Неточные совпадения
Но человек с более живой восприимчивостью, «художническая
натура», сильно поражается самым первым фактом известного рода, представившимся ему
в окружающей действительности.
Но художник, руководимый правильными началами
в своих общих понятиях, имеет все-таки ту выгоду пред неразвитым или ложно развитым писателем, что может свободнее предаваться внушениям своей художнической
натуры.
Напротив, когда общие понятия художника правильны и вполне гармонируют с его
натурой, тогда эта гармония и единство отражаются и
в произведении.
Так точно за лицо Петра Ильича
в «Не так живи, как хочется» автора упрекали, что он не придал этому лицу той широты
натуры, того могучего размаха, какой, дескать, свойствен русскому человеку, особенно
в разгуле.
Но художническое чутье автора дало ему понять, что его Петр, приходящий
в себя от колокольного звона, не есть представитель широкой русской
натуры, забубённой головы, а довольно мелкий трактирный гуляка.
Занявшись изображением честного чиновника, и Островский не везде преодолел эту трудность; но все-таки
в его комедии
натура человеческая много раз сказывается из-за громких фраз Жадова.
И
в этом уменье подмечать
натуру, проникать
в глубь души человека, уловлять его чувства, независимо от изображения его внешних, официальных отношений, —
в этом мы признаем одно из главных и лучших свойств таланта Островского.
Островский умеет заглядывать
в глубь души человека, умеет отличать
натуру от всех извне принятых уродств и наростов; оттого внешний гнет, тяжесть всей обстановки, давящей человека, чувствуются
в его произведениях гораздо сильнее, чем во многих рассказах, страшно возмутительных по содержанию, но внешнею, официальною стороною дела совершенно заслоняющих внутреннюю, человеческую сторону.
В их
натуре вовсе нет злости, нет и вероломства; но им нужно как-нибудь выплыть, выбиться из гнилого болота,
в которое погружены они сильными самодурами; они знают, что выбраться на свежий воздух, которым так свободно дышат эти самодуры, можно с помощью обмана и денег; и вот они принимаются хитрить, льстить, надувать, начинают и по мелочи, и большими кушами, но всегда тайком и рывком, закладывать
в свой карман чужое добро.
Оттого, что всякое преступление есть не следствие
натуры человека, а следствие ненормального отношения,
в какое он поставлен к обществу.
И чем эта ненормальность сильнее, тем чаще совершаются преступления даже
натурами порядочными, тем менее обдуманности и систематичности и более случайности, почти бессознательности,
в преступлении.
Вы видите, что решение Большова очень добродушно и вовсе не обнаруживает сильной злодейской
натуры: он хочет кое-что, по силе возможности, вытянуть из кредиторов
в тех видах, что у него дочь невеста, да и самому ему покой нужен…
Хлопоты эти очень смущают его: они вовсе не
в его
натуре.
А между тем его теперешнее положение, да и самая
натура его, не сломившаяся окончательно под гнетом, а сохранившая
в себе дух противоречия, требует теперь самобытности, которая и выражается
в упрямстве и произволе.
В Лире действительно сильная
натура, и общее раболепство пред ним только развивает ее односторонним образом — не на великие дела любви и общей пользы, а единственно на удовлетворение собственных, личных прихотей.
Нет этих следов, да и не с тем писана комедия, чтобы указать их; последний акт ее мы считаем только последним мастерским штрихом, окончательно рисующим для нас
натуру Большова, которая была остановлена
в своем естественном росте враждебными подавляющими обстоятельствами и осталась равно бессильною и ничтожною как при обстоятельствах, благоприятствовавших широкой и самобытной деятельности, так и
в напасти, опять ее скрутившей.
Как сильно выражается
в этом решительная бессмысленность и нравственное ничтожество этой
натуры, которая
в начале пьесы могла еще кому-нибудь показаться сильною, судя по тому страху, какой она внушает всем окружающим!..
Это самое уменье видим мы и
в обработке характера Большова и находим, что результатом психических наблюдений автора оказалось чрезвычайно гуманное воззрение на самые, по-видимому, мрачные явления жизни и глубокое чувство уважения к нравственному достоинству человеческой
натуры, — чувство, которое сообщает он и своим читателям.
Самсон Силыч — вовсе не порождение ада, а просто грубое животное,
в котором смолоду заглушены все симпатические стороны
натуры и не развиты никакие нравственные понятия.
Он гадок для нас именно тем, что
в нем видно почти полное отсутствие человеческих элементов; и
в то же время он пошл и смешон искажением и тех зачатков человечности, какие были
в его
натуре.
Но эта самая гадость и пошлость, представленная следствием неразвитости
натуры, указывает нам необходимость правильного, свободного развития и восстановляет пред нами достоинство человеческой природы, убеждая нас, что низости и преступления не лежат
в природе человека и не могут быть уделом естественного развития.
В поступке Подхалюзина могут видеть некоторые тоже широту русской
натуры: «Вот, дескать, какой — коли убрать и из чужого добра, так уж забирай больше, бери не три четверти, а девять десятых»…
Но автор комедии вводит нас
в самый домашний быт этих людей, раскрывает перед нами их душу, передает их логику, их взгляд на вещи, и мы невольно убеждаемся, что тут нет ни злодеев, ни извергов, а всё люди очень обыкновенные, как все люди, и что преступления, поразившие нас, суть вовсе не следствия исключительных
натур, по своей сущности наклонных к злодейству, а просто неизбежные результаты тех обстоятельств, посреди которых начинается и проходит жизнь людей, обвиняемых нами.
