».
Уж и любить-то есть кого; не то
что стрикулист чахлый…» Впрочем, в этом он, может быть, и прав: недаром же у нас рисуются карикатуры пышных камелий во фраках, господ, живущих
на счет чужих жен!..
А
уж что, брат, толковать: просто
на старости блажь пришла…
Но у тюремщика остались ключи от ворот острога: надо их еще вытребовать, и потому Подхалюзин, чувствуя себя
уже не в тюрьме, но зная,
что он еще и не совсем
на свободе, беспрестанно переходит от самодовольной радости к беспокойству и мешает наглость с раболепством.
Большов поддается
на эту нехитрую штуку, потому
что своевольные привычки давно
уже отняли в нем всякую сообразительность, лишили всякой возможности смотреть
на вещи прямо и здраво.
Что же касается до тех из обитателей «темного царства», которые имели силу и привычку к делу, так они все с самого первого шага вступали
на такую дорожку, которая никак
уж не могла привести к чистым нравственным убеждениям.
Смотря
на него, мы сначала чувствуем ненависть к этому беспутному деспоту; но, следя за развитием драмы, все более примиряемся с ним как с человеком и оканчиваем тем,
что исполняемся негодованием и жгучею злобой
уже не к нему, а за него и за целый мир — к тому дикому, нечеловеческому положению, которое может доводить до такого беспутства даже людей, подобных Лиру.
Такова
уж почва этого «темного царства»,
что на ней других продуктов не может вырасти!
— «А как заставит, —
что тогда?» — «Тогда, — идиотски отвечает она, — я
уж, право, и не знаю,
что мне делать с этим делом… такая-то напасть
на меня!» Вихорев, для которого все средства хороши, предлагает ей уехать с ним тихонько; она приходит в ужас и восклицает: «Ах нет, нет,
что вы это?
Он остановился
на том положении дел, которое
уже существует, и не хочет допустить даже мысли о том,
что это положение может или должно измениться.
Он видит,
что зло существует, и желает, чтобы его не было; но для этого прежде всего надо ему отстать от самодурства, расстаться с своими понятиями о сущности прав своих над умом и волею дочери; а это
уже выше его сил, это недоступно даже его понятию… и вот он сваливает вину
на других: то Арина Федотовна с заразой пришла, то просто — лукавый попутал.
Экой ты горький паренек-то, как я
на тебя посмотрю!..» Она сожалеет об его горе, как о таком, которого никакими человеческими средствами отвратить
уж невозможно, — как будто бы она услыхала, например, о том,
что Митя себе руки обрубил, или —
что мать его умерла…
А Любовь Гордеевна — та
уж вовсе убита, так
что не может допустить даже и мысли о согласии
на предложение Мити…
Собравшись домой, она
на дороге,
на постоялом дворе, встречает отца и мать, рассказывает им все свое горе и прибавляет,
что ушла от мужа, чтобы жить с ними, потому
что ей
уж терпенья не стало.
Коли я
что захочу сделать, так
уж поставлю
на своем, никого в мире не послушаюсь!..
Прежде она от него бегала, а теперь бросилась в его объятия, вышедши к нему вечером в сад: он свозил ее
на лодочке
на уединенный островок, их подсмотрела Василиса Перегриновна, донесла Уланбековой, и та, пришедши в великий гнев, велит тотчас послать к Неглигентову (которого пред тем
уже выгнала от себя за то,
что он пришел к ней пьяный — и, следовательно, не выказал ей уважения) сказать ему,
что свадьба его с Надей должна быть как можно скорее…
Мы не будем останавливаться
на этих лицах, потому
что и так
уже давно злоупотребляем терпением читателя; но не можем не указать
на сцены сватанья в «Бедной невесте».
Осип. Да, хорошее. Вот
уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Кабанов. Нет, постой!
Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась! А я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит, безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да
уж попробовать не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать
на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это
уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо,
что у вас больные такой крепкий табак курят,
что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват.
На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я
уж не знаю, откуда он берет такую. А если
что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною
на другую квартиру.
«
На что, говорит, тебе муж? он
уж тебе не годится».
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет
уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают
на Антона, и
уж, кажись, всего нанесешь, ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и
на Онуфрия его именины.
Что делать? и
на Онуфрия несешь.