Два года спустя тот же критик предположил целый ряд статей «О комедиях Островского и о их значении в литературе и на «сцене» («Москв.», 1855 г., № 3), но остановился
на первой статье, да и в той выказал более претензий и широких замашек, нежели настоящего дела.
Мы только пользуемся случаем высказать его по поводу произведений Островского, у которого везде
на первом плане видим верность фактам действительности и даже некоторое презрение к логической замкнутости произведения — и которого комедии, несмотря на то, имеют и занимательность и внутренний смысл.
Это значение рассказанного нами факта, всего скорее и резче бросающееся в глаза, недостаточно ярко является в комедии, потому что в ней
на первый план выступает контраст умного, солидного Русакова и доброго, честного Бородкина — с жалким вертопрахом Вихоревым.
Неточные совпадения
Критика отнеслась к автору с уважением, называла его беспрестанно автором «Своих людей» и даже заметила, что обращает
на него такое внимание более за
первую его комедию, нежели за вторую, которую все признали слабее
первой.
В свою очередь, люди, пришедшие в восторг от «Своих людей», скоро заметили, что Островский, сравнивая старинные начала русской жизни с новыми началами европеизма в купеческом быту, постоянно склоняется
на сторону
первых.
Первый факт нового рода не производит
на него живого впечатления; он большею частию едва примечает этот факт и проходит мимо него, как мимо странной случайности, даже не трудясь его усвоить себе.
С половины пьесы он начинает спускать своего героя с того пьедестала,
на котором он является в
первых сценах, а в последнем акте показывает его решительно неспособным к той борьбе, какую он принял было
на себя.
Что же касается до тех из обитателей «темного царства», которые имели силу и привычку к делу, так они все с самого
первого шага вступали
на такую дорожку, которая никак уж не могла привести к чистым нравственным убеждениям.
Теперь ему только бы устроиться, а там он пойдет уж
на мелкие обманы, как и обещается в заключительном обращении к публике, по
первому изданию комедии: «А вот мы магазинчик открываем!
Во-первых, о ней до сих пор не было говорено ничего серьезного; во-вторых, краткие заметки, какие делались о ней мимоходом, постоянно обнаруживали какое-то странное понимание смысла пьесы; в-третьих, сама по себе комедия эта принадлежит к наиболее ярким и выдержанным произведениям Островского; в-четвертых, не будучи играна
на сцене, она менее популярна в публике, нежели другие его пьесы…
При
первом ее появлении
на сцену, в конце
первого акта, Вихорев сообщает ей, что отец просватал ее за Бородкина; она наивно говорит: «Не беспокойтесь, я за Бородкина не пойду».
Мы не будем долго
на ней останавливаться — не потому, чтоб она того не стоила, а потому, что, во-первых, наши статьи и без того очень растянулись, а во-вторых, сама пьеса очень проста — и по интриге, и по очеркам, характеров, так что для объяснения их не нужно много слов, особенно после того, что говорено было выше.
Андрюша Брусков, напр., по фабрике у отца —
первый; для этого надо же ему было хоть посмотреть
на что-нибудь, если уж не учиться систематически, как следует.
А что она настаивает
на согласии Маши выйти за Беневоленского, так это происходит от двух причин: во-первых, Беневоленский возьмется хлопотать об их деле в сенате, а во-вторых, она не может представить, чтобы девушке было не все равно, за кого ни выходить замуж.
Правда, тяжело нам дышать под мертвящим давлением самодурства, бушующего в разных видах, от
первой до последней страницы Островского; но и окончивши чтение, и отложивши книгу в сторону, и вышедши из театра после представления одной из пьес Островского, — разве мы не видим наяву вокруг себя бесчисленного множества тех же Брусковых, Торцовых, Уланбековых, Вышневских, разве не чувствуем мы
на себе их мертвящего дыхания?..
Молодая жена его, как рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в церкви с матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье, происходящее от известного положения, не могла больше стоять и поехала домой
на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили в
первый день спросить обед, а
на другой день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать.
Глянул — и пана Глуховского // Видит
на борзом коне, // Пана богатого, знатного, //
Первого в той стороне.
«Живей!» Филиппа вывели //
На середину площади: // «Эй! перемена
первая!» — // Шалашников кричит.
Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб стать
на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Стародум. Постой. Сердце мое кипит еще негодованием
на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в
первом движении ничего не начинать.