Следствием такого убеждения является
в нас уважение к человеческой
натуре и личности вообще, смех и презрение
в отношении к тем уродливым личностям, которые действуют
в комедии и
в официальном смысле внушают ужас и омерзение, и наконец — глубокая, непримиримая ненависть к тем влияниям, которые так задерживают и искажают нормальное развитие личности.
Кроме того, она требовала более подробного рассмотрения и потому, что
в ней изображаются подвижные плутовские
натуры, развившиеся под гнетом самодурства.
А именно,
натуры последнего разряда, сдавленные, убитые, потерявшие всякую энергию и подвижность, — представляются нам, главным образом,
в последующих комедиях Острорского, к которым мы должны теперь обратиться.
Высшие нравственные правила, для всех равно обязательные, существуют для него только
в нескольких прекрасных речениях и заповедях, никогда не применяемых к жизни; симпатическая сторона
натуры в нем не развита; понятия, выработанные наукою, об общественной солидарности и о равновесии прав и обязанностей, — ему недоступны.
Такие
натуры представляются нам почти
в каждой из комедий Островского, с большею или меньшею ясностью очертаний.
Даже
в «Своих людях» Аграфена Кондратьевна принадлежит к таким
натурам; но здесь она не играет видной роли.
Чтобы видеть проявление безответной, забитой
натуры в разных положениях и обстоятельствах, мы проследим теперь последующие за «Своими людьми» комедии Островского из купеческого быта, начавши с комедии «Не
в свои сани не садись».
В Большове мы видели дрянную
натуру, подвергшуюся влиянию этого быта;
в Русакове нам представляется: а вот какими выходят при нем даже честные и мягкие
натуры!..
Это значит — доброта безразличная, безответная, именно такая, какая
в мягких
натурах вырабатывается под гнетом семейного деспотизма и какая всего более нравится самодурам.
Если эти черты не так ярки, чтобы бросаться
в глаза каждому, если впечатление пьесы раздвояется, — это доказывает только (как мы уже замечали
в первой статье), что общие теоретические убеждения автора, при создании пьесы, не находились
в совершенной гармонии с тем, что выработала его художническая
натура из впечатлений действительной жизни.
По
натуре своей он добр и честен, его мысли и дела направлены ко благу, оттого
в семье его мы не видим тех ужасов угнетения, какие встречаем
в других самодурных семействах, изображенных самим же Островским.
Из анализа характера и отношений Русакова мы вывели эту истину
в приложении к тому случаю, когда порядочная
натура находится
в положении самодура и отуманивается своими правами.
Он мог надеть новый костюм, завести новую небель, пристраститься к шемпанскому; но
в своей личности,
в характере, даже во внешней манере обращения с людьми — он не хотел ничего изменить и во всех своих привычках он остался верен своей самодурной
натуре, и
в нем мы видим довольно любопытный образчик того, каким манером на всякого самодура действует образование.
И ведь если бы еще
в самом деле сила неодолимая,
натура высшего разряда тяготела над этими несчастными!
Даже
в лучших
натурах комедий Островского мы не видим той смелости добра, которой могли бы требовать от них
в других обстоятельствах, но которой именно не может быть
в них под цветом самодурства.
Но выдержит ли несчастная женщина,
в которой молодая
натура еще сохраняет остатки жизни и все еще протестует по временам, хотя и слабо, против мрачной силы, бесправно и бессмысленно угнетающей ее?..
Это падение одинаково может постигнуть и мужчину, как женщину; но
в любящей женской
натуре есть к нему путь, который каждую минуту может увлечь ее и по которому один шаг может уже сделать ее преступною и погибшею
в глазах общества.
Но и
в этом случае глубокое нравственное растление должно совершиться
в ее
натуре.
В «Воспитаннице» мимоходом, но с поразительной истиной выставлено то, как эпидемия самодурства, разлитая
в атмосфере всего «темного царства», неприметно, но неизбежно заражает самые свежие
натуры.
Живые
натуры угнетаемой стороны пускаются
в плутни для своего обеспечения, а неживые стараются своей неподвижностью и покорностью заслужить себе милость самодура и капельку живой воды (которую он, впрочем, дает им очень редко, чтобы не слишком оживились).
В этой-то среде и мается Марья Андреевна, простенькая и малоразвитая девушка, но с
натурой очень деликатною и благородною.
Беда только
в том, что они мелковаты
натурою и лишены серьезного развития, так что ничто не может пройти
в глубину их сознания, ничему не могут они отдаться всею душою.
Таковы неизбежные последствия самодурной системы воспитания, считающей своим долгом как можно больше вязать и сжимать молодую
натуру и как можно долее оставлять ее
в непроглядном мраке…
Неточные совпадения
Портрет Анны, одно и то же и писанное с
натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и
в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
Он живо вспомнил все те часто повторявшиеся случаи необходимости лжи и обмана, которые были так противны его
натуре; вспомнил особенно живо не paз замеченное
в ней чувство стыда за эту необходимость обмана и лжи.
— Я нахожу, что ты прав отчасти. Разногласие наше заключается
в том, что ты ставишь двигателем личный интерес, а я полагаю, что интерес общего блага должен быть у всякого человека, стоящего на известной степени образования. Может быть, ты и прав, что желательнее была бы заинтересованная материально деятельность. Вообще ты
натура слишком ргіmesautière, [импульсивная,] как говорят Французы; ты хочешь страстной, энергической деятельности или ничего.
Левин помнил, как
в то время, когда Николай был
в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал
в религии помощи, узды на свою страстную
натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Избранная Вронским роль с переездом
в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами, первое время он был спокоен. Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с
натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь
в последнее время так прельстила Вронского, что он даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски, что очень шло к нему.