Неточные совпадения
Получив понятие об общем, то
есть о постоянных законах, по которым идет история
народов, расширив свое миросозерцание до понимания общих нужд и потребностей человечества, образованный человек чувствует непременное желание перенести свои теоретические взгляды и убеждения в сферу практической деятельности.
Бывает, что общественные улучшения, которые должны
быть результатом известной степени развития
народа, появляются в нем тогда, когда он еще не достиг до этой степени развития.
По мнению г. Жеребцова, идеи, управлявшие историей России, начала, по которым
народ наш развивался,
были всегда высоки, непреложны и благотворны, начиная от новгородских славян и от князя Владимира киевского.
О пользе знания говорит он вот что: «Чтобы распространение знаний
было полезно и благотворно, нужно следующее существенное условие: знания должны
быть распределены в
народе так, чтобы каждый мог всю массу своих знаний прилагать на деле, в сфере своих практических занятий, — и наоборот, чтобы всякий хорошо знал то, что может приложить с пользою для себя и для общества на практике».
В этом случае г. Жеребцов строже, чем сам Наполеон III, еще недавно признавший торжественно, что французский
народ есть «peuple eminemment catholique, monarchique et soldat», следовательно весьма цивилизованный.
Знаменитый Кокорев (le fameux Kokoreff), с такой выгодной стороны показавший себя Европе своими письмами о русской торговле, которые отличаются оригинальными взглядами и некоторыми глубокими соображениями,
есть дитя
народа, и его школьное образование ограничивается курсом элементарной школы».
На основании этих великих примеров и некоторых соображений, столько же поразительных и оригинальных, г. Жеребцов произносит следующий приговор о мыслительных способностях русского
народа: «Итак, русский
народ щедро одарен умственными способностями, чтобы
быть в состоянии хорошо мыслить.
В значительной массе людей не так легко может произойти наплыв невыработанных и противоречащих знаний, ставящих в тупик силу мыслящую, как в одном человеке; в целом же
народе решительно невозможно это, потому что непонятное или неясно понятое одним непременно
будет здесь уясняться и поверяться другими.
Если может
быть существенное различие между
народами в умственном отношении, так это в обилии и характере самых знаний, успевших войти в сознание
народа.
Разделять эти две вещи можно
было бы еще тогда, когда бы автор объявил, что под знанием вообще он разумеет все, что только когда-либо коснулось слуха
народа, хотя бы и не оставив в сознании его ни малейшего следа.
Затем мы не понимаем, какая же нелюбовь к общему благу может
быть в целом
народе?
Когда же может
быть случай, чтобы
народ весь выразил нелюбовь к общему благу?
Все люди, во все времена, во всех
народах, искали и ищут собственного блага; оно
есть неизбежный и единственный стимул каждого свободного действия человеческого.
Не говорим о том,
было ли оно благодетельно там, куда успело проникнуть; но мы знаем, что оно весьма мало проникло в
народ, не вошло в его убеждения, не одушевило его в практической деятельности, а только наложило на него некоторые свои формы.
Что касается вопроса, в какой мере в настоящее время любовь к общему благу распространена в обществе и
народе русском, об этом мы уж и говорить не решаемся после всего, что на этот счет
было писано гг. Щедриным, Печерским, Селивановым, Елагиным и пр..
Странен и забавен
был для нас известный ученый, из патриотизма восхищавшийся тем, что «не жаден русский
народ, не завистлив» — ибо «летает вокруг него птица — он не бьет ее, плавает рыба — он не ловит ее и довольствуется скудною и даже нездоровою пищею».
Но, к несчастию, новгородцы не
были совершенно изолированы от Запада: их торговые дела заставляли иметь сношения с западными
народами.
С другой стороны — в Европе и королевская власть и значение
народа были унижены феодалами; в России же все власти
были уравновешены (том II, стр. 507).
Образованность
народа в России в период царей, до Петра,
была гораздо выше, нежели во всех других странах Европы (том II, стр. 531).
Но Петр не
был в гармонии с
народом.
Значит, оно
было хуже
народа; отчего же оно
было высшее, отчего управляло
народом?
И если действительно
народ был так проникнут своими началами, которые ему славянофилы навязывают, то как мог он терпеть уклонение высшего общества от этих начал?
Но, значит, это доверие
было слепо и неразумно, когда оно могло довести
народ до того, что он смотрел равнодушно на уклонение от самых коренных начал своей народности.
Если они
были приняты
народом без прекословия и рассуждения, даже со всеми несовершенствами, какие в них
были, — так и это опять обусловливалось характером исторического развития Руси до Петра.
Развитие это
было так скудно и слабо, начала, приводящие в восторг г. Жеребцова, так мало проникли в сознание масс, что
народу ничего не стоило принять новое направление, имевшее то преимущество пред старым, что заключало в себе зародыш жизни и движения, а не застоя и смерти.
Например, он постоянно уверяет, что образованность древней Руси достигала весьма высокой степени во всей массе
народа и что, между прочим, знание чужих языков не
было редкостью, так как еще отец Владимира Мономаха говорил на пяти языках.
Он, например, хочет доказать, что в весь период царей русский
народ очень сильно двигался вперед, а в Европе
был застой.
В промежуток этого времени у нас утверждалось правильное общественное устройство на религиозно-нравственных основаниях; в Европе
народ был в дремоте, ничего не делал, и только абсолютизм утверждался все более и более.
Конечно, причина
есть; но она, по нашему мнению, вовсе не заключается в простодушной любви к
народу, которому в древней Руси
было будто бы лучше и привольнее, чем ныне.
Равным образом, какая
была сладость для
народа от связей с Византиею, независимо от живительной силы самого христианства, не изменяющемся от местных и частных отличий?
Следовательно, обилие списков (если и допустить, что оно
было так велико, как предполагают некоторые) может
быть важно только разве для истории каллиграфии, а никак не для истории образованности
народа.
«Стоглав» свидетельствует, между прочим, что даже некоторые чернцы пользовались суеверием
народа, так как в это время, хотя и воздвигалось множество новых храмов, но истинного усердия к вере не
было, а делалось это единственно по тщеславию.
Высшее боярство, поставленное в таких выгодных отношениях к
народу, и само не
было, однако же, в древней Руси вполне обеспечено в своих гражданских правах.
Самые законы древней Руси не всегда
были хорошо соображены с нуждами
народа.
На Андрея Боголюбского
было неудовольствие
народа за лихоимство судей; по убиении его самого (1174 год) бросились к посадникам, тиунам, «и домы их пограбиша, а самих избиша, детцкые и мечники избиша, а домы их пограбиша, — не ведуче глаголемого: идеже закон, ту и обид много», — наивно прибавляет летописец (Полное собрание летописей, том I, стр. 157).